Дело огня

— Он… он колдовал, — тихо сказал Тэнкэн.

— И много наколдовал? Не будь суеверным, Тэнкэн. Ты еще станешь повелителем машин. Еще оседлаешь своего дракона. Верь в это, и не верь во всякие глупости.

И господин Кацура засмеялся так заразительно, что Асахина засмеялся вместе с ним.

— А чтобы волки Мибу не затравили тебя раньше, чем ты оседлаешь дракона — я спрячу тебя у Икумацу, — голос господина Кацуры снова стал серьезным. — Умойся как следует — и пойдем.

— Синсэнгуми ждали нас, — голос дайнагона Аоки был тих и ровен. Ни малейших признаков гнева. Что же тогда давило на плечи, что сгущалось в ночном воздухе, пронизанном косыми столбикам лунного света?

— Ваш ничтожный слуга… — Ато проглотил застрявший в горле ком, — был неосторожен…

— Ты полагаешь? — из-под юношеских ресниц вяло блеснули глаза тысячелетнего старца. — Ты желаешь принять наказание, Ато? Или это всего лишь формальная фраза, дань вежливости?

Ато снова сглотнул. Лгать господину дайнагону бесполезно, он знал это с пеленок.

Раздернув одежду на груди, Ато достал из-за пояса короткий клинок.

— Я должен выйти в сад, — сказал он. — Негоже пачкать кровью хорошие циновки.

— Сядь, — улыбнулся господин дайнагон. — Я знаю, что ты в любой момент готов умереть ради меня, и поверь — если мне понадобится твоя кровь, я не позволю тратить ее так бездарно. Твоей вины в случившемся нет, скорее всего — тебе не хватает разумения, но это объяснимо, ведь ты еще так молод…

— Господин! — Ато ткнулся головой в пол. Теперь он ощущал, как от повелителя нисходят на его несчастную измученную душу милосердие и ласка.

— Разумение приходит с опытом, — продолжал господин Аоки. — И знаниями. Ты хочешь о чем-то спросить? Спрашивай.

— Мальчик, — Ато понял голову. — Хитокири Тэнкэн. Я не умею читать в сердцах, но он был бы гораздо лучшей пищей, чем этот трус из Синсэнгуми. Почему вы велели мне отпустить его?

— Потому что это хитокири Тэнкэн, — господин дайнагон словно бы даже удивился вопросу. — Он полезен нашему делу, а в будущем сделается еще полезней. Ты ревнуешь, — губы дайнагона тронула улыбка. — Напрасно. Человеку нужны две руки. Вы талантливы оба, и я хотел бы видеть вас обоих у себя на службе. Но правая рука всегда важней, чем левая. Твой род служил мне из поколения в поколение. Твой прапрадед стал моим птенцом. Никогда человек со стороны не будет значить для меня больше, чем потомственный вассал. Приемыш — одно дело, сын — другое.

— Господин, когда… когда вы изволите посвятить меня в таинство?

— Не сейчас, Дзюнъитиро. Птенец сразу после посвящения беспомощен и слаб. Я не хочу потерять тебя так же легко, как этих пятерых сегодня ночью. Их я сотворил наспех, они были нужны мне только для этого дела. Тобой нужно будет заняться как следует. Потерпи. Нужно пережить это лето.

Ато вдохнул поглубже и набрался смелости задать третий вопрос:

— Господин, скажите, удалось ли нам задуманное?

— Не знаю, — не будь Ато вассалом господина дайнагона с детства, он не смог бы уловить в голосе повелителя оттенка беспокойства. — Боги бывают капризны, Инари — в особенности. Иногда разгневать их очень легко, иногда — трудно. Ближайшее время покажет, удалось нам разрушить защиту Столицы или нет. Однако не все зависит от богов и от нас. Предоставленной возможностью нужно суметь воспользоваться. То, что наших усилий не заметят и не оценят — неважно. Плохо, если созданные нами возможности будут просто упущены.

— А вы сами… вы не боитесь гнева богов?

— Я его… опасаюсь. И принимаю меры к тому, чтобы на меня он не пал. Но поверь мне, если страну откроют для варваров, гнева богов можно будет уже не бояться. Боги покинут нас навсегда.

— Почему, господин?

— У варваров есть свой Бог. Там, куда он приходит, другим богам места нет. Слыхал ли ты, например, о восстании в Симабара?

— Конечно, господин. — Ато улыбнулся. Это было самое большое восстание за два с половиной столетия сёгуната, и столица хранила своеобразную память о нем: весёлый квартал носил имя Симабара: дескать, там всегда шумно и людно, словно мятеж творится. А может, в насмешку над девушками из христианских семей, которых после мятежа продавали в веселые дома сотнями… — Но ведь восстание было подавлено…

— О, да. Оборванцы, из которых меньше трети было воинами, год с лишним держались против стотысячной армии. Армии больше той, что Токугава привел в Сэкигахара… — взгляд господина затуманился, и Ато ощутил внутренний трепет: господин говорил о событиях, которым сам был свидетелем. — И замок держался бы еще годы, когда бы не пушки других варваров… Такой позор. Войска Мацудайра праздновали победу, а им всем следовало бы вскрыть животы от стыда. И если Бог варваров так силен, что шайка оборванцев могла противостоять отборным войскам сёгуна — что же будет, когда они войдут в страну в полной силе и оружии? Что будет, Ато?

Ато молчал, пораженный ужасным видением: орды бородатых краснолицых под знаменем креста.

— Наши боги слабы, Ато. Они молчали все время, пока сёгуны отнимали власть у их потомков. Пусть отойдут в сторону и уступят дорогу новым богам.

— Господин! — Ато осенила догадка, слишком прекрасная, чтобы оказаться правдой.

— Помнишь, что писал великий Мотоори в комментариях к «Делам былых времен»? — господин улыбнулся. — Боги некогда были людьми. Они жили на земле, а потом умирали и покидали ее, уступая место новому поколению богов.

Дайнагон Аоки чуть наклонился вперед, и лицо его исполнилось вдохновенного света.

— Я буду лучшим богом, нежели они, Ато. Я не покину ни свой народ, ни своего государя.

Окита проснулся с тяжелой головой, ощущением ломоты во всем теле и нарастающим в груди позывом к кашлю. Но по глазам разбудившего его Сайто было видно, что подай Окита хоть вид, что болен — и Сайто тут же погонит его обратно в постель. Поэтому он рывком поднялся, не давая повода прикасаться к себе — а вдруг жар? — в три глотка осушил теплую травяную пакость от простуды из запасов Хидзикаты, и принялся надевать хакама.

Солнце стояло уже высоко, но еще не поднялось над крышей дома. Значит, не полдень. Кондо велел спать до полудня, Сайто разбудил раньше.

— Что случилось? — спросил Окита.

— Как ты себя чувствуешь? — вместо ответа спросил Сайто.

Они были ровесниками, но Сайто вел себя как старший брат и имел на это все основания. Пока Окита сначала учился, а потом преподавал в фехтовальной школе Кондо, Сайто охранял купцов от бандитов или выколачивал для бандитов долги из купцов — словом, он с шестнадцати лет вел жизнь наёмного бойца, а с пятнадцати числился в розыске за убийство. Не приюти Сайто в свое время «Сиэйкан», голова его уже торчала бы на шесте у тюремных ворот бесполезным назиданием другим мастерам резьбы по горлу.

Окита был лучшим фехтовальщиком, но предпочитал не задаваться вопросом, что было бы, сойдись они с Сайто не в учебном, а в настоящем бою. Господин Кондо, отец господина Кондо, научил Окиту отменно владеть мечом. Улица обучила Сайто отменно владеть всем. Что подворачивалось под руку, то и становилось оружием: хоть булавка, хоть метла, хоть свои же сандалии. Не говоря уж о знании приемов, которые на сиаидзё[51] попросту запрещены, и о полной, совершенно хладнокровной безжалостности.

Иногда покровительство Сайто льстило Оките. Иногда раздражало.

— Я не выспался, и только, — молодой человек нарочито потер глаза и снял со стойки накидку цвета асаги. — Идем.

Обсуждение ночной вылазки происходило в тесном кругу: Кондо, Хидзиката, Яманами и три проштрафившихся командира. Сейчас опять собрались все, и Окита занял свое место командира первой десятки.

— Ямадзаки, докладывай, — велел Кондо.

— У Миябэ, — сказал Ямадзаки, — есть слуга по имени Тюдзо, мне удалось его напоить, и он расхвастался, что водит дружбу с великими людьми, один из которых, выкупив лавку в Киото, живет здесь под именем бывшего владельца. Зовут его Фурутака Сюнтаро. Я не стал дальше расспрашивать Тюдзо, чтоб не вызвать подозрений, но мой человек проследил за ним до лавки Масу-я торговца Киэмона. Я так понимаю, что этот Киэмон — и есть Фурутака. Лучше всего было бы последить за ним еще немного… но, как я понимаю, мы торопимся.

51

Площадка для поединков в кэндо