Страница 16 из 21
Схватив острый крюк, стоявший в углу, Реджинальд бросился ко мне. Краем глаза я заметил, что Салли знаками велела Жанель не выключать камеру. Запп Стилман попытался разнять нас, но Реджинальд со всей силы заехал ему по физиономии. Я нырнул под помост и толкнул в сторону Реджинальда тележку с аппаратурой, но он просто перемахнул через нее на бегу. Некоторые самураи решили, что съемка продолжается, и попытались атаковать Реджинальда деревянными мечами, но тот с такой силой столкнул их головами, что шлемы треснули.
Тем временем я спрыгнул с края платформы и начал карабкаться вверх по веревке, поднимающей занавес. Веревка была намотана на блок, Реджинальд принялся вращать барабан, и мне пришлось ускориться, чтобы хотя бы оставаться на одном месте. Одной рукой Реджинальд крутил барабан, другой метнул в меня крюком, но я умудрился поймать крюк, отпустил веревку и, вонзив крюк в занавес и пропоров его по диагонали, приземлился в противоположном углу мастерской. Случайно попавшийся под руку викинг взмахнул мечом, целя мне в голову, и я едва успел пригнуться. Затем я увидел ведро, вероятно, с очистителем, и с размаху насадил его на рога Реджинальдова шлема. С ведром на голове тот принялся вслепую хватать всех, кто попадался под руку, даже собратьев-викингов.
Я не сразу расслышал вой – звук давно стал привычным, но сейчас пожарные сирены и сирены полицейских машин слились в один мощный гул, раскат за раскатом, словно церковные колокола. Я припал к окну, и в то же мгновение Реджинальд вцепился в меня сзади. Он избавился от ведра и шлема и сейчас, обхватив меня за пояс, пытался выдавить наружу вместе со стеклом. До земли была примерно дюжина футов. Что-то горело, дым поднимался сразу из нескольких мест. Я пытался сказать, что не хотел причинять ему боль, но он напирал все сильнее. Рама треснула, и мы оба вывалились из окна. В воздухе я перевернулся и приземлился сверху на Реджинальда.
Сильно пахло гарью. Болела промежность и ступни. Усилием воли я разлепил веки, в глазах двоилось. Салли распахнула дверь студии и проорала, чтобы я уносил ноги. Качаясь, я встал и заковылял к двери. Салли захлопнула ее за мной. В окне я видел, как Реджинальд пытается подняться с земли.
– Один из этих отбросов, с которыми тут нянчатся, – произнес голос, похожий на голос Рики Артизейна из прошлого, но это был не Рики. В окне я увидел парня, поменьше, чем Рики, с черным ежиком волос на голове. Однако он был одет, как Рики, и носил такую же красную бандану. В банданах были и шестеро его приспешников, которые вылезли из двух гусеничных вездеходов. Главарь долго о чем-то препирался с Реджинальдом, который беспомощно барахтался на спине, пытаясь встать. На свою беду, Реджинальд весьма смахивал на джанки и был не в состоянии унести ноги. Я хотел выйти и помочь ему, но не мог сдвинуться с места, и Салли наполовину поддерживала, наполовину удерживала меня. Салли хотела отвести глаза, когда ребята в банданах пустили в ход ломы, но это была моя вина, и мне пришлось смотреть до конца.
Они подожгли Реджинальда только после того, как переломали ему все кости. Я надеялся, что он потеряет сознание, но и в огне он кричал не переставая. Разве можно кричать, если ты почернел? Раньше я был уверен, что нельзя.
Наверное, вам интересно, что случилось с «Фотофинишем»? Этот фильм до сих пор остается нашим самым популярным видео на Vumblr, хотя в окончательную версию вошла едва ли половина сцен, которые мы с Жанель написали, а то, что мы наснимали, имеет мало общего с придуманным нами сюжетом. Салли и другие проделали колоссальную работу, обработав видео в Zap!mation, и студия стала выглядеть, как двадцать разных мест. В мире, где красные банданы захватили власть и установили свои правила, зрителям нравилось смотреть, как придурки в дурацких костюмах дубасят друг друга. Выходит, посреди этого кровавого месива людям больше, чем когда-либо, нужны битвы викингов с самураями? Кто его знает.
Поначалу полиция пыталась остановить их, но вскоре президент заявил с экрана телевизора, что теперь, в соответствии с Конституцией, красные банданы следует именовать официальным народным ополчением, ибо нация нуждается в обновлении. Вероятно, во всем были виноваты Пан-азиатские экуменисты, но их теперь принято обвинять во всех смертных грехах.
Спустя два дня нам с Салли пришлось выйти из дома, чтобы вдохнуть свежего воздуху. Слишком много людей в запертом помещении, к тому же мы должны были показать, что не боимся. Я ковылял по пустым улицам, а Салли нарезала круги вокруг. Меня радовало, что больше не нужно перешагивать через джанки, хотя их отсутствие беспокоило. Салли предположила, что их отправили в лагеря, сожгли на кострах, а возможно, им удалось где-то спрятаться.
Студенты Салли в университете встретили меня аплодисментами. Даже те, кто воротил нос, когда я впервые оказался в городе. Возможно, потому что я пострадал за искусство. Или дело было в бешеной популярности нового видео. Как бы то ни было, все вокруг хотели оказаться рядом со мной, влить мне в глотку что-нибудь горячительное и осязать мою костную оболочку. Мы создавали творческую анархию, и это делало нас влиятельными радикальными творцами. Теперь от нас ждали прорыва. Если вам нужен прорыв, рассуждал я, может быть, нападем на один из лагерей, в Медфорде или Молдене, где красные банданы держат бездомных и прочие нежелательные элементы, и освободим их.
Мы могли бы заснять это на камеру. Нахлобучим двурогие шляпы а-ля Наполеон и принесем им свободу. Это будет по-настоящему круто, как в финале сериала «Заключенный». Все дружно согласились, только попросили устроить съемку в тот день, когда у них не будет лекций.
План обрастал новыми подробностями. Мы переоденемся зверями, чтобы отвлечь охранников, а еще лучше, если нападение совпадет с солнечным и лунным затмениями. Студенты возбужденно прыгали вокруг, но я подозревал, что они придумывают все более фантастические детали, чтобы отложить исполнение плана. Меня это устраивало, и я сам предложил освободить заключенных не всерьез.
– Большинству нужно просто сказать, где встать и что делать. Не стоит заставлять их много думать, – говорила мне Салли. Наши видео придали ей статус пчелиной матки в улье. Салли хотела отвести меня домой, но солнце село, и я не хотел, чтобы она возвращалась в темноте. На обратном пути мне попалась парочка банд, но когда я сказал им, что был другом Рики Артизейна, они только что не отдали мне честь и даже предложили проводить до дому. Так в один и тот же день я стал кумиром студентов киношколы и бандитов.
Вскоре я настолько оправился, что смог вернуться в магазин, где всюду видел горящего Реджинальда с переломанными костями. Теперь во сне Рейн и Реджинальд приходили ко мне оба, если вечером я не включал какой-нибудь фильм с Бастером Китоном.
Мои соседи по дому собирались протестовать против красных бандан, экономического курса, продолжения войны и безумных проектов вроде звукового оружия, которое вроде бы заставляет армию неприятеля на расстоянии разваливаться на куски. Я только ухмылялся. В последний раз, когда я принял участие в протестах, мне пришлось выбираться из-под груды скользких тел, глотая мозги моего товарища.
Я надеялся, что мое тело излечится не слишком быстро, иначе они заставят меня ввязаться в еще более безумную авантюру, а при одной мысли об этом меня бросало в дрожь. Салли написала, что пришло время снять следующий ролик, и я ответил, что нам нужно срочно переговорить.
Я отлично помню тот разговор с Салли, возможно, потому, что он был последним.
Мы встретились на середине Гарвардского моста с выцветшими отметками краской – его длиной в «смутах», единице, равной росту некоего студента, однокашники которого когда-то давно измерили мост, перетаскивая своего товарища с места на место. С противоположной стороны река пенилась пятнами бурой пены, а напротив нас виднелись зубчатые контуры Бостона. Стекла в Башне Джона Хэнкока начали падать на головы прохожим, и здание решили разобрать, но снесли только до половины, и теперь сияющий сине-зеленый зигзаг тянулся в небо заостренным концом. Мы немного посмотрели на воду, ветер трепал наши волосы и одежду.