Волхв

— Получается, нас в рабство продали, а нашего мнения на то не спросили, — продолжал перевозчик рассудительным и твердым голосом. — Что это, как не предательство? Князья да бояре продали нас, внуков Даждьбога, гуртом попам, а мы и не вякни. Да когда ж такое видано было, чтобы вольного человека свои же взяли за шиворот да на невольничий рынок свели, как скота безропотного. А нам только мычать разрешили, да и то тихонько, что б никто не услышал.

Смагин поднялся и перевернул сапоги другим боком к костру. Вода в котелке начинала закипать. Мелкие пузырьки уже поплыли по ее вздрагивающей поверхности. Верослав извлек из котомки пучок сухих трав, среди которых Смагин разглядел и какие-то корешки, и кинул в воду. Потом достал туесок.

— Каша осталась, почти и не поел, — он плотней прижал берестяную крышку, поставил туесок поближе к костру и поднял глаза. — Ты не дал.

— Как я?

— Да как? Смотрю, повел дружинников прямо на логово рыси. Давно она там живет, как раз котята у нее недавно народились. Ну, думаю, похоже, знает куда идет. Откуда узнал-то?

— Да я не знал, повезло просто.

— Нет, брат. Просто так Боги никому помогать не будут. Значит, они на твоей стороне. Вот и подсказали путь. Просил же их помочь?

— Просил.

— Ну, вот видишь. А говоришь, случайно. Чего хоть искали-то?

— Книги. Я им сказал, что здесь где-то закопал.

— А книг здесь нет?

— Нет, конечно. Они у хорошего человека схованы.

— Уважаю. Что хоть за книги?

— Хорошие свитки, про славные дела наших предков. Я их из костра вытащил. Никифор объявил все наши старые книги дьявольскими и спалил на площади. А я успел две вытащить.

— А кто-то увидел и доложил, так?

— Похоже, так, — Смагин повесил голову и впервые задумался о том, кто бы это мог быть. По всему выходило, что любой мог, даже Куча Мамин. Но в такое верить не хотелось. Он тряхнул густой шевелюрой, отгоняя грустные мысли.

— Теперь таких, которые даже на своего брата готовы напраслину возвести, все больше среди христиан, — донесся до него голос перевозчика. Он наклонился вперед и заглянул в приоткрытый туесок. — Люди сильно переменились. Наши деды говорили: «Раньше люди были божики, мы — тужики, а после нас родятся пыжики». Как в воду смотрели. Готова каша. На ложку.

Смагин принял большой грубо выструганный инструмент и вспомнил родичей из Коломен, где почти все ели похожими ложками:

— Не все переменились, в селах по-прежнему по правде живут.

— То так, — не стал спорить с ним Верослав. — Но надолго ли? Если в леса на севере они не суются, то тут под городами скоро всех под одну гребенку причешут. А ты про какое село говорил-то?

— Про Коломны.

— Хорошее село. Родичи там что ли?

— Родичи.

— Ну, давай, помолимся перед трапезой.

Русичи опустили головы, и каждый зашептал слова своей молитвы. Смагин перекрестился, Верослав кинул на чело руницу. Потом кинул в костер щепотку каши — Яриле. Ложки с глухим стуком встретились в туеске.

После горячего и необыкновенно вкусного, как показалось Смагину, чая, начали укладываться. Перевозчик достал из котомки запасной мятль и кинул Смагину, который уже подмерзал в одной рубахе. Клёнка подхватил его и сразу закутался. Оглянувшись, он присмотрел подходящее место для ночлега и облегченно прилег на траву. Поерзав, подтянулся головой на бревно. Было жестковато, но терпимо. С другой стороны валежины расположился Верослав. Шумел тревожно лес, где-то в глубине чащи ухал филин, потрескивали догорающие головешки в костре. Прежде чем расслабиться и позволить Дреме взять над собой власть, Клёнка поинтересовался у соседа:

— Что завтра будем делать? Мне, наверное, в Коломны надо идти. Дорогу только не знаю.

— Утро вечера мудренее. Завтра обсудим, — вяло отозвался тот.

Клёнка согласно промолчал.

Поднялись на рассвете. Туман уже начинал заливать густую темную реку. Было зябко и как-то неспокойно. Что-то тревожило Смагина, он никак не мог сообразить что. Верослав, собирая котомку, вытягивал шею и прислушивался. Похоже, ему тоже было не по себе. Наконец, он не выдержал.

— Клёнка, давай-ка поторопимся, что-то у меня на душе неспокойно, как бы наши друзья за нами вслед не пустились.

— Мне тоже тревожно как-то.

Верослав пристально глянул на товарища, закрепил в чехле на поясе рядом с ножом топор и решительно поднялся:

— Видишь, даже ты, гражданин, что-то такое чувствуешь. Значит, точно враги приближаются. Пошли побыстрее, пока они сюда не заявились.

Уже опуская аккуратно за спиной ветку, Смагин услышал подозрительный плеск на скрытой туманом реке. Может, сом, а может и весло. — Он прибавил шагу и пристроился за широкой спиной перевозчика. Тот шагал стремительно, почти перепрыгивая поваленные деревья. К счастью, их пока попадалось немного. Все, что оставалось Клёнке, это не отстать от Верослава.

Глава 13

К концу дежурства Никита Дубинин уже с трудом находил себе место. Четыре склянки, что он отстоял у ворот, показались ему необыкновенно долгими и тягучими, как сосновая смола в горячий день. Вечером его ждал Ворфоломей, настоятель одного из двух приходов в городе, и Никита пообещал точно быть, но совершенно неожиданно в неурочный час его поставили на ворота. Хотя он только утром сдал пост на башне и по всем раскладам должен был отдыхать до следующего утра. Но дежурный десятник, зашедший днем в казарму, где Никита отдыхал после ночного дежурства, невесело сообщил товарищу, что ему снова надо заступать на пост. Утром большой отряд дружинников вышел в поход против каких-то татей, давеча побивших крепко гораков. Оставшихся дружинников Никитина десятка, поскольку его командир Микола с тремя бойцами также утром внезапно отбыл по какому-то секретному заданию, оставили в городе. После их отбытия вдруг объявили тревожное положение, словно ждали нападения от ворога. Ворота закрыли, а посты удвоили. И людей не хватало.

Сменившись, Никита попросил Бота, хорошего товарища, соратника по десятку, прикрыть его — во время тревожного положения покидать пределы казармы запрещалось. Тот пообещал сделать все возможное. Быстрым шагом Дубинин направился к храму святой Троицы, в которой заведовал Ворфоломей. Никита до болезненности ощущений не любил опаздывать и потому торопился. Хотя задерживался уже намного. Обещал-то зайти после обеда, а уже ужин миновал.

Никита перекрестился на широком деревянном крыльце срубленной из кедра новой церкви. Ее построили всего лет двадцать назад на месте когда-то разоренного княжеского капища Сварога. В гулком храме было прохладно и почти пусто. В дальнем углу какая-то набожная молодуха била поклоны перед иконой Божьей матери, старушка-послушница снимала огарки со стола перед ликом Исуса. Дубинин широким шагом приблизился к маленькой крепкой дверце в дальнем углу церкви. Здесь, в крохотной каморке Отец Ворфоломей отдыхал после песнопений и готовился к праздничным выходам. Он толкнул дверцу и, пригнувшись, вошел. Ворфоломей, невысокий и лысоватый с умным пристальным взглядом из-под густых бровей, читал, отстранясь, толстую книгу в кожаном переплете. Увидев вошедшего, он отложил том и поднялся на встречу:

— Рад тебя видеть, Никита, что опоздал? — он заботливо заглянул в лицо дружинника.

Тот сделал один шаг и сразу очутился напротив старика, всего в аршине от него. Помещение было очень маленьким.

— На ворота поставили, все в поход ушли, людей не хватает.

— Я так и подумал, что дело неотложное. В противном случае ты бы обязательно пришел, — он тепло улыбнулся. — Даже раненый. Присаживайся.

Дубинин опустился на указанный стул, один из двух в комнатке. На второй тихо опустился Ворфоломей, чуть коснувшись дружинника укутанными рясой коленями. Никита скользнул взглядом по отложенной на полочку книге. «Баяновы песни. Сказание о делах древних, о родах славных русичей, что жили на землях предков от сотворения мира в звездном храме до нынешних дней окаянных», — прочитал он и мысленно усмехнулся: Отец себе не изменяет и по-прежнему никого не боится. А ведь зайди сюда тот же Никифор, с которым у старика в последнее время совсем испортились отношения, настоятелю несдобровать. В лучшем случае выгонят на улицу, как в прошлом году Сергия, а могут отлучить или даже умучить в подвалах княжеских, как пособника язычников. С них станется. Ворфоломей вздохнул и прервал короткую паузу: