Волхв

Мимо проскочила стайка веселой детворы. Завидев почтенных стариков, они остановились и вежливо поздоровались. Те ответили. Сергий усмехнулся:

— Будущее наше, что-то его ждет?

— Теперь все нормально будет, жизнь наладится.

— Сергий убрал усмешку:

— Произошло что-то такое, чего я не знаю? А Белогост, Несмеян?

Старики дружно улыбнулись:

— Еще как произошло. Если коротко — то новости такие, — ведун взял товарища под руку и повел его в сторону от шумного хоровода, приблизившегося к ним почтив плотную. Несмеян тоже навостирил уши — может ведун скажет чего такого, что еще ему не говорил.

Расставшись со стариками, Гор рванул вдоль берега к широким хороводам, в которых уже смешались парни и девушки. Белогорка шла ему навстречу. Он подбежал и слегка запыхавшись остановился близко-близко. От ее волос пахло ромашками и дымом. Был повод вдохнуть этот аромат еще раз — вокруг стоял хороводный шум.

— А я тебя ищу.

— А я тебя, — просто улыбнулась она. — Идем?

— Идем.

Взявшись за руки, они зашагали на взгорок, где искры высокого костра растворялись в темном небе. Навстречу поскакало пылающее колесо, и они остановились пропустить его. Колесо добежало до реки и, зашипев, погрузилось в темную воду. Добравшись наверх, они встали в очередь желающих сигануть через очистительный огонь.

Праздник разгорался. У реки начали раздеваться и осторожно входить в теплую воду мужики и бабы — Купала открывал купальный сезон. Завели веселую песню парни и девчата, собравшись в один гигантский хоровод, огибавший весь луг. В него встраивались все, мимо кого он проходил. Последняя пара перед ним сорвалась с места и исчезла за огненной стеной. Костер, еще высокий и жаркий, бросал в стороны играющие блики. В них лица родичей, окруживших огонь, казались яркими и праздничными. Гор переглянулся с Белогоркой. Ее глаза счастливо смеялись. Они сорвались с места. Разбег, прыжок и костер уже позади. А впереди у него целая жизнь, жизнь с ней, с Белогоркой. Всего год подождать, до его восемнадцатилетия — немного. Пролетит, и не заметишь. А ждать легко — в селе теперь все будут знать, что они помолвлены. Прыжок через купальный огонь — это не только очищение их от накопившейся скверны, но и твердый зарок друг другу — оставаться вместе, пока смерть не разлучит. Эх, а сколько таких же счастливых глаз искрами горели в эту ночь на лугу? И не сосчитать. Как не сосчитать искр купального костра, осыпающихся в эту волшебную ночь теплым пеплом на белокурые головы русичей.

Ведун монументом застыл в гуще людских тел. Он стоял, высоко подняв голову, оглядывая счастливые лица русичей, и наслаждался праздником. Несмеян с Сергием только что ушли к остальным старикам, и никто не отвлекал ведуна от медленных дум. Ему было хорошо. Земля, ставшая ему родной, избавилась от страшной угрозы, и он не чувствовал обычного в последнее время беспокойства за ее судьбу. Вот только это предчувствие чего-то или кого-то, где-то на окраине сознания немного отвлекало от созерцания праздника.

— Белогост, — его окликнул незнакомый старческий голос.

— Да… — он обернулся.

Опираясь на посохи, перед ним замерли два старичка, похожие на грибы-боровички.

— Что хотели, други?

— Ты, Белогост?

— Я. — Что-то в их облике показалось ведуну знакомым.

— Мы ищем человека. Сказали к тебе обратиться, мол, ты знаешь.

— Если знаю, помогу. Как его зовут?

— Его зовут Воинко. Шестьдесят лет…, что с тобой?

Белогост покачнулся и прикрыл глаза ладонью. На щеку, покрытую густой бородой, потекла слеза и повисла на завитках. Он узнал их.

— Креслав, Ставер! Вы ли это? Или мне кажется?

Старики, еще боясь поверить, шагнули вперед:

— Воинко, это ты?

— Я, други. Как я вам рад, вы не представляете.

Три старика, седые и длинноволосые, обнялись, не обращая внимание на снующий вокруг народ. В этот момент для них не существовало никого рядом. Сколько они так простояли, никто из них не запомнил. Наконец, ведун немного отстранился:

— Как же вы дошли?

— Дошли, — Креслав вытер щеку. — Ну, слава Богу. Исполнили обещание.

— Кому обещали?

— Матвею, твоему учителю.

— Я почувствовал, когда он умер. Три лета назад.

— Так и есть, три лета как помер… Но перед смертью велел тебя найти и книгу передать.

— Она с вами? — Белогост не захотел скрывать волнения.

— С нами. Пойдем куда-нибудь в сторонку, отдадим.

— Пошли. Тут недалеко товарищ живет, Несмеян звать. У него и переночуете.

— Добре, а мы у хороших людей остановились, дед Богумир и мать его Лада. Так представляешь, они до последнего не говорили, что знают тебя.

— Вот притворщики.

Старики вышли на первую улицу. Темная укатанная дорога легко угадывалась в лунном свете. Жерди старых изгородей тянулись вдоль нее, словно бесконечные разговоры. Старики смеялись и перебивали друг друга, как семнадцатилетние юноши.

Глава 25

К городу подходили, как и подобает возвращаться с похода, в котором потеряли князя, понуро и тихо. Впереди на кауром жеребце ехал шагом, повесив голову, молодой князь Любослав. За ним выстроились в колонну по два друзья князя и дружинники в блестящих на солнце кольчугах. Не слышно было песен и веселых голосов — дружинники по-настоящему грустили — возвращение без командира из любого выхода не красит воинов. Белогост с Гором замыкали колонну. Ведун сам вызвался отправиться с отрядом в город — здесь князю предстояло встретиться с чернецом, и он понимал, что без него Любояру с колдуном не справиться.

Дорога пылила под копытами многочисленных лошадей. Теплый ветер сносил облако пыли к сосновому лесу. На бревенчатых стенах крепости забегали охранники, прокричали вниз и тяжелые створки ворот начали медленно подниматься.

Отряд въехал под арку стены и, неторопясь, втянулся в паутину узких улиц. По обочинам кое-где стояли бабы и мужики, хотя мужиков вышло встречать дружинников меньше. Светловолосая детвора облепила заборы и пригорки над дорогой. Никто не радовался. Бабы тихо передавали друг дружке уже успевшую облететь город весть о гибели князя. Услышавшие впервые, прикрывали рты платками и вздыхали: «Надо же, такой молодой!» Мужики крестились на церковь, мысленно сплевывая: «Туда тебе и дорога». Покойного правителя в городе не любили.

Белогост давненько не заезжал в город и сейчас с интересом наблюдал за выражением лиц людей, узнающих новость. Как он и предполагал, особого огорчения она не вызвала. Гор с любопытством глазел по сторонам, без всяких мыслей. После целой ночи, которую они провели на лугу с Белогоркой, была бы его воля, Гор улыбался бы всем встречным. Но ведун перед въездом в город, словно угадал в который раз уже его настроение, предупредил — держаться строго. Бойку и рысенка решили в город с собой не брать, и Гор особенно в начале пути долго не мог отделаться от ощущения, будто ему чего-то или кого-то не хватает.

Колонна дружинников завернула на широкий княжеский двор и остановилась. На крыльце столпились бояре и богатые граждане. Среди их высоких меховых шапок княжич заметил острый клобук чернеца. Любослав почувствовал, как колючка беспокойства зашевелилась в груди. Почему-то священник не выходил в первый ряд, а прятался за спины, впрочем, может, он напрасно беспокоится — раньше такое тоже бывало — чернец не из тех, кто любит мозолить глаза.

Княжич сполз с седла. Застучали подошвы прыгающих на землю дружинников. Никто не поднимал глаз. Было на самом деле стыдно. Вместо того, чтобы сразиться с разбойниками и всем погибнуть там, на поле боя, они предпочли остаться в живых и даже спокойно пережили плен. Хотя, три дня объедания и полной свободы на природе трудно назвать пленом. К тому же вроде и не у чужих, не у ворогов сидели, а у своих — русичей. Да и княжич велел подчиниться. По всему выходило и нечего стыдиться, а поднять глаза и честно посмотреть людям в лица все равно как-то не получалось. Князя-то, как ни крути, потеряли.