Страница 61 из 170
Но вот внезапно толпа разразилась протяжным, радостным криком, прозвучавшим на все лады, от самых пронзительных до самых низких нот: двери большого балкона наконец растворились. Люди, стоявшие на улице, стали протискиваться в подворотню, те же, кто стоял в подворотне, попытались прорваться во двор. Началась давка, но тем не менее все не отрываясь смотрели на балкон, охваченные жгучим любопытством и сгорая от возбуждения.
Затем наступила полная тишина. И тот, кто пристально присмотрелся бы к движению губ некоторых женщин, увидел бы, что они молились; а Кармела, девушка с прелестным исхудалым лицом и черными бесконечно грустными глазами, теребила пальцами висевший у нее на шее черный шнурок с образком скорбящей божьей матери и маленьким коралловым рогом. Все смолкли, оцепенев в ожидании. Два служителя королевской лотереи вытащили на балкон длинный узкий стол, покрытый зеленой скатертью, а позади стола поставили три кресла для трех представителей власти — советника префектуры, директора неаполитанской лотереи и представителя муниципалитета. На другой столик, поменьше, водрузили урну на девяносто номеров. До чего же она большая, эта урна! Она похожа на лимон, сделанный из прозрачной металлической сетки с латунными полосами, охватывающими ее сверху донизу, как меридианы землю; эти тонкие сверкающие полосы скрепляют ее, но она тем не менее совершенно прозрачна. Урна висит между двумя латунными стойками, в одной из которых находится рукоятка, сделанная также из металла: если ее вертеть, урна будет вращаться вокруг своей оси.
Служители, которые вынесли на балкон все эти предметы, были старые, сгорбленные и словно невыспавшиеся. Трое представителей власти в сюртуках и цилиндрах тоже, казалось, дремали от скуки, сидя за своим столом: дремал советник префектуры с такими черными крашеными усами, что они, казалось, вылиняв, окрасили в коричневый цвет его смуглое лицо, лоснящееся и сонное; дремал секретарь — молодой человек с темной бородкой. Эти люди двигались так медленно, с такой размеренной точностью автоматов, что кто-то из толпы крикнул: «Ну же, пошевеливайтесь!»
Снова наступила тишина, сменившаяся внезапной волной восторга, когда на балконе появился ребенок, которому предстояло вытаскивать из урны лотерейные билеты. Это был мальчуган, одетый в серую форму воспитанника сиротского приюта: бедный парнишка из «дома подкидышей», как неаполитанцы называют приют для бездомных ребят, несчастный подкидыш, не знающий отца и мать, а, может быть, брошенный обнищавшими или жестокими родителями. С помощью служителя мальчуган напялил поверх приютской формы белый шерстяной балахон, на голову ему надели такую же белую шерстяную шапочку, потому что по традиции лотереи повинный младенец должен быть облачен в белые одежды невинности. Он ловко взобрался на табуретку и оказался на уровне урны. Толпа снизу гудела:
— Красавчик ты мой! Сыночек ты мой!
— Благослови тебя господи!
— Вся надежда на тебя да на святого Иосифа!
— Благослови его ручки, мадонна!
— Пошли тебе господь счастья!
— Свят, свят, свят!
Каждый твердил что-нибудь свое — благословение, просьбу, набожные призывы, слова молитвы. Ребенок молча глядел на толпу, положив руку на металлическую сетку урны, а немного поодаль стоял другой приютский мальчик, с лицом необычайно серьезным, несмотря на румяные щеки и светлую челочку на лбу: ему предстояло вытаскивать билеты в следующую субботу, и его привели сюда, чтобы он поучился, попривык к процедуре розыгрыша и к крикам толпы. Но до него никому не было дела; все возгласы относились к сегодняшнему герою в белой одежде; только это юное невинное создание в белом вызывало умиленные улыбки и слезы у взбудораженных людей, которым только и оставалось, что надеяться на судьбу. Кое-кто из женщин поднял на руки собственных ребятишек, чтобы показать их маленькому подкидышу. И голоса, ласковые, страстные, пронзительные, продолжали кричать:
— Ну точь-в-точь маленький святой Джованни!
— Пусть тебе всю жизнь везет, если мне повезет сегодня!
— Сердечко мое, до чего же ты миленький!
Внезапно все взоры устремились на одного из служителей, который взял первый из лотерейных билетов, развернул его, показал публике, громко прочитал номер и передал его представителям власти, бросившим на бумажку небрежный взгляд. Один из трех, советник префектуры, спрятал билет в круглую коробочку, второй передал эту коробочку мальчику в белом, а тот поспешил опустить ее в маленькую щель, прорезанную в металле урны.
И каждый раз, когда служитель объявлял следующий номер билета, толпа отвечала громкими возгласами, криком, хихиканьем, смехом. Каждому номеру народ давал свое прозвище, заимствованное из «Сонника» или из народных поверий, знакомых всем без книг и иллюстраций. То тут, то там раздавались взрывы хохота, грубые шутки, боязливые и радостные возгласы, которым вторил глухой ропот, сопровождавший эту бурю, словно мрачный хор:
— Двойка!
— Парочка!
— Двойняшки!
— Господи, мне бы таких двойняшек!
— Пятерка!
— Пятерня!
— Влепил бы я этой пятерней всем моим врагам!
— Восьмерка!
— Мадонна, мадонна, мадонна!
Когда в урну добавлялся еще один десяток билетов в круглых серых коробочках, брошенных рукой маленького подкидыша в белом, второй служитель закрывал щель и принимался крутить металлическую рукоятку, вращал урну вокруг оси, а вместе с нею вращались, прыгали и плясали коробочки с билетами. Снизу покрикивали:
— Эй, крути, крути, старикашка!
— Крутани-ка еще разок за мой счет!
— Вот теперь в самый раз!
Единственными, кто не принимал участия в разговорах и не следил за вертящейся урной, были «кабалисты»; невинный младенец, значение номеров, медленное или быстрое вращение большой металлической урны — все это не существовало для них: существовала только кабала[82] — темная и в то же время бесконечно ясная, великая судьба: ей все известно, все доступно, все подвластно, и нет такой силы, человеческой или божеской, которая могла бы ей противиться. Задумчивые, сосредоточенные, презирая возбужденные толпы, они хранили молчание, погруженные в мистический духовный мир, и ожидали с непоколебимой уверенностью.
— Тринадцать!
— Чертова дюжина!
— Чертова свечка! Задуть ее!
— Задуть, задуть! — ревел хор.
— Двадцать два!
— Дурак!
— Дурачок!
— Вроде тебя!
— Вроде меня!..
— Вроде всякого, кто свяжется с этой лотереей!
Люди были взвинчены до предела. Дрожь широкими волнами пробегала по толпе, и она колыхалась, словно повинуясь причудливому движению моря. Женщины в особенности неистовствовали чуть не до судорог и прижимали к себе ребятишек с такой силой, что те бледнели и принимались плакать. Кармела по-прежнему сидела на своем огромном камне, стиснув в кулаке образок мадонны и маленький коралловый рог; донна Кончетта, ростовщица, уже не поправляла свою черную шелковую шаль, которая сползла на ее мощные бедра, и губы ее судорожно подергивались. В этом шуме совсем затерялся тихий стук швейной машины на балконе второго этажа: никому больше не было дела до прилежной белошвейки.
По мере того как приближалась минута осуществления мечты, лихорадка, охватившая неаполитанцев, все усиливалась, вспыхивая с новой яростью, когда служитель выкликал какой-нибудь номер, пользующийся особой известностью или любовью:
— Тридцать три!
— Иисусовы годы!
— Тридцать три ему было!
— Уж этот-то билет наверняка выйдет!
— Нет, не выйдет!
— Вот увидите, выйдет!
— Тридцать девять!
— Висельник!
— На виселицу его! На виселицу!
— И еще кой-кого туда же!
— Да потуже затянуть!
Между тем представители власти, служители и мальчик в белой одежде невозмутимо занимались на балконе своим делом, как будто весь этот шум не достигал их ушей; и только второй малыш, которому это дикое зрелище было еще в новинку, смотрел сквозь балконную решетку остолбеневший, бледный, надув красные губки и чуть не плача, словно его одинокая детская душа растерялась перед этим глубоким водоворотом человеческих страстей. На балконе же все протекало чрезвычайно спокойно: после каждого следующего десятка билетов, опущенных в урну, служитель вертел ее все дольше, и круглые коробки так и носились в веселой пляске за прозрачной металлической сеткой.
82
Кабала — средневековое мистически-религиозное учение евреев. В переносном смысле — всякая система знаков, приемов, чисел, имеющая якобы магическую силу.