Страница 35 из 144
В качестве «колыбели» для будущего жемчуга в Японии используют в изобилии обитающего здесь двустворчатого моллюска пинктада мартензи (или акоя, как его называют в Японии). Вначале для выращивания жемчужин брали уже взрослых, примерно трехлетних, ракушек. Теперь предпочитают начинать это дело с их личинок.
«Сбор личинок морской жемчужницы производят в июле — августе. В качестве коллекторов используют камни, ветки кедра, веревки. После оседания молоди искусственный субстрат поднимают, а молодь открепляют и помещают в проволочные сетчатые садки. Чтобы избежать излишнего переохлаждения моллюсков в зимние месяцы, садки погружают в глубокие слои воды. В садках моллюски находятся 2–3 года, пока не достигнут 5–6 сантиметров. Для выращивания жемчуга используют преимущественно моллюсков, культивированных в садках, хотя некоторое количество жемчужниц добывается знаменитыми ныряльщиками „ама“ и аквалангистами. Ежегодно используют 0,6 миллиарда штук жемчужниц» (А. К. Виноградов).
«В конце июля, — говорит Всеволод Овчинников, — вода во внутренних заливах полуострова Сима мутнеет оттого, что моллюски разом начинают метать икру». Это важный момент в процессе выращивания жемчуга, потому что убедились, что лучшие жемчужины получаются у тех моллюсков, которые уже избавились от икры. Их нерест можно ускорить, например, повышением температуры воды. Для этого жемчужниц в сетчатых садках поднимают ближе к поверхности моря, где вода теплее… Применяют и гормоны для ускорения икрометания. После того как оно произойдет, с жемчужницами производят очень тонкие операции, которые будут описаны ниже.
Под мантию моллюска вводят ядрышки перламутра (диаметром 2–7 миллиметров) или кусочки эпителия, так называемой «присадочной ткани», и животных вновь водворяют в проволочные садки, подвешенные на плотах, опускают садки на ту глубину и в тех местах, где, как уже знают, моллюски лучше развиваются. Иногда вместо садков жемчужниц нанизывают на длинные шнуры, предварительно просверлив в раковинах отверстия, которые губительно на росте моллюсков не сказываются.
В садках (или на шнурах) прооперированные моллюски остаются в море около трех лет. Но и в это время на произвол судьбы их не бросают. Следят за температурой воды, в которой они находятся, поднимая или опуская их на разные глубины. Снимают с их раковин различные наросты и обрастания из водорослей, губок и другой мелкой морской живности, погибшие и плохо растущие ракушки удаляют. Поэтому четыре-пять раз в сезон садки поднимают и проделывают всю эту хлопотливую работу. С раннего утра до вечера плавает от плота к плоту маленький паром. «Женщины в резиновых фартуках, сапогах и перчатках скребут кривыми ножами и металлическими щетками раковину за раковиной». За день каждая из них успевает очистить около тысячи раковин.
За год жемчужина в моллюске вырастает до 4–6 миллиметров, за три года — больше 7 миллиметров. Отход (ракушки без жемчуга) составляет 40 процентов. Готовыми считаются жемчужины диаметром в 9 миллиметров и весом около трех карат, то есть 600 миллиграммов. Цена жемчужины резко возрастает, если она крупнее хотя бы на 0,1 миллиметра.
Теперь пришло время рассказать о тех тонких операциях, которые проделывают над моллюском. Обратимся к повествованию нашего писателя и журналиста Всеволода Овчинникова, долго жившего в Японии (он даже владеет японским языком, что само по себе большая редкость).
Не раз бывал он на фермах, где выращивают жемчуг. Однажды его привели в операционный цех и сказали:
— Смотрите, спрашивайте, а потом попробуйте сделать все сами. Тогда лучше поймете, что к чему. Жертвуем вам сто раковин. Выживет хоть пара — сделаете из них запонки.
А операционный цех — «продолговатая постройка, стены которой сплошь застеклены, внутри похожая на светлый школьный класс, точнее даже, на университетскую лабораторию». Вдоль стен стоят столы, за каждым сидит женщина-оператор. Она берет из лотка раковину, вставляет между ее створками распор, чтобы чуть раскрыть их, выбирает нужный хирургический инструмент из целого их набора, который стоит перед ней. Поддевает им ядрышко и вводит его в раковину моллюска. Вслед за тем туда же помещается кусочек мантии другого моллюска. Все это делается очень быстро: «зонд и скальпель мелькают у них, как вязальные спицы».
При этом малейшая ошибка, малейший надрез не в том месте, где нужно, или слишком глубокое погружение скальпеля — все ведет к порче ракушки, к ее гибели, в лучшем случае получается потом плохой жемчуг.
Всеволод Овчинников пишет:
«Это, если вдуматься, тысячи опытных хирургов, каждый из которых ежедневно делает по четыреста — восемьсот операций, и в то же время это тысячи ювелиров, от которых требуется куда более филигранное мастерство, чем от умельцев, оправляющих готовые жемчужины в золото и серебро.»
И продолжает далее:
«Но вот приходит черед испробовать все самому. Беру раковину, закрепляю ее на зажиме. Вместо деревянного клинышка вставляю пружинистый распор. Створки, обращенные ко мне своими краями, раскрыты меньше чем на сантиметр — в этой щелке и надо манипулировать. Левой рукой беру зонд, похожий на вязальный крючок, и оттягиваю им „ногу“… Беру в правую руку скальпель и делаю разрез вдоль границы темной и мутно-серой массы, то есть несколько выше основания „ноги“. Теперь надо перевернуть скальпель другим, раздвоенным, концом, наколоть на эту крохотную вилку кусочек присадочной ткани и сквозь надрез ввести его в тело моллюска, а затем поместить туда же ядро. Впрочем, до этого я добираюсь нескоро. Задерживает самая распространенная среди новичков ошибка. Если вонзить скальпель чуть глубже, створки раковины безжизненно распахиваются. Это значит — поврежден соединительный мускул и устрица обречена на гибель…
Встав из-за стола совершенно разбитым, я убедился, что оперировать раковину без подготовки — все равно что вырезать самому себе аппендикс… И когда мне рассказали, что подготовка операторов похожа не столько на краткосрочные курсы, сколько на многолетний университет, это целиком совпало с моим личным опытом.»
Будущих операторов, обычно девушек, вначале учат заготавливать присадки, то есть кусочки мантии моллюсков. Только осенью им дают бракованные раковины, и они пробуют их оперировать. Инструктор проверяет проделанную ими работу, разъясняет их ошибки, и вновь долгие месяцы практики. Наконец, «ставить оценку предоставляют уже самой природе», иначе говоря, оперированные новичками раковины опускают в садках в море. Через две недели их вынимают и определяют, сколько ракушек погибло. «Если выжило шестьдесят — семьдесят процентов акоя, значит, человек приобрел необходимый навык». И только когда он проделает по крайней мере десять тысяч операций, его допускают вводить мелкие ядрышки уже не в учебные, а в производственные раковины.
Слишком низкая или слишком высокая соленость и температура воды, ливень, холодный ветер, тем более шторм — все это серьезная опасность для жемчужниц. На побережье ферм стоят щиты, на которых трижды в день пишут, какая температура сейчас воздуха, воды, ожидается ли сильный ветер. И если прогнозы неблагоприятны, сейчас же люди устремляются к плотам, чтобы опустить поглубже садки или, напротив, поднять их, когда температура воды слишком низкая. «Ниже пятнадцати градусов — для моллюска слишком холодно, выше двадцати восьми — слишком жарко». А при восьми градусах он вообще погибает. «Поэтому, чтобы не рисковать жемчужницами, их перевозят на зиму в теплые края».
Но вернемся к опытам В. Овчинникова: удались ему его операции? Через два года вскрыли обработанные им раковины (из ста моллюсков, пожертвованных ему, выжили только одиннадцать). Из найденных в них жемчужин «имели незначительную коммерческую ценность» только две неправильной формы, голубые. «Что ж, предсказание сбылось»: он вырастил себе две жемчужины на запонки…
Японцы продают жемчуг не в россыпи, а в основном в ожерельях. Тут возникает трудность с подбором равного по цвету, качеству и размеру жемчуга. Чтобы собрать нитку из пятидесяти хорошо подходящих друг к другу жемчужин, нужно просмотреть «по крайней мере в пятьдесят раз больше перлов той же лучистости, формы и оттенка».