Страница 8 из 26
Беско растерянно кивнул головой.
— Ну как твоя нога?
— Фу ты… Не узнал я тебя. Зарос, прямо как настоящий художник… Нога не хвост, как говорится… Поболит и перестанет. А ты-то как?
— Да вот, как видишь!
Кучерявый весело кивнул на кузов турбохода, где видна была мраморная глыба.
— Ага… Понимаю… Опять за камень… Позвоночник-то давно не болит?
Ты же сам говорил, поболит и перестанет. А если серьезно, помоги разгрузить, будь другом… А этот парень с тобой? — кивнул он на Тылко Тона.
Через некоторое время турбоход уже катил по булыжнику окраины.
— Кто такой? — кивнул на кабину Тон.
— Художник. В госпитале вместе лежали. Я с ногой, он с позвоночником.
— Хорошо сидит. Дома-то вишь какие…
Беско посмотрел на особняки из красного морского камня, проплывающие по сторонам.
— Отец у него был большой человек. Тоже художник.
— Так это Ванко Вар?! — вытаращил глаза Тон.
— Сын его. Борко Вар. Соображай, по возрасту-то он же чуть постарше нас с тобой…
Глыбу мрамора закатили через окно в мастерскую Вара, которая находилась на первом этаже красивого двухэтажного особняка. Проводив соседей, помогавших установить глыбу, Борко закрыл дверь, зажег свет в мастерской, еще раз обошел поставленную торчком заготовку, по-хозяйски похлопал ее по шершавым бокам и, наконец, вернулся к Лену и Тылко.
— Садитесь, сейчас ужин сообразим…
Но Лен и Тылко уже нашли себе занятие. Вдоль стены стояли сотни рам с картинами, изрисованные картонки, валялись рулоны бумаги с эскизами.
— А-а, — усмехнулся Вар, накрывая на стол, точнее, колченогий верстак, заменявший, похоже, и мольберт, а если судить по количеству краски, намазанной на его обшарпанные доски, то еще и палитру. — Там отцовские… Моего мало… Мое — во-он! — кивнул он в сторону гигантских планшетов, вымазанных зеленой краской. На фрагментах картин видны были тщательно прорисованные шелковые нити наград, чьи-то плечи, губы, брови.
— Ну, этой живописи мы насмотрелись, — засмеялся Беско. — Выходит, это ты площади засоряешь Своими рисунками?
— Выходит, я… — не обиделся Вар.
— А настоящее у тебя что-нибудь есть?
— Настоящее… — повторил он, собираясь с мыслями. — А как же! Тащи вон те… Да нет… рядом…
Лен и Тылко вытянули с десяток пыльных рам. На одной из картин был изображен Беско! Такой, каким он был пару лет назад — совсем еще мальчишка. Но взгляд Лена на картине поражал… Непонятно, как это удалось Вару, но все, что было нарисовано на картине, зритель видел как бы глазами Беско. Мир словно отражался в двух тональностях. И треснувший этот мир, этот надлом был надломом души или судьбы…
— Да-а-а… — только и смог вымолвить Беско. — Как это тебе удается?
— Ты вон ту посмотри, — усмехнулся Вар. На другой картине был изображен некто, напоминающий самого Борко. Странное и страшное впечатление производила та картина. Человек с неимоверной силой пытался вырваться из чего-то, похожего на трясину. Трясина была составлена из тысяч слившихся друг с другом лиц, каких-то сцен, кричащих людей… Какие-то пьяные дрововозы били женщину, столь же пьяные хари висели на рукаве этого, рвущегося из трясины человека, и они уже успели оторвать рукав. Приглядевшись, Беско с холодком в спине понял, что оторвался не только рукав, но и сама рука. Кусок спины, который был виден у человека, наполовину превратился в тяжелую бутовую глыбу. На лице у рвущегося не было скорби.
Ни жалости, ни боли, ни скорби не было на лице растерянного.
Лишь до неистовства обостренное желание увидеть что-то творящееся за пределами картины. Была во взгляде обреченность и вместе с тем решимость стоять до конца.
— Ну, ты, брат, даешь… — только и смог вымолвить Беско. — И после этого ты можешь… — Он не нашел слов и лишь носком башмака показал на планшет с огромными буквами… «ЖИМУ!»
— Эх, Беско, Беско… А жить-то на что-то надо! А жрать-то что-то надо! Присаживайтесь… к слову, коли вышло… А кто же мне за это вот хотя бы талон на костюм даст? Вот и крутишься. Нашелся заказчик на скульптуру, так ты думаешь, ему «Раздумья святого Тыско» требуются? Ага… Скажу — упадешь… Ты бы на него самого посмотрел… Кстати, он вот-вот подъехать должен. Да ешьте вы! — вконец осерчав, прикрикнул Борко Вар.
Некоторое время компания похрустывала косточками стригуна. Вар сходил и принес баллон с загубником, запечатанный фирменной красно-синей лентой.
— Будешь? — спросил он у Беско.
— Достаточно было примеров в детстве, — отшутился тот, качая головой.
Тылко и Вар нюхали вдвоем, розовея лицом, обсуждая качество газа, говоря о преимуществах различных сортов, о технологии перегонки.
— Ты бы лучше показал те статуэтки… Помнишь, рассказывал? — попросил Лен.
— А-а… Это можно, — согласился Борко и, поставив пару колченогих стульев друг на друга, принялся копаться на антресолях, откуда полетели стружка, лоскуты бумаги и материи.
Наконец он протянул Беско большую — в локоть — фигуру. Тот осторожно принял одну за другой три фигуры и расставил их среди блюдец и грязных стаканов на столе. Неловкий, с негнущейся спиной Борко слез со своей цирковой пирамиды и, сопя, примостился за спиной Лена.
Для Беско, совершенно потрясенного, казалось остановилось время. Он ничего не видел и не слышал, глядя на чудо, равного которому не видел в своей жизни.
Фигурки были выполнены из странного материала, подобного фарфору, но, в отличие от фарфора, материал этот менял фактуру в зависимости от того, что было выполнено из него.
Тончайший материал платьев переходил в плоть руки… Ноги стояли на мягкой зеленой траве…
Осторожно подышав на фигурку женщины Лен погладил ее платком, и под розовой кожей стала видна синяя жилка, которая билась в такт биениям сердца! Охнув, Беско поставил фигурку на стол.
— Сколько же она… живет?
— Полных шесть сотен лет.
— И ты говоришь, что их было десять?
— Ну да… Все десять святых. Это вот остались Гойя, Малко и Тыско… — указал Вар на старика с лукавым взглядом.
Казалось, старик сейчас же качнет головой и спросит: «А ты думал?»
— Эти три в мастерской отца стояли… А те, — он кивнул головой на потолок, — когда забирали его, перебили… или позже. Не знаю.
— А сколько такая потянула бы? — спросил молчавший до того Тылко. — В шмутье, например?..
Вопрос не получил ответа; Вар взобрался на свой помост, протянул руку, принимая у Беско статуэтки. И тут болезненная его неуклюжесть, особенно явная в цирковой позе, не позволила ему удержаться, когда качнулся табурет. Взмахнув рукой он смел одну из статуэток.
Дружный трехголосый вопль неожиданно возымел действие. Не долетев до пола статуэтка повисла, медленно вращаясь в воздухе.
Одуревший Борко, в движениях которого появилась судорожность, ухватил статуэтку и, сопя, упрятал все три на антресоли.
С улицы раздался сигнал автомобиля.
— Заказчик! — засуетился Борко Вар и бросился к выходу. Заказчик оказался толстым смуглым человеком, блестевшим платиновым рядом зубов. На мясистом пальце рядом с грузной печаткой из золота, болтался золотой же брелок, изображающий богиню Вейю на ложе любви.
Позвякивая ключами от автомобиля «платиновый» заказчик ходил вокруг глыбы мрамора, в чем-то сомневаясь. Готовый разрешить любые сомнения, пригибаясь к коротышке, ходил Борко.
— Видел печатку у него? — с жаром зашептал на ухо Лену Тылко. — Это — Сен-Сен!
— Что это за Сен-Сен еще? — спросил Беско.
Ему было жаль Вара. Судя по впечатлению, которое производил коротышка, заказ не предоставлял простора для творчества. Коротышка вновь выразил сомнение. Бурча вполголоса, он водил себя по животу и груди, вопросительно указывал на заготовку. Борко с готовностью потянул смуглолицего в угол мастерской, отгороженной портьерой, когда-то шикарной, а ныне в пятнах и дырах. Коротышка недоверчиво осматривал бюсты, установленные на вертящихся подставках. Несмотря на отчаянную жестикуляцию, Борко не удалось рассеять сомнения заказчика. Но сделка все же состоялась. Счастливый Вар вытер вспотевший лоб и попросил подвезти друзей.