Страница 73 из 92
— Земляки Семена? Будем знакомы! — Женщина энергично пожала мужикам руки.— Очень приятно! Сейчас организуем чаек! Люба, перестань дуться. Сбегай-ка в магазин. А ты, отец, помоги накрыть на стол...
Тут и Егор положил на место книгу и начал раздвигать во всю длину стол, сходил с хозяйкой на кухню, принес никелированный чайник, зеркально отразился в нем — строгий, услужливый, готовый исполнить любую просьбу властной женщины.
«Быстро прижился,— удивляясь расторопности зятя, думал Корней.— С таким не пропадешь. Ему лишь зацепиться, а там не отдерешь!» Сам же он все время чувствовал себя неловко, связанно, на хозяйку поглядывал с неодобрением — не любил баб, которые командуют в доме. Но, судя по всему, хозяин не замечал простиравшейся над ним власти и охотно во всем подчинялся жене. Перекинув через плечо полотенце, он доставал из буфета чашки и блюдца, любовно перетирал их и расставлял на белой скатерти.
Не прошло и получаса, как они сидели вокруг заставленного снедью стола, выпили по рюмке красного вина, и брат Черкашиной уже наседал с расспросами: ну, как там сестра, как колхоз, много ли получили на трудодень? Егор отвечал неспешно, степенно и вдумчиво, не торопился разом выложить все деревенские новости и пока почему-то помалкивал о том, зачем они прикатили в столицу, словно ждал, когда его спросят об этом. И дождался.
— А какие дела у вас в Москве? — не вытерпела хозяйка.
Ее интерес можно было истолковать и так — мол, долго ли земляки намереваются прожить у них, но Егор, прежде чем ответить ей, напустил на себя невесть какую таинственность, ровно сомневался, говорить ли хозяевам все начистоту. Это было так непохоже на зятя, привыкшего обычно идти напрямки, рубить наотмашь, что Корней растерялся: чего он хитрит, чего выгадывает?
— Дело у нас не простое, и, может, вы присоветуете, с какого боку его расчинять.— Егор задержал свой взгляд на хозяйке, будто возлагал на нее все надежды.— Хотим пробиться к большому начальству...
Хозяйка вся подобралась, посуровела, хозяин отставил полное блюдце чаю, сложил на груди руки. Выслушав рассказ Егора, он оттянул подтяжки, щелкнул ими по пухлым плечам и, бросив насупленный взгляд на дочь, сказал:
— А вот мы ничего не ценим! Кусок хлеба, если надкусим, в ведро бросаем!.. Привыкли — в булочную пойдешь, чего хочешь выбирай, в «Гастроном» — тоже. Нам и кажется — раз у нас хорошо, то и везде люди так живут! Возьмите, к примеру, наше депо...
— Может, Виктора Борисовича позвать из сороковой? — рассуждала вслух хозяйка.— Он работает в газете и все знает... Извините, я сейчас!
Через несколько минут она вернулась с молодым худощавым человеком в роговых очках. Егор не только повторил ему то, что рассказывал до этого, но и выложил на стол письмо черемшанцев. Журналист слушал неспокойно, часто вскакивал, скреб пятерней черную курчавую шевелюру, внимательно вприщур разглядывал письмо, словно хотел разобрать каждую подпись-закорючку.
— Вот так, дорогой товарищ,— как бы ставя точку, сказал он.— Думаю, что лучше всего вам податься в министерство, а потом, если уж не поможет,— туда! — Он поднял указательный палец кверху, извинился, что его еще ждет недописанная статья, и вежливо распрощался.
— А что, если пригласить Конькова из тридцать восьмой? — опять гадала женщина.— Он где-то на контроле стоит, чуть ли не в самом ЦК — мимо него разный народ идет!
Корней простил женщине и накрашенные губы, и даже ее чрезмерную властность — значит, имеет право, раз верховодит в доме. Она пришла в сопровождении военного человека в аккуратных хромовых сапогах, в новом кителе. Выглядел он молодцевато, но держался смущенно, даже робко, было ясно, что явился он сюда, лишь уступив настойчивой просьбе, слушал Егора рассеянно и как бы с неохотой.
— Конечно, мимо меня проходят большие люди, но я уже сказал Анастасии Петровне, что не имею права обращаться к ним с личными просьбами.— Он нерешительно потирал розовые ладони.— Я поговорю с одним товарищем из бюро пропусков, он наведет справки и посоветует, к кому можно попроситься на прием.
До поздней ночи Анастастия Петровна приводила к себе самых разных людей, живших по соседству,—все они с интересом выслушивали рассказы Егора, хотя он заметно выдохся и говорил обо всем уже без прежнего злого воодушевления.
На новом месте Егор и Корней спали плохо, проснулись по деревенской привычке рано, когда в квартире никто еще не вставал, и, чтобы зря не докучать хозяевам, тихонько выбрались на улицу. Над Москвой синело небо, вспыхивали лужи на политом асфальте, слепяще посверкивали хромированные части на машинах, с влажным шелестом проносившихся мимо, широкая улица, казалось, вздрагивала и гудела.
Они добрели до ближнего сквера, сели на скамейку, порылись в заплечных мешках, достали по куску хлеба, по картошке, пожевали.
— Может, нам лучше в гостиницу определиться? — сказал Корней.— Неизвестно, сколь тут еще придется околачиваться, а людям докука...
Егор посмотрел на него насмешливо.
— Это с каких капиталов ты на гостиницу заришься? Нам на нее, что ль, деньги насобирали? Умный мужик, а порешь черт знает что... Гляди, тебя еще в театры разные котянет или в рестораны! У нас с тобой не Деньги, а слезы!..
— Чего ты кипятишься? — Корней нахмурился.— Уж и сказать нельзя!.. Может, хозяева на совесть нашу надеются, а мы будем сидеть у них на шее!
— Потерпят!.. Давай-ка не терять время и ладить путь в министерство.
Они еле втиснулись в переполненный автобус, но сегодня в человеческой толчее чувствовали себя увереннее. Видно, немало хороших людей жило в этом городе, даже если судить только по одной квартире на Таганке. Худенькая кондукторша с кожаной сумкой через плечо и рулоном розовых билетов бодро выкрикивала названия остановок; в проеме несходящихся дверей с хохотом и визгом висели парни и девчата •— должно быть, торопились на занятия или на работу; щеголеватый черноглазый суворовец в аккуратной шинельке и брюках с алыми лампасами вскочил и уступил место Корнею. За окнами автобуса разворачивалась одна улица за другой, возникли шумные площади, забитые автомашинами и пешеходами, за каждым поворотом таилась неожиданность, и Егор с Корнеем, заглядевшись, чуть не прозевали нужную остановку.
У многоэтажного здания министерства они долго осматривались, прежде чем вошли в просторный вестибюль. Мимо, обгоняя их, спешили люди — кто с портфелями, кто с пустыми руками, одни бежали вверх по широкой лестнице, другие прыгали в открытые, без дверей, кабины лифта, похожие на порожние ковши землечерпалки. Ковши эти безостановочно двигались вверх и вниз, цепочка очереди, тянувшаяся к лифту, уменьшалась, но подходили все новые и новые люди и все постепенно исчезали в ненасытном лифте.
— Хитро придумано! — восхитился Корней.— Сколько же тут народу заседает? Не одна, видать, тысяча... И каким же они делом занимаются?
— Чудак человек! — Егор усмехнулся.— Раз Министерство сельского хозяйства, то, значит, хлопочут о нашем колхозе, о нас с тобой...
Корней покосился на зятя, но промолчал. Егор и тут знай твердит свое, прокаливает тебя до самого нутра...
Потом они ходили с этажа на этаж и всюду не поспевали — то начальника вызвали на срочное совещание, то он уехал в ЦК, то у него только что началось заседание, и неизвестно, когда оно кончится. Время незаметно подоспело к обеду, и в министерстве снова наступили суета и оживление, многие толпились у буфета, некоторым еду доставляли прямо в кабинет — проворные женщины в белых наколках несли ее на подносах, прикрытых белоснеж-
ными салфетками. Егор и Корней тоже пробились в буфет, постояли в очереди, взяли по порции сосисок, выпили по стакану сладкого чаю и снова двинулись в путь, как на работу...
— Интересно, сколь тут будет верст, если все коридоры пройти? — прикидывал Корней.— Дома я в день могу свободно сорок прошагать, а тут полдня ходим, а ноги уже отнимаются...
Егор не отвечал, в диковатых глазах его загорались лихорадочные, пугавшие Корнея огоньки. К счастью, им попался добросердечный сотрудник и, посочувствовав, сказал, что он на их месте пошел бы прямо к министру или к одному из его заместителей. Они приняли совет и, прочтя на обитой кожей двери табличку с фамилией неизвестного им заместителя, постучали и вошли в его приемную. Секретарша сидела за высокой конторкой, окруженная несколькими телефонами, и не расставалась с трубкой.