Страница 82 из 196
«История С.-Петербургской духовной академии»...
«История города Парижа»...
«История романа»...
«История литья колоколов»...
Черт знает что. Никогда не приходило на ум. Мне по крайней мере эти «лица» чужды и враждебны. Никогда не стал бы писать «Историю литья колоколов», а мне «звонил бы мой колокол».
«Мой колокол» — это все для меня.
* * *
16.Х.1913
Грибок самый пахучий и белый. Наш.
Мех самый красивый — камчатский бобр. Наш.
Рыба самая вкусная — стерлядь. Наша.
И мамочка самая благодатная — наша. Уродилась в России.
Как же я променяю «наше» на соц.-дем., в которой ро́дятся плотва, кошка и жидовки.
* * *
октября 1913
Прекрасная статья Фил-ва о Достоевском (письмо о нем Страхова). Философова порицают...
Но, во-первых, Филос. умен, и это уже «кое-что» в нашей неумной литературе.
Во-вторых, он непрерывно и много читает, да и б. образован уже раньше «начитыванья». И это тоже «кое-что» теперь...
Правда, Б. не дал ему силы, яркости, выразительности. Собственно «стиля»... Но это — Божье. «Сам» Философов сделал все, что мог, и в вечер жизни своей скажет Богу:
«Я постоянно трудился, Боже: неужели хозяин может не дать награды тому, кто всегда шел за плугом и бросал зерна, какие у него были за пазухой».
Фил. сохранит себя, если будет всегда поглядывать на компас с меткою: «Путь Григория Петрова. Расторопность, слава и деньги». И сворачивать туда или сюда, а не «на этот путь».
* * *
октября 1913
Что-то мне нравится в Кусковой.
Что?
Не знаю сам.
Она любит молодежь. А кто любит, «уже прав во всем».
Ее путь не мой путь (даже повесил бы, если б встретился). Но да будет она благословенна в своем пути.
(вечером за занятиями)
* * *
19.Х.1913
Хорошо это в России устроено.
— Ра-ды ста-рать-ся, ва-ше вы-со-ко-ро-дие!!
Мережковский:
Россия уже труп. Не Ющинский — мертв, а вся Россия мертва, и что она мертва — это почувствовалось с Цусимы...
Октавой:
Квартальный. Убери.
Философов:
Теперь мы опозорились перед Европой. Европа не может нас уважать, потому что...
Октавой:
Выведи.
Пророчица — иоаннитка Фигнер:
Западные социальные идеи уже...
Городовому басом:
Отодвинь.
(на Рел.-фил. собр.)
* * *
19.Х.1913
Рел.-фил. собр. как-то потеряли кристалл в себе, — то твердое и нерастворимое, к чему приставало все. Теперь они сами пристают ко всему...
И мертвец наш поплыл снова За могилой и крестом.
Больше всего пристают к Богучарскому и марают его. Потому что он чистый, а они не чистые.
Куда девался Каблуков? Нет его. И секретарь другой.
Бедный. Он все печатался на пригласительных повестках:
«В случае ненахождения адресата прошу вернуть по адресу: Сергею Платоновичу Каблукову, Спб., Эртелев пер., д. 11».
И, так. обр., весь интеллигентный Петербург знал, где живет Сергей Платонович Каблуков.
Как все переменилось.
Не твердо все под нашим Зодиаком.
Лев — Козерогом стал, а Дева стала Раком.
Что-то я чувствовал такое, во взглядах, во всем — будто сердятся. Адвокаты громили меня: один, все махая в мою сторону, почти указывая на меня, кричал: «Эти злодеи и городовые» (несколько раз). «Почему-то они нам не отвечают». Но почему же я тебе должен отвечать. У меня была золотая цепочка в руках, и мне было так уютно между дочерью и ее подругой
* * *
Х.1913
Когда по темным улицам (довольно далеко) я ехал назад*, то мелькали в электричестве улиц наши церковки...
Наши милые церковки с золотыми крестами на них.
Далеко было ехать, и от скуки я закрывал глаза.
И тогда в тьме закрытых глаз вырисовывалась их чудовищная синагога с этой «шапкой на колонне», — архитектурным утверждением обрезания.
Вот в чем дело и о чем спор.
* * *
Х.1913
...да, да, да! «Не позвали к обеду», «не позвали к завтраку», не позвали «так поговорить» — лежит в слове всей нашей оппозиции. И «русский гражданин» начинается с лакея, а «русская общественность» есть взбунтовавшаяся кухня.
Около князя Крапоткина какой «гражданин» — «раб» Шибанов. Да, настоящий русский гражданин начинается с «верноподданничества».
Раб трудолюбивый и заботливый об имении Господина своего — вот «русский гражданин».
* * *
20 октября 1913
Что же эти повестушки Тургенева: «Они сели около камина, и я стал им рассказывать...»
Около оскорбленного и униженного высокого старика («Униженные и оскорбленные») и Наташи и «я» (рассказчик — автор). Между тем Тургенев назвал «вонючим больничным» произведением роман Д-го.
Какое высокомерие и какое непонимание.
«Униженные и оскорбленные» — из удивительнейших произведений Достоевского.
И я всегда был безумно влюблен в этот его тон.
* * *
20.Х.1913
Где губы, там и лицо.
А сзади и целая голова, если даже невидима. «Днесь спасения нашего главизна»...
(за «Пропавшая невеста» Шерл. Холмса)
* Из «Религ.-фил. собр.», где вотировалось дело Бейлиса.
Но об этом раньше Розанова догадался, кажется, Египет.
* * *
20 октября 1913
Что прекрасно в наивном, то будет отвратительно в опытном, — вот чего не разглядел «Д » 96 , — подражая своей матери97 .
И она вошла в историю и будет иметь биографию, но его биограф заскучает матерьялом, — и он если войдет в историю, то — недоумением или кляксой.
Радикализм прекрасен в наивном. Но чуть «поумнее» — он начинает переходить в Азефа.
I
Ведь радикализм — отрочество, юность. Вечный радикал слова — это Писарев. В «деле» — это все герои «Подпольной России» (Степняка) и «последние могикане» — Мельшин, Анненский, Богучарский.
Мне приходилось близко знать Каблица («ходил в народ»): лучшего человека я не знал, и, в сущности, это был идеал человека. Когда-нибудь новый Шиллер создаст русского Маркиза Позу из Дебогория или Каблица.
Есть точки и линии, которыми они стояли неизмеримо выше «людей 40-х годов». Удивительное в них было: реализм, трудолюбие, простота, естественность, грубоватость манер и тона, прикрывающие неизъяснимое благородство и любовь (нежность) к человеку.
В сущности, ни Тургенев, ни Достоевский этих «ходебщиков» в народ не передали; не говоря уже о высокомерном Толстом («граф» и «не занимаюсь» — к тому же «святой»). Они, в сущности, переданы только в замечательных «Записках» Дебогория, которые совершенно параллельны по правде и по чистоте «Сказаниям инока Парфения» и «Запискам»
А. Т. Болотова, — и также характеризуют нашу историю, характеризуют полосу в ней. Судя по личному знакомству с Каблицем, эти «Записки» (Дебог.) совершенно точны и «с подлинным верны».
«Уголок» этого я еще видел в 1876—77 гг. в Нижнем.
Но уже в Университете (Москва) я их совсем не видел: там (у медиков) была водка, публичный дом, длинные нестриженные волосы, «дай взаймы денег» и бесчеловечная ругань «Московских Ведомостей» и правительства. Гул и бестолочь сходок. В этой «красе» уже разгуливал Желябов. Пока позднее всех не повел на убой Азеф.
II
Действительно замечательно (указал Меньшиков — «читайте Библию»): родоначальник еврейского племени богател через жену свою. Уступая ее фараону и ханаанскому князьку, — уступая не на ночь, бурно и не поборов обстоятельств, а уступая «на сколько хочешь» и сам войдя в Египет и зная предварительно, что там такие нравы. Это спокойствие к судьбе жены — поразительно. И после того «лёжаную» он берет опять ее к себе. Какая-то нечистоплотность и небрезгливость.
Что́ это? Случай? Но почему такого избрал Бог, когда было много «не таких»?
Поразительно. Загадка.