Воля Луу-Тенгри

Чёрт с тобой, Бартухай, - засмеялся Субедей. - Уже простых свиней пугается. Напился, грязный кабан! Что ты хану докучаешь?

Хан насторожился. Верить в бред Бартухая было бы глупо, но на его лице не было видно ни следа опьянения. Он говорил это в трезвом уме и был явно напуган произошедшим. Хан посмотрел на полуразрушенное караульное помещение. В пробитых железных воротах, павших под ударами таранов, виднелись лишь трупы убитых дружинников и распятых горожан. Внутри была лишь тьма. Ни звука не раздалось со стороны ворот: над городом повисла гробовая тишина. Хан уже хотел было плюнуть на рассказ Бартухая и как следует наказать его за пустомельство, как вдруг Батый краем глаза увидел среди дыма тёмный силуэт, который медленно приближался к выходу из города. Чем ближе становилась фигура, тем больше Батый убеждался в том, что это нечто не было человеком: над головой возвышались кончики крыльев, в стороны то и дело метался длинный хвост, в темноте нечеловеческим блеском засверкали ярко-синие глаза. Холод пробежал по спине хана. Впервые за долгое время что-то по-настоящему пугало его, заставляло волосы на голове вставать дыбом. Покрепче схватив узды, Батый продолжил наблюдать.

И вот, когда лунный свет пробился сквозь густые облака и выкрал у тьмы часть мира, спутница ночи наконец осветила полуразрушенные ворота. Хан оцепенел. По его коже пробежался холодок. Лицо окаменело - он не в силах был пошевелить и крошечным мускулом. Сердце сжалось и отказывалось гонять кровь по застывшим венам. Зрачки сузились, дыхание перехватило. Батыя объял животный страх. Субедей и Джебе тоже были не в силах двинуться с места: дрожащее дыхание свидетельствовало о том, что ужас хана передался и им. Войско утихло - все как один наблюдали за освещенными воротами. Батый пожалел, что не поверил Бартухаю сразу - появление этого нечто застало его врасплох.

Луу-тенгри... - еле слышно прошептал хан, чувствуя, как его тело непроизвольно дрожит от страха. Образ верховного божества пробудил в сердце бесстрашного хана ни с чем не сравнимый трепет: он обмяк и молча наблюдал за действиями дракона. Сомнения не было - в воротах, освещенный светом нескольких расставленных факелов, стоял трёхметровый дракон, молча оглядывавший застывшее на месте огромное войско. Несколько минут над Рязанью нависла гробовая тишина: даже лошади не нарушали покой своим ржанием. Наконец, дракон сдвинулся с места и, пройдя вперед несколько шагов, громко сказал:

Енеедер байх болно асгрсан луч цус зурах! Хол явах хэреггуй буцаж ирех!

Хан не мог поверить своим ушам. Сам великий Луу-тенгри снизошел с небес и приказывал ему оставить город. Великий бог, к которому он обращал свои молитвы, велел уйти и больше никогда не ступать в эти земли. Слова застряли в горле хана. Он чувствовал, как за спиной его бравые воины, которые прошли вместе с ним столько походов, захватили столько государств, трепетали перед воплощением самого Луу. В голове хана возник вакуум. Он не знал, что ему делать. Внезапно мысли хана всколыхнул голос Джебе, который тихо предложил:

Великий хан, что прикажешь делать?

Труби отход, Джебе, - сухо ответил великий хан. - Мы идём дальше. Оставьте город. Если того желает Луу-Тенгри, пусть будет так.

С этими словами Батый развернул коня и, подавленный, поспешил скрыться в глубине тумена. Джебе, переглянувшись с Субедеем, понурил голову и, достав свой походный рог, огласил заснеженное поле звонким рёвом горна. Огромный тумен, повинуясь зову горна, последовал вслед за ханом. Задрожали повозки, послышалось ржание лошадей, и огромный караван с награбленным добром, осадными машнами, фуражом и сложенными юртами, двинулся на север, чтобы продолжить свой опустошительный поход в русские земли. И пока огромная армия монголов медленно покидала Рязань, провожая взглядом её обуглившийся развалины и залитые кровью руины стен, Луу-тенгри стоял у ворот, защищая грудью молодую мать и её дитя, которым в тот день посчастливилось выжить в страшном огне качипчакского похода Батыя. Наш герой, сжимая острые когти и облизывая языком острые клыки, смотрел на горизонт, над которым сиял яркий полумесяц, окруженный пушистыми облаками. На его глазах наворачивались слёзы: дракон проклинал себя за то, что позволил стольким людям умереть в беспощадном огне войны. В голове снова замелькали воспоминания давно минувших дней: Рим, готы, всё в огне, последние израненные легионеры падают в кровавые лужи, умирая в муках; и там, рядом с амфитеатром, посреди разрушенной онаграми мостовой, стоит она, посреди опьяненных разбоем варваров, и смотрит на него, не видя занесенного над ней меча полоумного варвара... Нет! Прочь эти мысли! Отбросив их от себя, дракон обнял плачущую мать и мирно спящего ребенка и повел их в сторону хижины Ясномысла в надежде, что старый волхв приютит обескровленных мучеников.

Над опустевшей столицей Рязанского княжества нависла долгожданная тишина. Догорели последние дома, красные угольки растворились в бытии, и лишь тонкие клубы дыма пронзали небеса. Так шли они, поворот за поворотом, ориентируясь по черным развалинам. Проходя мимо церкви, дракон увидел зрелище, от которого его лапы непроизвольно затряслись от ужаса, а на глазах навернулись слёзы: на спаленной до тла церкви раскачивались подвешенные за ноги изуродованные трупы священников, попов и бедолаг, которые хотели укрыться в церкви в надежде спастись от опустошительного набега. "Простите..." - прошептал наш герой и продолжил вести мать в сторону хижины. Подойдя к дому волхва, Хранитель Добра застыл на месте, как вкопанный. Злость, отчаяние, скорбь и невыносимая ноющая боль захлестнула его душу: от хижины Ясномысла осталась только пара почерневших брёвен. Тёмный силуэт, утыканный длинными стрелами с пёстрым оперением, рядом с крыльцом ясно свидетельствовал, что хозяина дома постигла та же страшная участь. В отчаянии сжав когтистую пятерню, наш герой тяжело вздохнул и молча направился на поиски нового жилища.

Вскоре ему улыбнулась удача: на одной из выжженных до тла улиц его зоркий глаз приметил невзрачную избушку, которая на вид была вполне себе целёхонькой. Уже через несколько минут он и девушка с ребенком были внутри избушки и пытались растопить печь. Чиркая двумя кусками кремния, девушка одновременно укачивала ребенка в обуглившийся люльке. Хранитель Добра в это время клал дрова в печку, суя между ними куски бересты и сухой коры. Увидев, что девушка немного косо на него смотрит, наш герой сказал:

Тебе, наверное, немного неприятно видеть меня таким... Ну, в смысле, таким, какой я есть на самом деле.

Не знаю даже, - замялась девушка, расчёсывая свои испачканные сажей локоны. - По мне так ты очень даже милый. Я-то змиев всегда представляла, как Горынычей, злых и кровожадных, но ты... Ты совсем не такой. Ты защитил меня. Я и не знала, что вы существуете.

Ну... Да, согласен. Это немного необычно, - ответил дракон. - Я - последний в своём роде. Поэтому любуйся, пока можешь.

Девушка ответила звонким смехом. Хранитель Добра улыбнулся в ответ. Вскоре дракону удалось растопить печку. Из крошечной трубы повалил дым. Малютка спал в люльке, убаюкиваемый колыбельной матери. А наш герой, изредка поглядывая на спасенную мать и сына, лежал на спине и смотрел в потолок, мысленно благодаря судьбу за шанс исполнить своё предназначение.

***

"Успеть, успеть, только успеть!" - лишь одна мысль стучала в голове русского богатыря Евпатия. Холодный ветер бил в лицо, снег от копыт буйного коня бил морозным ключом в небо, застилая уставшие от изнурительного похода очи. Дружина была в пути вот уже вторые сутки. Никто не помнил, в какой глуши был последний привал. Вокруг были лишь покрытые снегом равнины и одетые в белые пухлые шубы хвойные леса, молча приветствовавшие угрюмого воеводу.

Долго ли нам ехать, Евпатий? - спросил гнавший вороного коня отрок, поравнявшись с воеводой.

Нет, Борис, чай уже до города рукой подать, - ответил опьяненный отвагой Коловрат, закрывшись щитом от внезапно нахлынувшего холодного ветра. - Чует сердце моё, что бьются ещё Юрий с Олегом. Как только покажутся вдалеке супостаты, так ты не мешкай - сразу веди дружину в бой. По тылам бей, где слабы супостаты. Глядишь и побежит татарва, сломя голову.