Страница 11 из 12
– Я просто стеснялась тебя затруднять, думала – так сойдет. Но видишь, не получается!
Ася, сдерживая раздражение, взяла нож и очистила все дольки от кожуры.
– Вот, тетя Ксения, теперь можешь есть.
– Асенька, а если на терочке потереть? Мне так легче будет жевать. Сделай мне пюре из яблочка в плошечке.
Тетя Ксения вдруг начинала вести себя, как маленькая девочка – говорила тоненьким капризным голосочком, и все слова употребляла с уменьшительноласкательными суффиксами. Ася пошла на кухню, сделала пюре и принесла старухе.
– Тетя Ксения, тебя покормить?
– Покормить.
Одна ложка, вторая…
– Подожди-и. Дай мне прожевать.
– Что там жевать-то! Это же пюре.
– Я не могу так быстро. Я же должна проглотить!
– Глотай.
Тетя Ксения мусолит пюре во рту и делает глотательное движение, затем открывает широко рот в ожидании следующей ложки. Ее язык и уголки губ испачканы быстро заржавевшей яблочной кашицей. Ася, преодолевая брезгливость, вытирает ей рот большой белой бумажной салфеткой, которую тут же бросает в мусорный пакет.
– Зачем выкинула? Еще вполне чистая салфетка, – говорит, чавкая яблоком, тетя Ксения.
– Ничего. Я другую возьму.
– Зачем же тратить столько салфеток!
Ася промолчала. Наконец, тетка закрыла рот и увернулась от очередной ложки.
– Все, больше не хочу. Но это не выкидывай. Я потом доем.
Ася знала, что яблоку суждено прокиснуть, как и всему, что тетка не разрешала выбрасывать сразу и оставляла на потом. Но Ася предпочитала не спорить. Она молча унесла пиалку с остатками пюре на кухню и поставила ее в холодильник на полку. «Все, не могу больше. Если не уйду сейчас, то сдохну тут. Или ее придушу». Зайдя в комнату, Ася ощутила характерный дух, который стремительно пропитывал все воздушное пространство комнаты. «Господи, нет, только не это!» мысленно простонала Ася.
– Тетя Ксения?
Старуха смотрела на нее виноватыми глазами.
– Я не знаю, как это случилось… Я не успела ничего понять.
– Ну, я же тебя спрашивала – ты хочешь в туалет?
– А я тогда не хотела. Это, наверное, яблоко подействовало.
Содрогаясь от отвращения, Ася стала натягивать резиновые перчатки.
Спустя полчаса Ася запустила стиральную машину, тщательно вымыла руки три раза, ополоснула перчатки раствором хлорамина, потом все же решительно выбросила их в мусорный пакет.
– Ну, все тетя Ксения, я убегаю.
– Ася, спасибо тебе. Не сердись на меня.
– Да что ты, тетя Ксения. Я на тебя не сержусь.
– Не сердись, Ася. Не сердись. Думаешь, я не понимаю, как тебе противно со мной, старухой мерзкой, возиться. А мне каково – мне ведь тоже тяжело во всем от кого-то зависеть. Я же не виновата, что так долго живу и превратилась в беспомощную развалину, всем вам обузой стала.
Тетка заплакала, у Аси тоже защипало в глазах, и ей стало стыдно. Она начала уговаривать старуху успокоиться, уверять ее, что она никому не обуза, что ее все любят и все в таком духе. На это ушло еще полчаса, потом, наконец, умиротворенная тетя Ксения сказала «ну ступай, ступай, спасибо тебе. И так уж задержалась, у тебя же еще дела. Тебе еще добираться. Иди, детонька».
Так происходило каждый раз. Ася подозревала, что тетка специально устраивает эти фокусы «я опять оскандалилась», пытаясь таким образом отдалить момент Асиного ухода. В результате Ася уходила вместо восьми в десять, добиралась домой к одиннадцати, и первым делом залезала под душ – отмокать от въевшихся в кожу тети-ксениных запахов. Потом шла на кухню, доставала из холодильника какую-нибудь еду, наливала чай. В это время из своей комнаты появлялась мама в халате.
– Ну что там, Ась? Как она?
– Там все, как всегда. Без изменений.
– Ей не лучше?
– Ей не лучше. И не хуже.
– Что ты так поздно?
– А ты попробуй, уйди! Я уже собралась, но пришлось ей тереть яблоко, потом опять мыть… – Ася содрогнулась и с трудом проглотила кусок колбасы.
– А ты бы сказала, что тебе надо уйти в восемь.
– Я говорила. А она плачет, говорит, что она всем обуза, и все такое. Мне даже ее жалко.
– Конечно, жалко. Не дай Бог вот так оказаться на старости лет, беспомощной, зависимой…
– Вот и она так говорит. Мам, может, ты бы как-нибудь ее навестила. А то все я да я…
– Да, надо будет. Но знаешь, я боюсь, что у меня опять повысится давление, и представляешь, что будет, если я слягу с кризом… Правда, у меня есть ты. Хорошо иметь дочь!
– Вообще-то, мам, у тебя две дочери…
– Ну, на Татку я не рассчитываю. Она ничего не умеет.
– Ничего. Научится. Я же научилась. Не боги горшки…
– Нет, она не будет.
– Почему, мам? Ты ее всегда ограждаешь от жизни. Что она, королевской крови? Она такая же, как я.
– У нее ребенок маленький.
– Ну и что? Тем более, она должна все уметь.
– Ася, почему ты всегда нападаешь на Татку?
– Я не нападаю, просто ты по-разному относишься к ней и ко мне. Я должна все, а она ничего.
– Глупости! Просто ты старшая.
– Мама! У нас разница в три года. Когда она родилась, мне говорили – ты большая. Тебе уже три года. Ты должна все понимать. А когда ей было три, ты говорила мне – она же маленькая, ей всего три годика. Ты должна уступать.
– Ну ладно, Аська, не заводись. Хочешь, я тебе курицу погрею?
– Ну, какая курица ночью?
– А ты днем что-нибудь ела?
– Мам, как ты думаешь, где я могла есть днем?
– Ну, сготовила бы себе что-нибудь.
– Мне там ничего в глотку не идет. Я там даже воды не пью.
– Почему?
– А ты приди и узнаешь.
– Но нельзя же целый день не есть.
Тетя Ксения была старшей сестрой Асиной бабушки Аглаи, маминой мамы. Видя, как тяжело приходилось сестре с дочерью Ольгой – Асина мама в детстве много болела, – Ксения не слишком переживала из-за того, что была не замужем. Напротив, ей даже нравилось, что она никому ничего не должна и может делать все, что захочет. «Я одна, обо мне некому позаботиться», – часто повторяла она и заботилась о себе сама. Другой ее любимой фразой было «Ну могу я позволить себе хоть какую-то радость?» В ее холодильнике постоянно водилась красная рыбка, сырокопченая колбаска и прочие деликатесы, трудно «доставаемые» в советский период. Сестра жалела ее – ведь у нее ни мужа, ни детей! А Ксения, разъезжая по курортам и санаториям, жалела Аглаю и ее мужа, видя, как те еле сводят концы с концами и отказывают себе во всем ради дочери. Наконец Оля выросла, окончила институт, вышла замуж. С деньгами стало полегче – Оля нашла хорошую работу, да и муж ее неплохо зарабатывал. Появились на свет две внучки – Ася и Тата. Аглая вышла на пенсию, чтобы сидеть с внучками, потому что дочь не хотела терять деньги из-за долгого перерыва в работе. Фактически девочки выросли на руках бабушки. Ксения довольно часто приходила в гости, приносила подарки, но не любила возиться с детьми и не знала, о чем с ними разговаривать. «Девочки, а вам не пора спать?» часто спрашивала она, когда начиналась шумная беготня. Особенно она утомлялась, если в гостях были еще дети, и шум удваивался, утраивался и становился невыносимым. Она не понимала, как родители могут спокойно относиться к тому, что дети не сидят смирно, а бегают, топочу г. хохочут, кричат, трубят и каждую минуту хотят то пить, то есть.
Впервые Ксения испугалась одиночества, когда у нее случился микроинсульт. После этого она стала бояться уезжать надолго, поздно возвращаться, начала соблюдать диету, режим и вообще беречь себя пуще прежнего. Часто у нее возникала паника при малейшей головной боли, и она звонила Аглае – приезжай, мне плохо. Аглая срывалась и летела к сестре, потом выяснялось, что ничего страшного, надо было просто принять лекарство. Аглая после этого возвращалась домой с тахикардией. Когда в очередной раз Ксения позвонила в полдвенадцатого ночи, Геннадий, муж Аглаи, сказал, что нужно не Аглаю вызывать, а врача, который сделает засол и даст лекарство. А Аглае он ехать не позволит, потому что она сама неважно себя чувствует, и он не хочет, чтобы она свалилась с инфарктом после такой поездки. Ксения была страшно обижена, даже возмущена, но ей пришлось смириться.