Вилла мертвого доктора

Но вот что мучило сейчас Олега больше всего – полная неясность с мотивом убийства. Обычно на исходе первых суток расследования Олег уже внутри себя знал примерно, чего ждать. Не в смысле деталей, нет, даже не в смысле имен или фактов… Он для себя знал, с какой примерно стороны была угроза убитому. Из семьи? С работы? Из внесемейных личных отношений? Из внерабочего бизнеса, которыми жертва тайно занималась? Наконец, из стечения необычных обстоятельств, пока никому не ясных? Они прояснялись обычно потом, в процессе следствия, но наличие каких-то темных поначалу факторов уже обозначалось на первой стадии расследования.

А в этот раз Олег вслушивался в себя – и не слышал ровным счетом ничего. И злился, и досадовал. Даже наличие «темных факторов» никак не проявлялось пока.

– Вам не наскучила стариковская болтовня? – Митчелл посмотрел на Лайона пристально. Видимо, остался удовлетворен, потому что налил себе еще на два пальца виски и приготовился продолжать.

Что до Лайона – ему даже профессиональных навыков применять не приходилось для того, чтобы выказать искреннюю заинтересованность. Он был из породы людей, которых президент Грант называл беседчиками – в те давние времена, когда не существовало опросов общественного мнения, а потребность изучать это самое мнение уже была, – тогда вот «в народ» направлялись беседчики – люди с целью беседовать на ту или иную нужную тему. Эта професcия, как, может быть, никакая другая, требует умения заинтересованно и вдумчиво слушать.

И Лайон этим умением обладал вполне. Тем более он уже смирился с тем, что из офиса сегодня до ночи не уйдет – так что спешить некуда.

– Так вот, любви между Джеем Хонкином и Анжеликой, судя по рассказам тех, кто их знал, и моего отца в том числе, можно было только позавидовать.

В книгах пишут о такой любви в великих книгах типа Шекспира, которого знают все, или в бульварных романах, которые вы можете купить в лавке старых книг по девяносто девять центов, а если захотите свежачка – они вам обойдутся немного дороже, – так вот, в любовных романах – в них тоже пишут о такой любви, и никогда – слышите, никогда – не переведутся женщины, которые будут плакать и вздыхать над этими романами… А университетские профессора и прочие ценители нам будут рассказывать басни о большой литературе…

Не удивляйтесь, молодой человек, в моей долгой жизни кем только мне не пришлось побывать – я и книги писал. Воспоминания свои. И понял, что это занятие столь же презренное – и столь же благословенное, если хотите, – как любое другое. Ни из чего в этой жизни не надо делать фетиша.

Лайон кашлянул в кулак.

– Я ценю вашу деликатность, – продолжал Уоррен, – ваше здоровье! Но я не ушел от темы. Дело в том, что эта любовь между Джеем и Анжеликой была в Голливуде тех дней своего рода легендой.

Они и были, я думаю, единственными в своем роде, потому что Джей настолько эту любовь ценил, что никогда и нигде – ни на голливудских приемах или раутах, ни на балах, ни на официальных мероприятиях – с Анжеликой не появлялся. А этих мероприятий тогда уже было достаточно. Умные цепкие ребята, хозяева Голливуда, поначалу видевшие в кино то, чем оно и было, – прибыльный бизнес, так вот, в двадцатых годах эти ребята начали соображать, что у них в руках не просто бизнес, а нечто большее – управление стилем жизни, мыслями и стремлениями миллионов.

Вот тогда и начала создаваться голливудская психология, которая триумфально шествует по миру и сегодня… А тогда только закладывались ее основы – но это как на стройке: здания еще нет, а каркас уже поднимается.

Джей Хонкин ни в коем случае не хотел, чтобы его возлюбленная участвовала во всей этой суматохе. Он ей прямо говорил: «Я тебя слишком люблю, чтобы ставить эту любовь под угрозу. Я не хочу тебя терять!» И ей это поначалу даже нравилось, потому что, чтобы оставаться с ней, он не ходил на самые фешенебельные приемы, пропускал встречи с сенаторами, президентами и другими тузами, – словом, это льстило ее самолюбию, тем более что Джею ничего имитировать не нужно было – он ее и вправду безумно любил.

Но почему я сказал, что ни из чего, слышите – ни из чего в этой жизни не следует делать фетиша? А вот поэтому и сказал. Фетишированная любовь Джея и Анжелики оказалась домом на песке.

Я уже сейчас и не знаю точно, как это началось, но, думаю, все было очень обычно. Красивой молодой женщине надоело оставаться в тени. Ну да, Джей уделял ей много внимания, но у Джея помимо нее была огромная жизнь – и съемки, и балы, и поездки на яхтах, и полночная охота с какими-то миллионерами… А у нее был Шеппард-Хауз, служанка и шофер, который мог в любой момент отвезти ее куда угодно, но только не туда, где был Джей, – об этом Анжелика знала точно.

Что? Да, вы правы – именно поэтому ей безумно хотелось туда, куда Джей закрыл ей вход – как он уверял, ради их прекрасной любви.

И вы уже понимаете, что ничем хорошим это закончиться не могло – и не закончилось.

Жизнь, конечно, умнее нас. И в жизни все было не так просто, как сейчас выглядит в моем пересказе. Но отца в свое время эта история очень затронула – поймете скоро, почему. С этого и начались всякие разговоры о «тайнах Шеппард-Хауза»…

Но тогда, в середине двадцатых, до этого было еще далеко, Джей купался в лучах славы, Анжелика – в море его любви, и ничто не предвещало краха.

А крах начался, как это нередко бывает, там, где его совершенно никто не ждал. Крах начался в Голливуде. Сейчас уже никто об этом не помнит, но где-то в конце двадцатых «великий немой» заговорил. Сначала робко, а потом все смелее на экран пошли звуковые фильмы. Для нас с вами это просто факт, и не более… Мы сейчас привычны к любым техническим усовершенствованиям, экранам любой формы, звуковым эффектам и прочему… А тогда, в годы, о которых я говорю, в кино произошла революция. И не только техническая – эта революция сменила власть – не в Голливуде, разумеется, – голливудская верхушка от этого переворота только окрепла. Сменилась власть актеров – потому что те, кому не было равных в немом кино, в звуковом, за редчайшими исключениями, просто не могли работать. Потому что речевые характеристики и вообще необходимость говорить на экране не были сильными сторонами этих, безусловно, талантливых людей.

В те годы было много голливудских трагедий, даже самоубийств… Сейчас об этом все забыли. Люди вообще с готовностью все забывают, вы замечали, наверное?

Но представьте себе на минуту, что переживал тот же Джей? Звезда, кумир, человек, которому везде рады и, кажется, все подвластно – и вдруг… не получается одна звуковая роль, без успеха проходит другая, а третьей ему просто не предлагают.

И вот он видит, как люди, вчера искавшие его расположения, отводят глаза, переходят на другую сторону улицы, не отвечают на телефонные звонки. Кроме того, Джей привык жить на широкую ногу. Пока поток денег притекал к нему исправно – все было в порядке. Но вот вместо потока образовался ручеек, а потом и вовсе прекратились поступления. Сбережения? Это сейчас у ведущих актеров есть финансовые консультанты, которые, по существу, управляют их делами, тогда киноиндустрия была в поре рассветной, и ничего подобного не было. У Джея Хонкина, во всяком случае, потому что он был из категории людей, которые умеют с удовольствием пользоваться жизненными благами, не слишком задумываясь о том, что будет завтра.

Но задуматься пришлось. И дом в Беверли-Хиллз, и Шеппард-Хаузе, и автомобили, и прислуга – все это требовало больших денег. Не говоря уже об Анжелике, которая привыкла, что все, что ей только приглянется, немедленно для нее приобреталось. Изначально сама Анжелика была девушкой достаточно скромной и неизбалованной, но попробуйте пожить так, как она жила, – вы увидите, как быстро привычка к роскоши войдет в вашу плоть и кровь.

Джей Хонкин переживал свое падение ужасно. Он продал дом в Беверли-Хиллз, рассчитал многих слуг, продал вторую машину – но месяцы летели, работы не было, и деньги вновь подходили к концу.