Страница 4 из 13
– Что ты говоришь? У тебя короткая память. В 41-ом нам оставался лишь шаг до победы. Если б не проклятая распутица в октябре, мы бы взяли Москву. А потом русским помог генерал Мороз. Да и в 42-ом мы их гнали. Ленинград в блокаде. Северный Кавказ захватили. А Сталинград? Он же был почти в наших руках; оставалось последнее усилие, и мы бы перерезали Волгу.
– И что дальше? – шепнул где-то под потолком Фриц.
– Как что?! Наша победа! – прошипел снизу Вальтер.
– Да неужели? Ты уверен? А что, русские обещали сдаться?
Вальтер молчал, размышляя. Фриц продолжал:
– Они не такие, как остальные. Пойми, правила на них не распространяются. Может, другая нация и сдалась бы… Но я тебе вот что скажу. Мы в Сталинграде один дом брали дольше, чем всю Францию. И про «последнее усилие» – всё бред. Захвати мы Москву и Ленинград, Сталинград и Баку – русские не сдались бы! Война не закончилась бы на этом, лишь растянулась. Мы отодвинули бы наше поражение… и только. Ещё, кажется, кайзер Вильгельм предупреждал не замышлять ничего против России!
– Это слова Бисмарка, – пробурчал Вальтер. – Твоя проклятая философия скоро сведёт меня с ума!
С улицы доносилось завывание ветра. Из дальнего угла барака послышался стон, нары зашевелились, и до спорящих долетело из темноты, словно из преисподней:
– Эй, господа министры, закрывайте совещание. Хватит чесать языки, подкиньте лучше дров, я замерзаю.
Топливо экономили, но холод действительно щекотал рёбра, требовалось подкинуть… Хлопнула дверца буржуйки, и снизу послышалось:
– Если пустить большевиков в Европу… Ты представляешь, что они натворят?
– Думаешь, смогут нас превзойти? – на этот раз горькая ухмылка коснулась губ Фрица.
– Германия подвыдохлась, но проклятый Черчилль – не дурак. Он остановит красных! Иначе не только рейху, всей Европе конец.
– Ох, Вальтер! Ты записал англичан к нам в союзники? Я, конечно, понимаю – против Сталина все средства хороши, но… Кажется, твоё дежурство слишком затянулось.
– Ты прав, старина Найбаур! Разве что-то зависит от наших споров? – Вальтер, тяжело кряхтя, разогнулся, но стоя в полный рост, он едва дотягивал до плеча сменщика. – Мой лучший союзник сейчас – доктор Сон, только он избавит меня от русских; правда, лишь до проклятого подъёма!
***
Оставшись наедине с буржуйкой, Фриц погрузился в размышления. Он любил эти моменты. Последние годы его круглосуточно окружали десятки людей, что выматывало морально. Лишь ночное дежурство в темноте притихшего барака давало некоторую иллюзию уединения. В эти часы Фриц мог расслабиться и быть собой. Разгребая кочергой угли, думал о том, что если есть на небе Бог, несомненно одно: Он решил столкнуть лбами двух монстров. И Сталин, и Гитлер с Ним явно не дружат.
Большевики – воинствующие атеисты. Наглядные примеры – рядом. За военным заводом, неподалёку от ненавистной траншеи, которую пленные немцы уже вторую неделю долбят в мёрзлой земле, виднеется фундамент разрушенного храма. Кирпич же, оставшийся от него, эти варвары использовали для строительства психбольницы. Чуть дальше, за оврагом в селе Филейка высится закрытая комиссарами церковь. В начале века в этих совсем глухих в ту пору местах жил отшельником старец Стефан. Божий человек – так назвала его одна местная старушка. Но монастырь, основанный к концу жизни этим человеком, уничтожили жиды-коммунисты.
Гитлер тоже хорош! Да, он не рушит храмы. Но очевидно: происходит постепенная подмена ценностей. Веру отцов исподволь вытесняет новая религия – национал-социализм. Даже родной дядя – пастор-лютеранин, преподаватель теологии – кажется, не совсем это понимает. Что говорить о простых смертных?
Сколько же мерзостей я натворил вот этими самыми руками, оправдываясь необходимостью исполнить приказ, следовать установленному порядку? Фриц взглянул на испачканные сажей ладони. До конца дней своих не отмыться! Наверное, стоило оказаться в плену, чтобы это понять!
И неизвестно ещё, какая власть страшней! В СССР всё ясно – ВКП(б) против Бога. «Кто не с нами, тот против нас!» Здесь каждый выбрал свой путь. В Германии – по-другому: там люди сами не заметили, как продали души.
И всё же! Почему Бог помогает русским? На форменных пряжках немецких солдат выбито: «С нами Бог!», но это не так. Ведь русские побеждают, это очевидно!
Один момент! Что, если в душе советского тирана что-то шевельнулось – и там, наверху, это оценили? А в душе Гитлера не шевельнулось ничего! Может, произошло какое-то событие, особо никем не замеченное; какая-то капля, что качнула небесные весы в пользу русских?
От неожиданных мыслей Фриц на мгновение замер, но тут же продолжил выгребать золу на железный совок. Что за идеи?! Так можно додуматься до чего угодно.
Но всё же! Почему Бог помогает русским?
***
Под утро Фрица сменили. До подъёма оставалась пара часов, самое время поспать. Но Фриц не мог сомкнуть глаз. На стонущий желудок внимания не обращал, привык. Но вот вновь начинавший ныть зуб покоя не давал. Стало не до философии, хотелось просто вырубиться, забыться.
Когда становилось совсем туго, Фриц старался вспомнить что-то ещё более худшее из прожитого, тогда легче выходило переносить тяжесть настоящего. Этот нехитрый приём он использовал часто. На сей раз Фриц вспомнил первые недели в русском плену. Ничего страшнее этих недель в его жизни не было и, наверное, уже не будет. Веки Фрица опустились…
2 февраля 1943 года они, чуть живые, лежали, кутаясь в шинели – свои и снятые с мёртвых, в подвале разрушенного дома. Ждали русских, предусмотрительно закрепив над входом белую наволочку. Впервые за долгие месяцы над развороченным городом стояла тишина: ни взрывов, ни криков, ни стрельбы. Несокрушимая «Крепость Сталинград», наречённая так самим фюрером, готовилась капитулировать.
Страх перед пленом давно прошёл, осталась лишь пустота и томительное ожидание. Сколько их было там? Человек шестьдесят, может семьдесят, набившихся в подвал – ошмётки сапёрного батальона знаменитой 16-й танковой дивизии. Их однорукий командир генерал Ганс Хубе, нарушив приказ самого фюрера, отказался покинуть окружённых солдат. Но эсэсовцы личной охраны Гитлера, насильно запихнув в самолёт, вывезли ценного командира из котла. Оставшись без любимого генерала, солдаты скисли.
В полумраке, меж кутающихся в серое тел, поблёскивало железо: множество автоматов, винтовки, пулемётные ленты, миномёты. Всё это могло ещё долго стрелять, убивать, ранить… Когда же явятся русские?
Ближе к полудню с улицы донеслись негромкие звуки шагов. Кто-то спускался по лестнице. Скрипнула дверь, впуская яркий свет и свежий морозный воздух в подземелье. На пороге материализовалась невысокая фигура. Некоторые подняли головы, вглядываясь в лицо «долгожданного гостя». Молоденький курносый паренёк – лет восемнадцать, не больше: гладкие щёки, не знавшие бритвы; грязная фуфайка и шапка-ушанка; автомат с круглым магазином, беспечно болтающийся за спиной.
Мгновение его глаза привыкали к полумраку. Затем он удивлённо присвистнул и медленно выставил перед собой дуло ППШ. Лязг затвора разрезал подвальную тишину. Чуток подумав как быть, красноармеец покашлял и принялся говорить что-то осипшим голосом по-русски. Затем ушёл, а немецкие солдаты принялись, поднимая каждый своё оружие, медленно выбираться на свет.
Русский автоматчик поджидал их снаружи. Немцы складывали перед ним оружие, вглядывались в лицо победителя, словно пытаясь увидеть в нём – что их ждёт. А тот улыбался широко; первоначальная робость прошла, и голос его звучал звонко. Он покрикивал на пленных, строя в колонну. Именно тогда Фриц и услышал впервые то самое русское: «Давай-давай!», что будет преследовать его вплоть до 1955 года.
Но тогда он, конечно, не думал, что переживёт Сталина. Вскоре их колонна, словно ручеёк, влилась в полноводную реку из десятков тысяч сдавшихся немцев. Их вели по разрушенным улицам города, ставшего гигантской мышеловкой для лучшей армии Вермахта. На них взирали лики его редких, чудом выживших обитателей. Немцев вели в плен.