Страница 195 из 199
Поскольку Хасьярл молчал, молчали и все остальные. Вообще-то нельзя было сказать, что властитель Верхних Уровней не издавал абсолютно никаких звуков – он постоянно кашлял, сухим лающим кашлем, и сплевывал мокроту в платок, украшенный тонкой вышивкой. После каждой короткой конвульсии он свирепо и подозрительно оглядывался вокруг, зловеще опуская одно продырявленное веко, чтобы подчеркнуть свою бдительность.
Потом послышался тихий дробный топоток и кто-то воскликнул: «Крыса!» Кто-то другой выпустил стрелу в тень, сгустившуюся вокруг бассейна; стрела царапнула камень, а Хасьярл громко спросил, почему забыли взять его хорьков – и, если уж на то пошло, больших гончих псов и филинов, защитивших бы его от летучих мышей с отравленными зубами, которых мог бы напустить на него Гваэй, – и поклялся, что сдерет кожу с правой руки тех, кто пренебрег своими обязанностями.
Звук послышался снова, это быстрое цоканье крошечных коготков по гладкому камню, и еще несколько стрел тщетно улетело в темноту, скользнув по полу, и охранники нервно задвигались, а посреди всего этого переполоха Фафхрд воскликнул:
– Поднимите щиты, кто-нибудь из вас, и встаньте стеной по обе стороны от Хасьярла! Вы не подумали, что на этот раз стрела, а не планер, может бесшумно вылететь из любой арки и пронзить горло вашего дорогого владыки и навек остановить его бесценный кашель?
Несколько охранников виновато бросились выполнять этот приказ, и Хасьярл не остановил их взмахом руки, а Фафхрд рассмеялся и заметил:
– Если ты надеваешь на воина маску, это делает его более грозным, о Хасьярл, но тот факт, что его руки связаны за спиной, вряд ли будет способен так же впечатлить противника и к тому же имеет кучу других изъянов, если сейчас сюда внезапно ворвется этот, более хитрый, чем Зобольд, и более грузный, чем обезумевший слон, да как начнет валить и расшвыривать твоих, впавших в панику стражников….
– Разрежьте веревки! – рявкнул Хасьярл, и кто-то начал пилить кинжалом путы у Фафхрда за спиной. – Но не давайте ему ни меч, ни топор! Однако держите их наготове для него!
Фафхрд подвигал плечами и начал сгибать и разгибать свои массивные предплечья и массировать их, спора рассмеявшись под маской.
Хасьярл немного покипятился, а потом приказал еще раз проверить все закрытые двери. Фафхрд приготовился действовать, когда охранники подошли к той двери, за которой прятались Фриска и двое других беглецов, потому что знал, что на ней нет ни щеколды, ни засова. Однако дверь не поддалась никакому напору. Фафхрд представил себе, как Брилла подпирает ее своей широкой спиной, а обе девушки, возможно, нажимают на его живот, и усмехнулся под красным шелком.
Хасьярл еще немного покипятился, ругая своего брата за опоздание, и поклялся, что раньше собирался пощадить его прихлебателей и рабынь, но теперь этого не сделает. Дотом один из оруженосцев Хасьярла предположил, что послание-планер Гваэя могло быть хитростью, чтобы убрать их с дороги, пока противник атакует снизу через другие тоннели или, может, даже сквозь воздуховодные шахты; Хасьярл схватил оруженосца за шиворот, встряхнул его и осведомился, почему, заподозрив это, он не высказался раньше.
В этот момент прозвучал гонг, высокий, нежно-серебряный звон, и Хасьярл отпустил оруженосца, удивленно оглядевшись вокруг. Еще один серебряный удар гонга, и сквозь более широкий черный проем арки в зал медленно вступили две чудовищные фигуры, каждая из которых несла передний шест украшенных резьбой черно-красных носилок.
Всем собравшимся в Зале Призраков была знакома внешность рабов-бегунов, но увиденные где-нибудь, кроме как на ремнях вентиляторов, они были столь же совершенно невероятными и гротескными, словно увиденные в первый раз. Казалось, их появление предвещало ломку обычаев и зловещие перевороты, так что многие забормотали что-то, а кое-кто отшатнулся.
Рабы-бегуны продолжали тяжеловесно шагать вперед, и позади них показались их сотоварищи. Все четверо подошли почти к самому краю невысокой платформы, поставили носилки наземь, сложили, как могли, на гигантской груди свои коротенькие ручки, сцепив их пальцами, и остались стоять неподвижно.
Затем сквозь ту же самую арку быстро прошла фигура довольно невысокого волшебника в черной мантии и капюшоне, скрывающем лицо, а по пятам за ним, как его тень, следовала еще меньшая фигура в такой же точно одежде.
Черный Волшебник занял место сбоку от носилок и чуть впереди – его помощник встал позади него справа – поднял, почти касаясь капюшона, жезл, украшенный на вершине сверкающим серебром, и сказал громко и выразительно:
– Я говорю от имени Гваэя, Повелителя Демонов и владыки всего Квармалла – что мы вам и докажем!
Мышелов говорил своим самым глубоким чародейным голосом, который никто, кроме него самого, никогда не слышал, не считая того случая, когда он испепелил Гваэевых волшебников – и если как следует подумать, то это закончилось тем, что все равно его никто не слышал. Мышелов развлекался вовсю, сам необычайно удивляясь своей собственной смелости.
Он выдержал паузу, как раз необходимо долгую, затем медленно указал жезлом на невысокую горку на носилках, выбросил вверх другую руку в повелительном жесте, ладонью вперед, и приказал:
– Все на колени, черви, и поклонитесь своему единственному законному правителю, владыке Гваэю, имя которого заставляет отступать демонов!
Несколько болванов из тех, что стояли впереди, действительно повиновались ему – по-видимому, Хасьярл запугал их даже слишком хорошо – в то время как остальные в передних рядах, боязливо выпучив глаза, уставились на закутанную фигуру на носилках; по правде говоря, то, что Гваэй лежал распростертым без движения и был похож на ужаснейшее воплощение Смерти, было преимуществом: это делало его более таинственной угрозой.
Разглядывая зал поверх голов стражников из пещеры своего капюшона, Мышелов заметил человека, который, как он догадался, был воителем Хасьярла – боги, ну и громадиной же он бал, ростом с Фафхрда! И к тому же сведущ в психологии, если эта красная шелковая маска-мешок была его собственным изобретением. Мышелов не был в восторге от идеи сразиться с таким типом, но, если все будет хорошо, то до этого не дойдет.
Потом сквозь, ряды охваченных благоговейным ужасом стражников, разметая их в стороны ударами короткой плетки, прорвалась горбатая фигура в темно-алых одеждах – Хасьярл. Наконец! И впереди своих войск, как того и требовал замысел.
Уродство и бешенство Хасьярла превзошли все ожидания Мышелова. Властитель Верхних Уровней выпрямился, стоя лицом к носилкам, на протяжении тревожного мгновения только дергаясь, заикаясь и брызгаясь слюной, как самый настоящий идиот. Потом внезапно к нему вернулась речь, и он залаял как нельзя более внушительно и, без сомнения, громче, чем любой из его огромных псов:
– По праву смерти – уже свершившейся или долженствующей свершиться: свершившейся с моим отцом, который был поражен звездами и сгорел дотла; долженствующей свершиться с моим нечестивым братом, который был поражен моим волшебством и который не осмеливается говорить сам за себя, а потому вынужден платить шарлатанам – я, Хасьярл, объявляю себя единственным владыкой Квармалла…. И всего сущего в его стенах…. демонов или людей!
Потом Хасьярл начал поворачиваться, скорее всего для того, чтобы приказать нескольким охранникам выступить вперед и схватить Гваэя и его свиту, а может быть, для того, чтобы сделать знак своим волшебникам уничтожить противников магическим способом; но в этот момент Мышелов громко хлопнул в ладоши. По его сигналу Ививис, шагнувшая между ним и носилками, отбросила назад капюшон, распахнула мантию и уронила их за спину в одном плавном движении – и открывшееся зрелище заставило всех замереть в ошеломлении, как и рассчитывал Мышелов.
На Ививис была надета прозрачная туника из черного шелка – не более чем черное опаловое сияние вокруг бледной кожи и по-юному гибкой фигуры – но лицо ее было скрыто белой маской, изображающей лицо ведьмы; женское лицо, однако с открытыми в ухмылке клыками и свирепым пристальным взглядом глаз с красными белками и белой радужкой (Мышелов быстро перекрасил эти глаза, следуя указаниям Гваэя, говорящего из своей серебряной статуи). Длинные зеленые с проседью волосы спадали с маски на спину Ививис, а несколько тонких прядей лежало у нее на плечах. В правой руке она, словно выполняя ритуал, держала вертикально перед собой большой садовый нож.