Страница 7 из 9
— Может, в парк?
— Отлично. Самое то, правда.
Мы переглянулись. Питт тихо рассмеялся и вышел из машины, спеша к моей дверце. Галантно распахнув и подав руку, он позволил мне на секунду поверить в сказку. Наши руки приникли друг к другу, ладонь к ладони. Электрический ток прошиб меня от пяток до макушки, заставляя думать о самом желанном и страшном одновременно — о сексе.
Каптийский парк был местом довольно тихим. Это натолкнуло меня на мысль об интимности и романтичности, и о собственной глупости, ведь парк предполагал полное уединение.
Купив несколько гамбургеров и содовой, мы нашли лавочку под одним из желтых фонарей.
— Не поверишь, но я не бывал здесь с самого детства, — вымолвил Питт, разворачивая еду, — и уж тем более не ел гамбургеров лет сто.
— Это чертовски вкусно на самом деле, — одобрила я, — но я тоже ем их редко. У меня немного чокнутое семейство, если ты не заметил. Ба уверена, что фаст-фуд это от дьявола.
Питт рассмеялся, и я поддержала его.
— Действительно вкусно, — проговорил он, набивая рот. — Так значит, ты из Катригана?
— Да, а еще я ситайка.
— И как тебя угораздило…
— Здесь все обращают на это внимание. Ситайки редкость в Каптике, я уже поняла.
— У вас своеобразный акцент, а еще… ситайки очень красивы. На это нельзя ни обратить внимание.
— У нашей расы нет преимуществ перед людьми, кроме, как черные глаза, миниатюрное телосложение и темные волосы. Просто, эм… — говорить о подобном в присутствии парня, который нравился, было довольно сложно, — ситайцы развиваются позже, чем люди. Эта особенность сглаживается с годами, но в детстве она изрядно портит жизнь. Мама отдала меня в школу в семь, потому что считала, что ее дочь способна на большее, чем любая ситайская девочка.
— И, наверно, она была права.
Я поджала губы.
— И все-таки многим ситайцам тяжело пробиться, потому что их считают инфантильными и несколько наивными. Хотя, наверно, так и есть.
Питт поймал мой взгляд, вымолвил серьезно:
— Ну, тебя я точно не могу назвать наивной, Лимма.
Я промолчала, но только потому, что я как раз и была наивной. Это можно было скрыть от окружающих, но только не от самой себя. И я всегда боялась повторить судьбу матери, влюбившись и доверившись тому, кто разобьет сердце.
— Мне нужно быть в девять дома, — сказала, рассеянно глядя на зажигающиеся фонари, — нужно позаботиться о маме.
— Я отвезу, не волнуйся, не опоздаешь.
Мы выкинули мусор в урну, и Питт поинтересовался, подвигаясь ко мне на лавочке:
— Не замерзла?
— Нет, все нормально.
Представить страшно, что он дотронется до меня. Наверно, потому что мне очень этого хочется… И, наверно, Сайверс понимает меня без слов. Его горячая ладонь скользит по спине, обхватывает за плечо, притягивает к себе. Через секунду я уже в мужских объятиях, трясусь от переполняющих меня эмоций. Во рту сухо, сердце безудержно колотится.
— Я не сделаю ничего противозаконного, Лимма, — шепчет Питт в висок, чувствуя мою дрожь.
Я ощущаю себя полнейшей дурой. Больше всего меня страшит мысль, что он догадается, насколько я неопытна. О, лучше провалиться сквозь землю!
— У тебя мягкие волосы, — Сайверс утыкается лицом куда-то за ухо, жарко дышит, вдыхает аромат моих волос. — Ты так приятно пахнешь…
От его шепота волна мурашек прокатывает по всему телу, а низ живота обволакивает тепло.
Это даже лучше, чем сон. Со мной происходит нечто — веки тяжелеют, дыхание учащается, мне хочется ощутить Питта, его вкус, запах, тяжесть его тела.
— Лимма… — его губы жадно находят мои.
Я просто открываю рот, ощущая, как Питт обхватывает мою нижнюю губу, затем верхнюю, а затем его язык проникает в меня. Ощущения настолько сильные, что между ног появляется влага. Я стыдливо всхлипываю и отстраняюсь.
Питт не сделал ничего плохого, но вид у него взволнованный, возбужденный.
— Прости, — хрипло выдыхает он, — слишком рано, да? Я не должен был… только не уходи.
Господи, его реакция настолько искренна и импульсивна, что я готова в ту же секунду ему отдаться. Знал бы он, что творится со мной, когда он рядом, когда касается, наконец, когда просто смотрит вот так.
— Все нормально, я просто…
— Ты никогда этого не делала?
Отведя взгляд, я старалась придумать что-то стоящее в ответ, или тактично сменить тему.
— В этом нет ничего плохого, Лимма.
Мне не удалось скрыть горький смешок.
— В двадцать лет странно не уметь целоваться, — проговорила, не поднимая глаз.
— Нет, это потрясающе, — он помедлил, прежде чем сказать то, что собирался: — я еще ни разу не встречался с девственницей.
О, черт…
— Лучше не заостряй на этом…
— Прости… — вымолвил он.
Мы замолчали, испытывая неловкость.
— Рядом с тобой я чувствую себя неполноценным, — вдруг усмехнулся Питт, — ты идеальная, а я… у меня много недостатков.
— Шутишь? Ты лучший футболист университета, богатый и красивый. С таким набором любые недостатки не имеют никакого значения.
— А ты циничная, — хмыкнул он и рассмеялся.
Было около девяти, когда Питт привез меня домой. Как и обещал. Впрочем, он, к удивлению, не позволял себе ничего лишнего. Вернее, ничего того, чего я сама бы не хотела.
— Спасибо, — произнесла я прежде, чем выйти из машины.
— Увидимся завтра?
— Если хочешь.
— Хочу, — поспешно выдохнул он, — очень хочу, Лимма.
Он медленно наклонился ко мне, давая понять, что намеревается сделать. Кончики его пальцев коснулись моей скулы, легко провели до уголка губ. Я не отстранилась, послушно принимая прощальный поцелуй — более глубокий, раскованный и зажигающий, чем все предыдущие.
За все приходится платить, даже за собственную рассеянность.
Доктор Баргер редко посещал собственный кабинет, находя себе применение в лаборатории. Но ради меня он изменил привычкам. Он убрал со стула ворох бумаги, поставил этот стул перед столом, на который имел обыкновение присаживаться во время беседы.
— Садись, Лимма, — довольно мягко произнес он, — нам нужно серьезно поговорить.
— Итак… — начал, убедившись, что я действительно сижу и внимательно слушаю. — Я разочарован. За несколько дней тебе удалось кардинально изменить мое мнение о себе. Лимма, в чем дело?
У меня было сотни ответов, но ни один не звучал так правдиво, как прозвучало бы: «Я, кажется, влюбилась в Питта Сайверса».
— Лимма, ты понимаешь, о чем я говорю? — сердито вымолвил Баргер, скрещивая на груди руки. — В Каптике за место в этой лаборатории сотни студентов готовы продать душу.
— Я исправлюсь.
Мужчина громко и устало вздохнул.
— Исправишься? Не вижу к этому никаких подвижек. Если так продолжится, я буду вынужден сообщить Хейвуду.
Он был вправе сделать это уже сегодня.
— Я не уверен, что ты настолько одержима наукой, как должно ученому. Может, ты выбрала не ту стезю, Лессон? Может, твое призвание стать женой и матерью и печь пироги мужу? Если так, то незачем терять время и занимать чье-то место. Подумай об этом.
Мои щеки пылали от стыда. Наверно, за всю жизнь я не слышала ничего более унизительного.
— Меня интересует исключительно наука, доктор Баргер.
— А может, тебя интересует что-то другое? Вчера биоинженерия, сегодня мальчишка из местной команды, а завтра еще что-то?
Я едва не вскочила со стула, но вовремя опомнилась.
— Моя личная жизнь… — начала я, но мужчина бестактно перебил.
— Твоя личная жизнь никого не волнует, пока не ставит под удар работу, за которую здесь отвечаю я.
Доктор Баргер отлично умел читать нотации, особенно если бывал безоговорочно прав. Я слишком сильно увлеклась Питтом, что не могло остаться незамеченным.
— Я даю тебе последний шанс, — произнес мужчина, отталкиваясь от стола, — ты должна понять, к чему стремишься и чего хочешь от этой жизни. Расставь приоритеты.
После ухода Баргера я еще несколько минут сидела в полной тишине, сжав кулаки. Не думала, что когда-либо настанет день для подобного разговора. Это словно кошмар, в который я попала после грез о Сайверсе.