Страница 11 из 29
- Надеюсь, ничего неожиданного не произойдет. В худшем случае придется самому срочно придумать окончание истории.
Началось все с телефонного звонка в уголовный розыск жигулевской милиции, в поисках интересной информации. Ребята там молодые, вполне современные, знаком с ними давно. В этот раз информация мне не обломилась, зато получил замечательный аванс на целую повесть. Группа заканчивала дело с участием разыскиваемого беглого рецидивиста и группы подростков из неблагополучных жигулевских семей, помогавших ему скрываться. До полного распутывания дела и ареста преступников требовалось еще некоторое время. Я напросился участвовать вместе с ними в расследовании и освещать в газете ход розысков. Сами сыщики разрешить не могли и отправили к начальнику. Он идею одобрил, но посоветовал дождаться окончания расследования и потом уже писать. Я долго убеждал, гораздо интереснее освещать ход расследования, как в ХХӀ стали называть on live. Газету будут рвать из рук. В итоге мне разрешили. Познакомившись с делом, которым занимались сыщики, со следующего номера я начал писать о ходе расследования. Пока не задержали всех, газетный текст приходилось согласовывать с участниками операции, чтобы не помешать поимке преступников. Познакомил горожан с работой молодых сотрудников уголовного розыска, рассказал, как по крупицам собираются доказательства, как часто милиционеры рискуют жизнью, участвуя в операции. В итоге получилось увлекательное повествование на двадцать с чем-то газетных номеров. Повесть перепечатала газета Областного управления УВД, а герои вскоре были переведены на работу в Куйбышев.
***
Четыре года отдал я "Жигулевскому рабочему". Поработал на всех ступеньках профессиональной лестницы: фотокорреспондент, литературный сотрудник, завотделом писем, завотделом промышленности и строительства, ответственный секретарь, зам редактора, редактор газеты. Если сложить все случаи исполнения обязанностей редактора, когда подписывал номер в печать, получится не менее десятка раз. Случалось, это, когда редактор Когтев и зам. Молчанов, ответственный секретарь Ибатуллин (фамилию, возможно, называю не совсем правильно), болели или уходили в запой, а позже и Агишев, работая зам редактора, ссылаясь на самочувствие, уговаривал шефа оставить газету на меня.
В Жигулевске я достиг потолка. Стать полноправным редактором газеты в сонном 30 - тысячном провинциальном городке, я не мечтал, да мне и не светило.
1968 год
Среди событий веселых и грустных, случившихся в период работы в Жигулевске, на всю жизнь запомнились два приключения - веселое и позорное. Веселое - местный представитель КГБ собрался записать меня в диссиденты, получив разнарядку на выявление их в Жигулевске. Но где найдешь в безмятежном провинциальном городке, где кроме местной городской газеты, жители ничего не читают, и её принудительно выписывают на производстве? Зарубежные голоса не слушают, знать не знают, кто такие диссиденты. А из области требуют: найти, провести профилактическую работу, доложить результаты. Тогда и пришла идея местному кэгэбэшнику проверить, нельзя ли меня причислить к диссидентам.
По всем правилам была разработана стратегия, как добыть доказательства моего критического отношения к действительности. Будь местный чекист немного умнее, сообразил бы, что, не имея фактов, объявить диссидентом коммуниста, заведующего партийным отделом, порой замещающего редактора городской газеты, будет не просто. Областные начальники потребуют веских доказательств. Но представитель этой серьезной и властной организации в Жигулевске, человек недалекий, почему и служил в забытом Богом городке, действовать решил традиционно. Нашел молодого человека, многократно задерживавшегося за мелкое хулиганство, находящегося, как принято выражаться в милицейских кругах, "на крючке", и поручил втереться ко мне в доверие, собирать компрометирующие материалы и докладывать ему. А семнадцатилетний пацан пришел ко мне, и рассказал о полученном задании, признался, подписал бумагу о сотрудничестве.
Парнишка оказался любителем поэзии, писал блатные стихи и прозу, ему понравилась моя повесть, публикуемая в газете, а сам он больше походил на диссидента. В редакцию пришел со своими стихами. В отделе писем, занимавшемуся и творчеством самодеятельных авторов, литсотрудница Валентина Веденеева дала ему отворот, а жаловаться отправила к редактору, обязанности которого, я в те дни исполнял. Мою повесть "Пожарник и Ко" он читал, не пропуская ни номера, и, узнав, что я автор, был горд познакомиться. Удивился, откуда хорошо знаю, по делу использую в повести феню. Смущаясь, высказал замечания по изображению преступников, которых, оказалось, лично знал. Упрекнул, милиционеры у меня почти ангелы. Разговорились о теории стихосложения, о существовании которой, он понятия не имел. Я цитировал ему Пушкина и Некрасова, Александра Галича, он слушал с открытым ртом и внимал каждому слову. Мы общались около часа, и я напомнил, меня ждут дела. Прощаясь, он попросил разрешения прийти еще, показать другие свои стихи. Я пригласил. Так мы познакомились.
Не зная правил стихосложения, он часто удачно использовал рифму. Голова, как и его произведения, были забиты блатной романтикой. О Шаламове и Солженицыне не слышал, наступили времена, когда этих авторов тихо убрали с книжных полок библиотек и не вспоминали.
Познакомившись с прозой Михаила, я рискнул дать ему почитать потрепанный номер старой "роман - газеты" с "Одним днем Ивана Денисовича". После общения со мной, а затем с Солженицыным, он осознал, в какую подлую историю влип, и раскаялся. Обо мне не успел ничего доложить, и товарища, направившего ко мне, послал на три буквы.
Позже пацан поступил в Куйбышевский пединститут, стихи публиковал в "Волжском комсомольце", стал популярным бардом, участником Грушинских фестивалей.
Этим же летом 1968 года, я невольно стал участником исторического шабаша, проходившего по всей стране. Стыжусь всю оставшуюся жизнь.
Утром 21 августа за завтраком, по телевизору услышал, что войска Советского Союза и других социалистических стран, верные интернациональному долгу и Варшавскому Договору, перешли границу Чехословакии, чтобы спасти страну от нависшей опасности.
Этого события ждали со дня на день, и сенсации я не услышал. Понятно, нашим правителям надоело увещать Александра Дубчека и его соратников, проводивших либеральные реформы, отказываясь от советских рекомендаций. В конце информации, диктор пригрозил, советское правительство надеется, войска Чехословацкой народной армии с пониманием отнесутся к появлению советских войск, и организуют с ними взаимодействие, будут совместно выполнять поставленные задачи по спасению страны. Если же войска враждебно отнесутся и поддержат консервативные силы, будут приняты меры к их локализации, и даже разоружению.
С пятнадцати лет, я старался получить информацию из разных источников, знать противоположные позиции, иногда послушав зарубежные голоса. Потому хорошо знал, что на самом деле происходит в Чехословакии, понимал, чем грозит нашим властителям пример социализма с "человеческим лицом".
В редакции тему не обсуждали, и к обеду я уже не помнил эту новость. Событий в городе без Чехословакии хватало. Неожиданно, меня и Агишева, секретарь пригласила в кабинет редактора. Там мы застали заведующую отделом пропаганды горкома партии, которая с порога огорошила вопросом, знаем ли мы, что наши войска вошли в Чехословакию и международная обстановка очень накалена, в любую минуту могут вмешаться войска Северо - Атлантического блока, начнется война.
Агишев, верный привычке пошутить даже в серьезном разговоре, спросил:
- Рекомендуете объявить в газете, пора готовиться к войне? Так завтра сметут с прилавков соль, спички и всё остальное.
Редактор остановил своего зама.
- Игорь Петрович, не ёрничайте! Никто не говорит о войне.