Страница 51 из 75
Девочки подрастали. И взрослея, становились все более недоумевающими и растерянными. Мамуля, старея, быстро слепла. Кто-то должен был постоянно водить ее. Обычно она не поднималась с кровати до полудня. Даже слепая, прикованная к постели, она держала в руках весь дом. К тому же она не всегда пребывала в постели. Если присутствовали мужчины, она восседала на троне. Она была слишком хитра, чтобы пренебрегать властью. Особенно потому, что у нее были соперники.
Ее главной соперницей была младшая — Иветт. От Иветт исходил слабый, почти неуловимый отблеск Той — Которую — Звали — Синтией. Но она была более послушной. Возможно, бабушка вовремя спохватилась и сумела повлиять на нее. Пастор обожал Иветт и портил ее своим баловством, относясь к ней с необыкновенной нежностью. Он часто повторял: ну разве есть кто-нибудь мягкосердечнее и снисходительнее меня. Ему очень нравилось поддерживать о себе такое мнение. Мамуля знала все его слабости как свои пять пальцев и искусно манипулировала ими, помогая сыну приукрашивать себя и свой характер. Ему так хотелось обладать замечательным характером, как женщине хочется иметь модные платья. Мамуля ловко вуалировала его недостатки и слабости. Материнская любовь давала ей ключ и старательно пыталась скрыть их или убедить его в их отсутствии, тогда как Та — Которую — Звали — Синтией, но, пожалуйста, не упоминайте о ней в этой связи! В ее глазах пастор всегда был почти что горбуном и идиотом.
Удивительно было, что Мамуля тайно ненавидела старшую Люсиль больше, чем избалованную Иветт. Люсиль, более сложная и чувствительная, сильнее осознавала всю мощь власти бабушки. Острее, чем испорченная и капризная Иветт. Тетушка Сисси в свою очередь ненавидела Иветт. Она ненавидела само ее имя. Жизнь тетушки Сисси была принесена в жертву Мамуле. И тетушка Сисси знала это. И Мамуля знала, что Сисси это знает. И по мере того, как шло время, это становилось само собой разумеющимся. Сознание принесенной тетушкой Сисси жертвы стало обыденно для всех, включая саму Сисси. Она много молилась. И это показывало, что у нее, бедняжки, были по этому поводу глубоко скрытые переживания. Она перестала быть Сисси, она отказалась от личной жизни и утратила пол. Сейчас, когда ей было уже почти 50, странные зеленые огоньки ярости появлялись порой в ее глазах. В такие моменты она казалась безумной. Но Мамуля крепко держала ее в своей власти. Казалось, у Сисси была единственная цель в жизни — присматривать за матерью. Зеленые огоньки адской ненависти появлялись у тети Сисси при виде всех молодых людей. Жалкое существо, она старалась получить прощение Всевышнего. Но что было делать? Сама она простить не могла. И время от времени ненависть поднималась в ней горячими волнами.
Если бы у Мамули была добрая и нежная душа, — но ее не было. Она лукавила, когда хотела казаться такой. И это постепенно становилось понятным девочкам. Под старомодным кружевным чепчиком, под седыми волосами и черным шелком белья на старом костлявом теле у нее было коварное сердце, жаждущее вечной власти и торжества женского превосходства. Играя на слабостях стареющего, недалекого мужчины, которого она родила, Мамуля продолжала удерживать власть, а годы бежали своим чередом, от семидесяти к восьмидесяти, от восьмидесяти к девяноста…
Ярко выраженной традицией в семье была преданность друг другу и особенно Мамуле. Она являлась основой семьи. Семья была многократным воплощением ее Я. И, естественно, она держала всех в повиновении. Ее дочери и сыновья, будучи слабыми и бесхарактерными, привыкли беспрекословно подчиняться ее воле и, конечно, были ей преданы. Что, кроме опасности, потрясений и позора, ожидало их вне семьи? Разве не пережил всего этого пастор, женившись? Ну так осторожнее! Осторожность и преданность перед лицом всего мира. Пусть будет сколько угодно ненависти и коллизий внутри семьи. Внешнему же миру — упрямо отгороженное согласие.
II
Лишь вернувшись окончательно домой из школы, девушки в полной мере почувствовали мертвящую власть старой руки Бабули над их жизнью. Люсиль сейчас шел двадцать первый год, а Иветт было девятнадцать. Они учились в хорошем женском колледже в Лозанне и в этом году закончили образование. Вполне обычные, стройные юные существа со свежими подвижными личиками, коротко подстриженными волосами и мальчишескими, чуть неуклюжими, но чертовски милыми манерами.
— Что ужасно скучно в Пэплвике, — говорила Иветт, когда, катаясь по проливу, они из лодки лениво разглядывали серые в розово-сероватой дымке скалы, виднеющиеся неподалеку от разводного моста, — так это полное отсутствие интересных мужчин. Ну почему папочка не придумает каких-нибудь развлечений для друзей? А что касается дяди Фреда… Он очень ограниченный человек.
— Ох, никогда ведь нельзя знать, как все обернется, — философски заметила Люсиль.
— Но ты же, моя милая, прекрасно знаешь, чего здесь можно ожидать, — продолжала Иветт. — Хор по воскресеньям, а я ненавижу смешанный хор. Голоса мальчиков звучат божественно, но без женских. И воскресная школа, и девичий клуб, и знакомые, которые постоянно справляются о бабушкином здоровье. И ни одного симпатичного парня в округе.
— Ох, не знаю, — сказала Люсиль. — Всегда ведь есть братья Фрэмлей. И ты прекрасно знаешь, что Гарри Сомерскоут обожает тебя.
— Но я ненавижу парней, которые обожают меня! — капризно воскликнула Иветт, задирая кверху свой обидчивый носик. — Они надоели мне. Они пристают, как липучки.
— Хорошо, но чего же ты тогда хочешь, если ты не можешь переносить, когда тебя обожают? Я думаю, это очень здорово быть обожаемой. Ты же знаешь, что никогда не выйдешь за них замуж, так почему же не позволить им обожать тебя, если их это забавляет?
— Да, но я хочу выйти замуж! — закричала Иветт.
— Хорошо, но в этом случае позволь им любить тебя до тех пор, пока не найдешь того, за которого действительно можно выйти замуж.
— Я никогда так не сделаю. Ничто меня так не выводит из себя, как влюбленный парень. Они раздражают меня, они доводят меня до белого каления.
— Да, точно так же и меня, если они становятся настойчивыми. Но на расстоянии, почему бы и нет.
— Я хотела бы страстно, безумно влюбиться.
— Ох, и я очень хочу! Нет, пожалуй, не хочу! Я боюсь! Наверное и ты боялась бы, если бы такое случилось. Впрочем, надо прежде все хорошо обдумать, чтобы точно знать, чего мы хотим.
— Не кажется ли тебе отвратительным и нудным возвращение в Пэплвик? — спросила Иветт, снова задирая кверху свой юный капризный носик.
— Нет, не особенно. Хотя, я полагаю, будет довольно скучно, я хотела бы, чтобы папа приобрел машину. Тогда мы могли бы выбросить старые велосипеды. А не хотела бы ты подняться на Тэнеси Мур?
— Ох, чудесная мысль, хотя это и очень сложно — подниматься по этим холмам на дряхлых сломаных велосипедах.
Лодка поравнялась с серыми скалами. Стояло лето, но день выдался пасмурным. На обеих девушках были пальто с поднятыми меховыми воротниками и кокетливо прикрывающие одно ушко элегантные шапочки. Высокие, стройные, миловидные, наивные, но уже самоуверенные, даже слишком самоуверенные в их школьном высокомерии, они были истинными англичанками. Они казались очень самостоятельными и независимыми, но на самом деле, были измучены внутренними противоречиями. Они казались такими замкнутыми, неразговорчивыми, но на самом деле были даже слишком разговорчивыми. Они казались такими стремительными и необычными, а на самом деле были очень обычными. Их можно было сравнить с быстроходным новеньким катером, только что вышедшим из тихой гавани на широкие морские просторы. На самом же деле они были праздными, бесполезными созданиями. Не имея определенной цели в жизни, они бессмысленно передвигались от одной якорной стоянки к другой.
Когда они вошли в пасторский дом, на них повеяло промозглым холодом. Дом выглядел ужасно, почти уродливо, со спертым воздухом мелкобуржуазного вырождающегося комфорта, по сути дела уже переставшим быть комфортом, превратившись в нечто удушливое и нечистое. Тяжелый каменный дом поразил девочек своей затхлостью, они даже не могли объяснить почему. Вытертая мебель казалась убогой, все выглядело несвежим. Даже пища за обедом имела тот же противный затхлый запах плесени, столь непереносимый и отталкивающий для юных существ, вернувшихся из-за границы. Ростбиф и квашеная капуста, холодная баранина и картофельное пюре, прокисшие соленья и непростительные пудинги.