В водовороте

- Что, папа, какова?.. Ведь красавица! - проговорил он негромко и показывая глазами на уходящую Елену.

- Почти!.. Почти красавица! - произнес старик с видом знатока. - Желта только как-то она сегодня! - прибавил он.

- Это ничего, пройдет! - подхватил Николя, весь горя радостью.

Елена не то что была желта - она была почти зеленая; только силой воли своей она скрывала те адские мученья, которые переживала внутри себя!

О браке Николя с Еленой у Григоровых узнали очень не скоро; единственный человек, который мог бы принести эту новость, Елпидифор Мартыныч, не был у них недели уже две, потому что прихворнул разлитием желчи. Болезнь эта с ним приключилась от беспрестанно переживаемого страха, чтобы как-нибудь не узнали о припрятанных им себе в карман деньгах Елизаветы Петровны: Елпидифор Мартыныч во всю свою многолетнюю и не лишенную разнообразных случаев жизнь в первый еще раз так прямо и начисто цапнул чужие деньги. Но последнее время общество Григоровых увеличилось появлением барона Мингера, прибывшего, наконец, в Москву и, по слухам, даже получающего в оной какое-то важное служебное назначение. Когда барон приехал в первый раз к князю, тот принял его довольно сухо; но барон, однако, отнесся к нему так симпатично, с таким дружеским участием, с такими добрыми и ласкающими манерами, что князь невольно смягчился, и когда барон уехал, он переговорил по этому поводу с женою.

- Какой нынче барон сделался нежный! - сказал он ей немножко в шутку.

- Ужасно! Его узнать нельзя! - подхватила княгиня с каким-то даже увлечением.

Жизнь с Анной Юрьевной и ухаживанье за нею, больною, действительно, еще больше выдрессировали барона и сделали его до утонченности терпеливым и искательным человеком. К Григоровым он начал ездить каждый вечер, и вечера эти обыкновенно проводились таким образом: часу в седьмом княгиня посылала к мужу спросить, что можно ли к нему прийти сидеть в кабинет. Князь, хоть и с невеселым видом, но отвечал, что можно. Княгиня приходила с работой, а г-жа Петицкая с книгой, в ожидании, что ее заставят читать. Князь при этом был постоянно с мрачным выражением в лице и с какими-то беспокойно переходящими с предмета на предмет глазами. Дамы усаживались поближе к лампе; вскоре за тем приезжал барон, подавали чай, и начинался о том, о сем негромкий разговор, в котором князь редко принимал какое-нибудь участие.

В один из вечеров барон приехал с несколько более обыкновенно оживленным лицом.

- Какую я сейчас новость слышал, обедая в английском клубе!.. - начал он, усевшись на кресло.

- Какую же такую новость? - спросила его княгиня, вовсе не ожидая, чтобы это была какая-нибудь серьезная новость.

Барон медлил некоторое время ответом, как бы опасаясь несколько рассказывать то, что он слышал.

- Да говорят... - начал он, - что этот Николай, кажется, Гаврилыч Оглоблин, сей весьма глупый господин, женился на госпоже Жиглинской.

- Не может быть! - воскликнули обе дамы в один голос.

Князь, с своей стороны, перевел на барона свой беспокойный взгляд.

- Говорят-с! - отвечал барон, пожимая плечами. - В клубе один старичок, весьма почтенной наружности, во всеуслышание и с достоверностью рассказывал, что он сам был на обеде у отца Оглоблина, который тот давал для молодых и при этом он пояснил даже, что сначала отец был очень сердит на сына за этот брак, но что потом простил его...

- Странно что-то это! - произнесла Петицкая, вспыхнувшая даже вся в лице и, видимо, страшно опешенная этим известием.

- То, что Оглоблин женился на госпоже Жиглинской - это не удивительно: мужчины увлекаются в этом случае часто, - продолжал рассуждать барон, - но каким образом госпожа Жиглинская, девушка, как всем это известно, весьма умная, очень образованная, решилась связать свою судьбу навеки с подобным человеком?..

- Но правда ли это, нет ли тут какой-нибудь ошибки, не другая ли какая-нибудь это Жиглинская? - спросила княгиня, делая вместе с тем знак барону, чтобы он прекратил этот разговор: она очень хорошо заметила, что взгляд князя делался все более и более каким-то мутным и устрашенным; чуткое чувство женщины говорило ей, что муж до сих пор еще любил Елену и что ему тяжело было выслушать подобное известие.

Барон, с своей стороны, понял княгиню и поспешил успокоить несколько князя.

- Очень может быть, что это и ошибка!.. Мало ли этаких qui pro quo[180] бывает! - сказал он.

Князь при этом перевел свой взгляд с барона на жену.

Но как бы ради того, чтобы окончательно рассеять всякое сомнение в этом слухе, вдруг нежданно-негаданно прибыл Елпидифор Мартыныч, в первый еще раз выехавший из дому и поставивший непременным долгом для себя прежде всех явиться к Григоровым, как ближайшим друзьям своим.

При виде доктора, князь на него уже вскинул свой взгляд.

- А правда ли, что Жиглинская вышла замуж за Оглоблина? - спросил он его, не дав еще Елпидифору Мартынычу ни с кем путем раскланяться и заметно считая Иллионского за самого всезнающего и достоверного вестника.

Елпидифор Мартыныч смешался даже на первых порах от такого вопроса.

- К-ха! - откашлянулся он прежде всего протяжно. - Правда, если вы это изволите знать! - присовокупил он, пожимая плечами.

- Меня больше всего то удивляет, - отнесся барон почти шепотом к Елпидифору Мартынычу, - что могло госпожу Жиглинскую побудить на подобный брак!

- Бедность, больше ничего, что бедность! - отвечал тот. - А тут еще к этому случилось, что сама и ребенок заболели. Ко мне она почему-то не соблаговолила прислать, и ее уж один молодой врач, мой знакомый, навещал; он сказывал мне, что ей не на что было не то что себе и ребенку лекарства купить, но даже булки к чаю, чтобы поесть чего-нибудь.

Княгиня опять, как и барону, сделала Елпидифору Мартынычу знак, чтоб он перестал об этом говорить, и тот замолчал было; но князь, в продолжение всего рассказа Елпидифора Мартыныча то красневший, то бледневший в лице, сам с ним возобновил этот разговор.

- Но где же Жуквич? Почему он не помог ей? - спросил он, и голос у него при этом как бы выходил не из гортани, а откуда-то из глубины груди.

- Да, ищи его!.. Он давно с собаками удрал!.. Кто говорит, что обобрал даже ее совсем, а кто сказывает, что и совсем между ними ничего не было! отвечал Елпидифор Мартыныч.

Князь начал после того себе гладить грудь, как бы желая тем утишить начавшуюся там боль; но это не помогало: в сердце к нему, точно огненными когтями, вцепилась мысль, что были минуты, когда Елена и сын его умирали с голоду, а он и думать о том не хотел; что, наконец, его Елена, его прелестная Елена, принуждена была продать себя этому полуживотному Оглоблину. Далее затем у князя все уже спутывалось в голове. Княгиня между тем продолжала наблюдать за ним и, видя, что тревога на лице у него все более и более усиливалась, спросила его:

- Ты, кажется, устал, - не хочешь ли отдохнуть?

- Д-да!.. - произнес князь почти умоляющим голосом.

- Пойдемте, господа, ко мне! - сказала княгиня гостям своим.

Те последовали за нею.

- Вы напрасно князю рассказывали всю эту историю!.. - слегка укорила она обоих их.

- Но я никак не ожидал, что это такое сильное впечатление произведет на него! - подхватил барон.

- А меня ведь он - к-ха! - Сам спрашивать начал, - как тут было не отвечать! - объяснял Елпидифор Мартыныч.

Далее залы княгиня не повела гостей своих и просила их усесться тут же, а сама начала прислушиваться, что делается в кабинете. Вдруг князь громко крикнул лакея. Тот на этот зов проворно пробежал к нему через залу. Князь что-то такое приказал ему. Лакей затем вышел из кабинета.

- Что такое тебе князь приказал? - спросила его стремительно княгиня.

- Управляющего приказали позвать-с к себе! - отвечал лакей, быстро проходя.

- Зачем бы это? - обратилась княгиня к барону, как бы спрашивая его.

180

путаница, недоразумение (лат.).