Смертеплаватели

VII. Камбоджа, 1978 год

Вы говорите, что мы грубы и жестоки.

Но именно такими мы и хотим быть.

Из обращения студентов-хунвейбинов

Но каждый, кто на свете жил,

Любимых убивал…

Вечер был похож на многие и многие, одинаковые, точно пули в обойме. Барак собраний со стенами, сплетёнными из бамбука, со знаменем и портретом Вождя в торце; на земляном полу, боясь шевельнуться, рядами сидят на корточках люди. Все они босы, стрижены наголо — и мужчины, и женщины; все в синих запылённых штанах и рубахах. Люди смертельно устали, они пошатываются, слипаются их веки: позади рабочий день, длившийся с рассвета, а скоро уже полночь. Но, задремав на секунду, в ужасе вскидывается человек… а рядом уже стоит, похлопывая себя дубинкой по ладони, внимательный юнец-надсмотрщик.

Заученно-звонкий голос Чей Варин вибрировал в ушах:

— …И тогда товарищи Пол Пот, Иенг Сари и Кхиеу Самфан решили выведать все замыслы коварного врага. Они отправились на Запад, во Францию, страну жестоких колонизаторов. Там, под видом обычных студентов, они стали мужественными разведчиками и изучили все империалистические хитрости. Затем товарищи Пол Пот, Иенг Сари и Кхиеу Самфан вернулись на родину. Здесь они возглавили борьбу Кхмерской народно-революционной партии против французских колонизаторов и изгнали их из страны. Но международная реакция не успокоилась, она продолжала наводнять страну своими агентами, создавать «пятую колонну». И вот, покончив с внешним врагом, товарищи Пол Пот, Иенг Сари и Кхиеу Самфан вступили в решительную схватку с бандой наёмников американского империализма и советского социал-империализма, окопавшихся в руководстве партии…

Лишь два табурета стояло в бараке: их занимали, сидя позади всех, начальник коммуны Тан Кхим Тай и районный комиссар Санг Пхи. Тан нет-нет, да и косился на грозного гостя: как реагирует?… Но неподвижным, словно у деревянной статуи, было лицо представителя «ангка».

Вслед за политучёбой настал черёд критики и самокритики. Из последних сил держались воспитуемые, щипали себя втихомолку до крови, — а ведь следовало ещё выдумывать всё новые собственные грехи и вспоминать чужие…

Начали вроде бы неплохо. Старик Ло, бывший преподаватель физики, принялся было винить себя в нечистом влечении к юношам и в том, что он однажды увлекся буржуазно-идеалистической теорией «Большого Взрыва»; затем Ло выдал своего соседа по бараку, ухитрившегося дважды получить обеденную порцию риса. Отличилась также Нуай Вань, жена казнённого врача: со слезами на глазах она рассказывала, как её муж в госпитале по прямому заданию КГБ и ЦРУ вводил больным яд вместо антибиотиков, а она, Нуай, подменяла для этого ампулы…

Но прочие члены коммуны, бывшие и до революции 1975-го простыми рисоводами, каялись скучно и бестолково. Один, с кашей во рту, кривоногий и побитый оспой мужик по имени Ван, нёс такую чушь, — он-де хотел пробраться в столицу и вырыть ловчую яму перед домом Вождя, — что даже мальчик-чернорубашечник едва подавил смех…

Когда окончился час перевоспитания и люди разбрелись по своим баракам, чтобы упасть на циновки и забыться до четырёх утра, Санг Пхи вызвал Тана во двор и стал ходить с ним взад-вперёд вдоль стены. Скоро молодой начкоммуны, обливаясь холодным потом, почувствовал себя буквально распятым, прибитым к этой плетёной стене…

— Почему у тебя главная докладчица — интеллигентка? — равнодушно спрашивал комиссар, но Тан ощущал степень его раздражения. — Кто кого должен учить, крестьянин — прогнивших буржуазных грамотеев, или наоборот? Назначь докладчиком рисовода. Пусть зазубривает на слух, с твоих слов, даже если придется изломать об него сотню палок!

— Боюсь, товарищ, что здесь не поможет и зубрёжка, — осмелился вставить Тан. — Какой-нибудь тупица, вроде этого рябого Вана, по глупости переврёт самые простые вещи, и…

— Его самокритика показалась мне самой интересной, — вдруг заявил Санг Пхи. — Простой деревнский мужик уже несколько месяцев живёт рядом с горожанами — и чувствует их порочность. Ему начинает казаться, что это в его голове бродят их подлые замыслы. Думая, что он говорит от себя, он разоблачает буржуазных убийц, мечтающих уничтожить Вождя.

Резко повернувшись и уткнув палец в грудь Тана, комиссар приказал:

— Будешь ставить его в пример всем прочим. Как, говоришь, его зовут?

— Ван.

— Ну, так вот: с завтрашнего дня пусть все эти городские негодяи равняются на товарища Вана и выворачивают наизнанку свои грязные мысли. А если кто будет отмалчиваться или каяться в мелких грешках — лупи, пока мясо не слезет!

Что-то вроде улыбки исказило лицо Санг Пхи, шишками на лбу и глубокими носогубными складками подобное маске гневного бога в древнем народном театре. Комиссар добавил:

— А эту болтунью, сегодняшнюю докладчицу, отдашь ему в жёны. Пускай поучит неженку уму-разуму…

…Они потянулись друг к другу с первой встречи — Тан Кхим Тай, бывший студент биофака, прошедший подготовку в лагере «красных кхмеров», и Чей Варин, менеджер страховой компании в Пном-Пене. Когда войска Пол Пота заняли столицу, муж Чей, с которым она ещё не прожила и года, инженер-электрик, лежал в больничной палате после операции на почке; чтобы не возиться, освободители попросту выбросили его из окна… Но чуть ли не большее впечатление, чем гибель мужа, произвела на Чей расправа «красных кхмеров» с находившимся в её офисе компьютером IBM. Машину, коль скоро она вызывала такую жгучую ненависть, можно было бы просто взорвать гранатой, но нет: её долбили ломом, ковыряли штыками — долго и сладострастно, будто пытали демона, воплощение всего чуждого, антикрестьянского… Магнитную пленку смотали с бобины памяти, изрезали ножницами, потом облили бензином и сожгли. Мальчики в чёрных рубахах священнодействовали…

У всех уцелевших горожан отобрали документы, деньги, вообще всё из карманов; заставили снять и оставить на мостовой обувь, очки и наручные часы. Улицы приобрели облик чудовищной, сюрреальной выставки товаров… О вещах, оставшихся в квартирах, и говорить не приходилось. Людей согнали в колонны и повели.

Полуживую Чей Варин, со стёртыми чуть ли не до костей ногами — триста километров босиком! — начкоммуны приметил сразу, как только она водворилась в бараке. И сразу сделал для неё ряд непозволительных послаблений. Например, не только дал отлежаться с дороги, вместо того, чтобы погнать на рисовое поле, но и сам принес женщине спирт для дезинфекции ран на ногах. Правда, потом Чей надрывалась вместе со всеми, волоча вместо лошади плуг или голыми руками выкорчёвывая пни. Но нередко вечерами, поручив вести перевоспитание командиру отряда охраны, Тан брал Чей к себе в хижину для индивидуальных политбесед.

Здесь воспитуемая узнала разгадку страшных событий последних месяцев… Начкоммуны не читал вслух очередную брошюру «ангка», а честно пытался объяснить суровое учение партии. Некогда человечество совершило страшную ошибку, начав строить так называемую цивилизацию. Города и деньги развращают, делают людей лгунами и распутниками; священники с их бредом о карме[9] и ахимсе[10] множат трусов, книги одурманивают несбыточными мечтами. Города и храмы следует уничтожить, деньги сжечь или переплавить, грамотность искоренить. Естественное состояние человека — честный труд на земле. Теперь труд уравняет всех, излечит от пороков. Воцарится простая, чистая жизнь…

Как большинство обычных граждан, Чей любые решения властей и прежде, и теперь принимала безропотно. «Ангка», таинственная и всесильная верхушка организации «красных кхмеров», хочет вернуть народ к древнему полудикому бытию, без электричества и лекарств, — что ж, значит, так надо, так правильно! Чей даже была готова, несмотря на любовь к покойному мужу, если не оправдать, то понять причины его зверского убийства: любая революция, начиная с Великой Французской, порождает жестокости, злоупотребления рядовых исполнителей. «Ангка» и лично Вождь вряд ли одобрили бы выбрасывание больных из окон…

9

К а р м а — у индо-буддистов судьба человека в последующих телесных воплощениях, определяемая его поступками в предыдущих.

10

А х и м с а — принцип непричинения вреда ничему живому, один из главных в буддизме.