Два врага

Панкратов засмеялся.

Егерь Афанасьев подхватил, хмыкнул пару раз и подвел итог:

– Много годов уж туристов не видали. Повывелись все. Нет сейчас таких чудиков. Но я их понимал, шибко у нас тут места красивые. И грибов ближе к осени видимо-невидимо! Если бы не мусорили и потише себя вели – милости просим. А теперь где их взять, туристов тех? То-то – нет никого.

После этих слов начали готовиться к ночлегу. Убрали остатки обеда. Афанасьев, как рачительный хозяин, объедки в пакетик сгреб – собаке.

В хижине на нарах разместились с удобством. Сухо, тепло. Зажгли фонарь. Расположились. В центре помещения, между двумя стеллажами-нарами разместилась хорошая печь с запасом сухих дров. Не дымит. Сергей еще час назад растопил. Весенние ночи прохладные, а бывает и ледок к утру ненадолго встанет. С печью – красота! Уютно! Тут и окошко имелось, небольшое. Но за ним ночь. Вроде бы дождик собрался капать, но передумал. Тучи низкие пришли – заволокло горизонт, не видать звезд.

– Зорьку бы не проспать! – сказал Панкратов. – Будильник на какое время ставить?

Егерь Афанасьев, ворочаясь под большой теплой шкурой, заменяющей одеяло – они с сыном ей одной накрылись – ответил:

– Мало спать осталось! Ставь, Геннадьич, на полвторого и свет выключай. Можешь храпеть, нам с Серьгой не помешаешь. Ну, спокойной ночи. Завтра охота!

Прикрыл глаза Кирилл Геннадьевич и сразу в сон провалился. А тут и будильник запиликал. Как будто бы и не спал вовсе. Тяжело. Но впереди день ярких событий. Вскинулся, как на боевом задании, не позволил себе даже минутки поваляться. Сел на нарах, свесил ноги – светильник горит. Присмотрелся. Сын егеря, Сережка, мелодично посапывает – ему так рано вставать нет надобности, а Василия Митрофановича уже и нет в доме. Прислушался. Точно. На улице уже гремит чем-то.

На улицу вышел, скрипя болотниками. Положил на стол оружие и патроны. Открыл рюкзак, проверил снедь и фляжку с водой. Сунул руку в боковой кармашек – спички завернуты в целлофан. Фонарик на месте, нож в ножнах, бинокль. Порядок! Посмотрел по сторонам. Темень хоть глаз выколи, зорьки нет и в ближайшие часы не предвидится.

Из темноты вынырнул егерь.

– Ну, как ты, Геннадьич? Оклемался? Нако, чайку попей.

С этими словами Афанасьев протянул гостю закопченную кружку – успел уже и костерок подпалить и чай подогреть.

– Бутерброд съешь? А то через пять минут выходим.

Панкратов взял горячую кружку и поблагодарил:

– Спасибо, Василий Митрофанович, в скрадке перекусим.

Аккуратно хлебнул горячего напитка, прочистил горло.

– Докладываю, оружие, патроны, еду проверил. Готов к выходу.

– Ну, вот и славно, – егерь закурил. – Сейчас подымим и тронемся потихоньку. А Сережка до восьми часов продрыхнет, а может, на рассвете с ружьишком на грязь и сходит. Любит он охоту – весь в меня.

Снарядились. Закинули на спины рюкзаки, двустволки на ремень, одели перчатки. Все вроде удобно, ничего не колет. Панкратов взял в левую руку старую тычку. Древко почернело уже, но до чего же удобное! Древесина от многократного употребления отлакировалась, как будто специально шлифовали, а Афанасьев на тропе уже зашевелился, весло из камыша вытащил, для опоры. Второе весло там осталось, на болоте, в лодке. К ней и пошли. Только бы до старой гати добраться – время на вес золота. А то выпорхнет зорька из-за горизонта, оглянуться не успеешь. А утка, она не дура, ждать не будет! По темноте еще на крыло встанет – размяться! А там и в поля уйдет. Не хотелось бы профукать первую зорьку.

Шли молча. Афанасьев впереди – своим фонариком тропку подсвечивает, Панкратов в арьергарде – своим. Без света бы очень тяжело пришлось. Вода по щиколотку, грязь чавкает, но изредка попадались кочки почти по колено. Их обходить надо, а то запнешься, упадешь. В темноте из-за камыша их не видать, хоть тропа вроде проторенная. Нет-нет да и кусты какие-то сухие цепляются за одежду, корни в черной воде прячутся. С непривычки все пальцы на ногах собьешь, хоть в носках шерстяных и в сапогах болотных, а ощутимо.

Так и шли. Даже ритм набрали. Через час к гати вышли. Старожилы рассказывали, что здесь в незапамятные времена артель на Кривом острове работала – ондатру била да карася лавливала. Вот артельщики гать и сложили через топкие места. Правда, есть версия, что красные от Колчака здесь прятались, но сейчас уже никто ничего не докажет. Разве что мумифицированного болотом красноармейца с винтовкой если вдруг найти, вот тогда – да!

Через гать пробирались особо. Бревна давно сгнили и на них вторым или третьим слоем доски навалом брошены. Медленно, но прошли через топкие грязи, опасаясь провалиться между досок. Но тут не страшно – места-то хоженые вдоль и поперек. Главное, осторожность не терять, а так – ничего особенного. В конце до островка добрались, по крайней мере, нога не проваливается и кусты гуще. А за ними и к лодке вышли. Афанасьев перекур объявил. К сетям подошел – они у него на крепких стволах ракитника висели. Много, штук двадцать. Но Василий Митрофанович достал мешок и пару всего в него затолкал. «Нам и двух хватит. Не за рыбой идем». Погрузились в «казанку». Панкратов на переднюю скамейку сел, ружье рядом положил – стволами вперед, а рюкзак – на дно лодки. Афанасьев весла с левого борта сложил, достал длинный шест, встал на корму, оттолкнулся – и вышли на воду протоки.

Панкратов фонарем подсвечивал, но настроение поднялось! Вот она водичка! Ходить по болотине больше не надо, пускай ноги отдохнут. Сиди, наслаждайся природой в первозданной ее красоте. Тут нет человека! Это не его мир. Здесь обитает утка! Ну, и прочие водоплавающие. Красотища!

За полчаса прошли три протоки. Как по лабиринту! Только одному егерю было известно куда сворачивать. К четырем часам на большой плес вышли, «Кирпичики» называется. Пересекли его без волны в полной тишине, но все равно табунок «серяка» вспугнули. Утка захлопала крыльями по воде, взлетая, закрякала. Ушла.

После открытой воды к твердой лабзе прибились. Плавающий остров держался крепко, видать, корнями растений прирос ко дну. Уцепился тростником, так и встал между двумя плесами. На том конце плавучего острова три небольших березы росли, к ним и надобно лодку тащить. Цель близка – от этих одиноких деревьев огромное плесо открывалось – Лебединое. Там лебеди из года в год выводились, и казалось, что воды столько, что дальняя кромка камыша на фоне полоски леса только в хорошую погоду угадывалась, а в ненастье, как на море – берегов не видать! По плесине несколько островков с кустами свободно плавали, на них и были оборудованы Афанасьевым три скрадка: ближний, средний и дальний.

Все это Панкратов знал и радовался приближению охоты. До зорьки оставался час, а то и минут сорок. Успели впритык. Еще чучел надо было расставить, в скрадке устроиться, маскировку наладить, да и Василий Митрофанович с сетями хотел управиться. А на востоке забрезжил первый свет. Еще не лучик, так, бледное пятно, но уже сулило главное. Начиналась зорька!

Сноровисто выползли на лабзу, затащили на нее лодку и схватились вдвоем за носовую веревочную петлю. С натягом потащились дальше, выбрав направление на деревья. Лодка хоть и плоскодонная, а сил требовала.

И вот в тот самый момент, когда охотники достигли середины плавучего острова, углубившись в очень плотные заросли низкорослого кустарника, и началось светопреставление!

Небо лопнуло!

Через низкие, насыщенные влагой облака, с заоблачной высоты к земле пробивался яркий объект. Озарив окрестности зеленым неоновым светом и выделив все мельчайшие подробности тучи, нечто пробило облачность, спровоцировав несколько молний, которые с треском ударили в воду Лебединого плеса! После этого с огромной скоростью оно устремилось вниз.

– Митрофаныч! Ложись! Ракета! – закричал Панкратов и бросился плашмя на мокрую траву острова, закрывая руками голову. Кирилл знал эти песни наизусть. Пришлось в своей жизни повоевать, дай Бог не каждому!

Ощущение, что снаряд падает прямо на тебя, не отпускало. Но взрыва не последовало. Панкратов приподнял голову, осмотрелся. Не видать ничего. Привстал. Потом и во весь рост выпрямился. Светящийся объект не плюхнулся в воду! Его хорошо было видно в утреннем сумраке. Большой, не менее двадцати метров длиной, ярко высвечиваясь и бросая блики на поверхности озера, вибрируя и колтыхаясь, объект медленно опускался в черную весеннюю водицу.