Страница 2 из 115
…Черт! Которая из этих ампул — адреналин? А которая — глюкоза? Ее предупреждали: гипогликемия, у бойцов такого уровня после драки сахар на пределе, до обморока… Но сначала — адреналин.
Вот эта…
Ампула щелкает в гнезде инъектора, сжатый воздух шипит, выжимая адреналин в вену, сереющие губы мальчика обретают более-менее нормальный цвет.
— Что с ним?
— Пока я вижу только пороховой ожог и довольно приличный ушиб, — Вик накладывает медицинскую салфетку, опускает задранную майку напарника, застегивает прожженную куртку. — Ты. Должен. Был. Стрелять. Сразу.
— Он. Бы. Ушел, — так же отрывисто шепчет мальчик.
— И черт с ним! — рычит Саша из-за руля. — Приоритеты у нас другие.
— Это мне решать.
— Нет, братец, — резко говорит Саша. — Пока Ростбиф твой «папа», это решать ему.
— Мы не на задании, — вяло возражает юноша. Эйфория прошла, осталась просто боль.
Инъектор снова шипит, на этот раз впрыскивая в кровь раствор глюкозы.
— Выкинешь такое на задании — отстраню навсегда, — Виктор поворачивается к Саше. — Вон подходящий мусорный бак, снитчей нет. Лида, тебя не затруднит…?
— Нисколько, — она вымучивает улыбку, поднимает с пола тяжелый пакет и, когда Саша притормаживает у мусорного бака, выбрасывает пакет туда. В отделение для органических отходов.
Через пять минут машина останавливается у Площади Восстания.
Саша вынимает из багажника чемоданы.
Мальчик перебирается на переднее сиденье.
Вик — за руль.
Ничего не случилось. Просто друзья подбросили до вокзала пару, которая отправляется в свадебное путешествие.
Глава 6. Небесная справедливость
Ipsa se fraus, etiamsi initio cautior fuerit, detegit.
Лех Курась, псевдо Юпитер, вёл на удивление размеренную жизнь. Как «хозяин» транспортного узла, он был «на свету», то есть жил легально и даже по настоящим документам. Агентство по торговле недвижимостью было отличным самоокупающимся прикрытием: у Курася на балансе всё время находилось около полутора десятков пустых квартир в разных концах Европы. Квартиры ожидала перепродажа, и в них можно было поселить кого угодно на недолгий срок, а когда возникнет опасность — перебросить.
Всё поведение этого худощавого шатена сорока пяти лет сигналило: вот он я — чист, непорочен и весь на виду. Антон многого не знал о работе оперативников подполья — впрочем, работа оперативников СБ, наверное, ничем не отличалась. Но главное, чего он не предполагал — это непроходимой скуки. Они следили за Курасем несколько дней, выясняя его расписание, и это было все равно что несколько дней смотреть на часы, сверяя работу механизма. Рутина.
— Обычное средство борьбы с наблюдением, — сказал Эней, когда Антон ему пожаловался. — Для стационарников. Все свои нелегальные действия вписать в деловой день. Чтобы снаружи не разобрать было, что тут что — и есть ли вообще что-то. Ещё устоявшиеся привычки хороши. У Юпитера давно всё налажено — его текущие контакты мы так не засечем. Но для того, чтобы понять, что он задёргался, нужно знать, как он ведёт себя, когда не дергается.
Он подумал и добавил:
— Знаешь, как называется оперативник, который следует стандартным схемам? Мертвец. Точно так же называется оперативник, который стандартных схем не знает.
— Дун лэ[5], — согласился Антон.
Но для того, чтобы понять, что сделает идеальный механизм, когда в него попадет песчинка, нужно было незаметно подсунуть в этот механизм датчик. С рабочим узлом связи оказалось просто: огромный офисный комплекс на Малаховской убирали в 7-30 и 19–30 две смены уборщиков. Жёлтую форму попросту купили в магазине спецодежды, эмблемы срисовали и под трафарет набили акриловой краской — если присмотреться, видно, что не термопечать, но кто будет присматриваться? В рабочее время офис не охранялся, так что Игорь с Антоном совершенно спокойно в утренние часы уборки зашли, поставили на стационарный узел связи микрофон и вышли. Труднее было прицепить «жука» самому Курасю: тот наверняка проверялся. В «кладе имени Ростбифа-Каспера» были подходящие «клопы» — достаточно слабые, чтобы стандартные сканеры их попросту не заметили. Но такие «клопы» требовали, чтобы приемник находился очень близко. А главное — при тщательной проверке их все равно обнаруживали, поэтому подсадка непосредственно на Курася предполагала или снятие «клопа» в течение дня, или переход к решительным действиям в том же промежутке времени.
Сама подсадка прошла как по нотам: в кафе офисного комплекса, где господин Курась каждый день ровно с 16–40 до 17–00 то ли полдничал, то ли ужинал, в очередь к кассе за ним встал долговязый молодой человек, судя по надписям на цветастой майке — немецкий мототурист. Курась еще и рассчитаться не успел, как его пиджак оказался оборудован «жуком». Теперь оставалось только пролететь над гнездом и уронить туда кукушкино яйцо.
Когда две хитрости столкнутся лбом! — распевал юный техник, налаживая качество звука в маленьком фургончике какой-то цветоводческой фирмы, сдававшей в неходкие дни лишние грузовики в прокат. Надо ли говорить, что Антон любил Шекспира?
Оставалась опасность, что Курась проверит пиджак — у него могла быть и такая привычка. Поэтому Эней собирался звонить почти сразу же по выходе Курася из кафе, чтобы не дать ему времени и заставить действовать быстро. Загвоздка была только в одном: Антон не знал польского языка. Он понимал, что ему говорят Малгожата, Хеллбой и Стах, потому что они, обращаясь к нему, артикулировали четко и раздельно. А когда с Антоном заговаривал на улице случайный поляк, ему оставалось только «пшепрашивать». Поэтому разговор Энея с Курасем он слушал в компании Малгожаты и Игоря, которые должны были, если что, объяснить ему все на пальцах.
— Курась слуха, — сказал голос до того респектабельный, что обладателя хоть в парламент избирай. Впрочем, зачем образованному человеку со своим делом заниматься такими глупостями как политика?
— Пшепрашам, — сказал в другое ухо голос Энея. — Пшиехали джишь з Кресув.
Несколько секунд Курась переваривал информацию.
— Чи пан хчял бы вынаёнчь локаль?
— Квартиру? — спросил Антон. Игорь кивнул.
— Так, — сказал Эней. — Мало мешкание в Варшаве, таньо, на бжегу Вислы.
— Что такое таньо? — спросил Антон. Слово было знакомым, но значение — неизвестным.
— За мало деньги, — сказала Малгожата.
— Мамы тако, — произнес Курась. — Чи може пан почекачь до завтра, же бы я показалем бым?
— Не, — быстро ответил Эней. — Тераз, як пан бендже ласкавы. Муй ойчец хчял вынаёнчь тераз.
Курась снова выдал паузу.
— То гды и кеды пан хце вызначичь споткание? — спросил он наконец.
Малгожата показала руками — встретиться. Антон кивнул.
— Чекам ту, в галерее, в кавярни. Кды бы пан дал рады пшийшчь тераз…
— Бендом за хвыле, — бархатно пророкотал Юпитер и отключил микрофон.[6]
Ойчец… Курась снял наушник и посмотрел на него, словно тот только что превращался в скорпиона. Отец. Значит все опять враньё и Михал опять жив. Михал жив и Михал очень захочет знать, как так вышло, что безпека нашла их за два дня. И как так вышло, что безпека была уверена, что это именно он. Настолько уверена, что отрапортовала об успехе, не дождавшись результатов анализа. Курася передёрнуло. Но… но он позвонил мне, а не пришел. Значит, он верит мне, а если и подозревает, то не больше, чем прочих. И почему звонил не сам Михал, а этот его приемыш? Нет, нужно пойти и поговорить.
4
Сама же себя под конец предает измена, что поначалу так осторожна (лат.).
5
— Понял (кит.)
6
— Курась слушает…
— Извините… Мы сегодня приехали с окраины.
(…)
— Господин хотел бы снять квартиру?
(…)
— Да… Небольшую квартиру в Варшаве, дешево, на берегу Вислы.
(…)
— Есть такая… Может ли господин подождать до завтра, чтобы я мог ее показать?
— Нет… Сейчас, если господин будет так любезен. Мой отец хотел бы нанять сейчас.
(…)
— Так где и когда господин хотел бы назначить встречу?…
(…)
— Жду здесь, в галерее, в кафе. Если бы господин мог прийти сейчас…
— Буду через минуту (пол.).