Страница 119 из 170
— Мне очень жаль, — сказал он, здороваясь с мисс Харриет, — но моя сестра плохо себя чувствует и просит извинить ее.
Красивый, хорошо одетый, он сел рядом с мисс Харриет, но я не хотел бы оказаться на его месте: она была с ним холодна как лед.
Он делал вид, что не замечает этого, но отец был нескрываемо огорчен и все время заговаривал с Робертсом, стараясь быть с ним особенно любезным. Харриет посмотрела на меня, и мы обменялись красноречивым взглядом. Я был счастлив, что остальные по-прежнему считают меня наемным лодочником, а она знает правду и молчит.
Когда мы плыли мимо маленького мыса, где расположено селение Гаудрия и откуда открывается вид на Вальсольду, мисс Харриет спросила по-итальянски, не Ория ли видна по носу; Робертс поспешил ответить, что это Остено.
— Это Ория, — сказал я.
Тогда Робертс заявил по-английски, что я ничего не знаю. Девушка улыбнулась, я же закусил губу.
— А лодка хороша, — заметил он, немного помолчав. — От этой лодки не отказался бы и я.
— Что ж, купите, — бросила ему мисс Харриет, чуть заметно улыбнувшись.
— Попытаюсь. Но если лодка мне по вкусу, то я отнюдь не скажу того же о лодочнике. У него наглая физиономия. А вам, синьорина, он нравится?
Она вспыхнула, да и, боюсь, я тоже. Мы избегали смотреть друг на друга.
— Отнеситесь к нему с уважением, ведь он наш лодочник, а не ваш, — услышал я ее шутливый ответ.
— Ну, еще бы! — воскликнул Робертс, злобно усмехаясь. — Я его, безусловно, уважаю. Но вам-то он нравится?
— Он кажется мне честным человеком, а я ничто так не ценю в людях, как честность.
Прекрасные голубые глаза обратились ко мне и как бы сказали: «Вы хотели большего? Придется вам удовлетвориться этим».
Я большего не ожидал, был вполне удовлетворен и думал о том, что она умная, сообразительная, находчивая и благородная девушка. Тот, кому она достанется в жены, должен ею гордиться.
Холодность мисс Харриет не обескуражила Робертса. Он, не закрывая рта, разговаривал с ее отцом, с нею, с мисс Бертой, болтая о том, о сем, а больше всего о самом себе, о своих достоинствах и недостатках. По его словам выходило, что главный его недостаток — слишком нежное и отзывчивое сердце. Из-за этого качества он так и не стал богатым человеком. Нет, он не богат. Не быть богатым постыдно? Возможно, но он другого мнения. К тому же богатыми имеют право считать себя только те, чьи доходы равны хотя бы четырем тысячам фунтов в год. У него таких доходов нет. Они, правда, немногим меньше, но все же меньше. Поэтому он будет работать и впредь. Хочет еще год провести на Востоке. Затем, когда у него появится возможность предложить любимой женщине все блага жизни, он вернется на Запад; если же ему не удастся внушить любовь своей избраннице, он поселится в полном уединении на берегу Луганского озера и напишет поэму, так как очень любит поэзию.
Пока он говорил, я переглядывался с мисс Харриет и не раз при этом видел, что на ее губах мелькает улыбка.
На полпути между Гаудрией и Орией мисс Берта вдруг посмотрела на мою левую руку, и глаза ее выразили удивление. Она наклонилась к сестре и шепнула ей на ухо что-то, от чего та залилась румянцем. Должно быть, мисс Харриет попросила Берту молчать, потому что девушка еще много раз бросала взгляды на кольцо, но при этом ничего не говорила.
В Ории мистер Форест предложил выйти на берег и добраться до Сан-Маметте пешком. Небо было облачным, так что прогулка обещала быть приятной. Харриет отнеслась одобрительно к предложению отца, и Робертс поспешил вылезти из лодки вслед за профессором и мисс Бертой. Тогда Харриет заявила, что ее отцу действительно следует пройтись, но что она предпочитает добираться до Сан-Маметте по озеру. Робертс тут же попытался влезть назад в лодку, но девушка тоном, не допускающим возражений, предложила ему сопровождать мистера Фореста, и он не посмел отказаться.
Сердце у меня билось от радости, и я хотел было поблагодарить мисс Харриет, но она поспешила заговорить первая, сказав, что ей нужно кое-что выяснить. Она должна выяснить, что мне известно о намерениях мисс Робертс. Больше она ничего не добавила, но я отлично ее понял и ответил, что мисс Робертс приказано вскружить голову одному человеку, но что подчиняется она этому приказу очень неохотно.
В это время мы плыли как раз против моей маленькой виллы. Из окна выглядывали горничная и кухарка; улыбаясь, они помахали мне рукой. Слуга, спрятавшись в саду за деревьями, тоже подсматривал за нами. У другого окна стояла моя сестра. Я сразу понял, что она проговорилась слугам. Я ясно расслышал, как кухарка удивлялась, что со мной в лодке сидит молодая девушка, которую никто не сопровождает.
— Это ваша вилла? Как она красиво расположена! — заметила мисс Форест.
Я сказал, что был бы счастлив, если бы она на минуту зашла ко мне, что хотел бы показать ей мои цветы, книги, поведать о мечтах, теснившихся во мне, когда я смотрел на озеро и горы.
— Это невозможно, — сказала она. — И потом, чем ближе мы познакомимся друг с другом, тем нам будет грустнее: ведь мы, наверно, больше никогда не встретимся. Но я видела апельсиновое дерево в вашем саду неудовольствием приняла бы от вас в подарок маленькую веточку.
— Мы больше никогда не встретимся? — воскликнул я, переставая грести.
Она ничего не ответила. Казалось, она тоже была взволнована. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга. Затем, улыбнувшись, она заговорила:
— Как это вчера сказал мой отец? Remare, remare! Если бы можно было завтра уехать с ним отсюда! — добавила она. — Если бы можно было открыть ему глаза на ужасы, о которых вы рассказали, и убедить его, что это не выдумки!
— А если бы он узнал, вы завтра же уехали бы?
— Да. Мне кажется, так было бы правильно.
— Ну да?
— В Америку.
— А если бы я открыл вашему отцу глаза на все, вы хоть немножко были бы мне благодарны, вспоминали бы меня в Америке?
Мисс Харриет молча протянула мне руку. Бросив весла, я схватил ее обеими руками.
— Я помогу вам, мисс Форест, я уверен, что смогу вам помочь. Раньше я ни за что не поверил бы, что можно в столь короткий срок так овладеть всеми помыслами человека, как вы овладели моими. Я стану своим собственным врагом, только бы вам было хорошо. Неужели же я не заслуживаю того, чтобы вы сняли перчатку?
Она сняла перчатку, и я, не заботясь о том, что нас могут увидеть с берега, на секунду припал губами к этой белой руке, ледяной от волнения.
— Как странно, что я до сих пор не знаю вашего имени, — сказала она потом с улыбкой.
Я назвал себя, и мы заговорили об английской литературе, о романах, которые оба читали. Я выражал ей таким способом свои чувства, а она давала мне понять, что они ей приятны. Особенно обрадовался я, узнав, что из всех романов Диккенса ей, как и мне, больше всего нравится «История двух городов» и что другим персонажам этой книги она предпочитает Сиднея Картона.
Я был счастлив, что наши души соприкасаются хотя бы в одной-единственной точке. Этого обстоятельства было достаточно, чтобы между нами пробежал электрический ток, наполнивший меня блаженством. Разговор перешел на Вальсольду. Только тот, кто по-настоящему глубоко и тонко чувствует природу, может понять тайное очарование Вальсольды. Для людей поверхностных оно пропадает. Мисс Форест его чувствовала. Я спросил, хотела ли бы она поселиться в Вальсольде?
— Нет, — ответила она, — не думаю. У меня странные вкусы. Вальсольда кажется мне гаванью, а я хотела бы жить и умереть у открытого моря.
Перед тем как причалить к Сан-Маметте, я сказал мисс Форест, что нашел способ тут же все рассказать ее отцу и убедить его в достоверности моих сведений. Она, не колеблясь, снова протянула мне руку.
— Благодарю вас, — сказала она. Затем добавила, улыбнувшись не без грусти: — Прощайте. Лучше нам проститься сейчас, пока мы одни.
— Но ведь я вернусь с вами в Лугано, — возразил я.
— Вы хотите вернуться? Не лучше ли нам расстаться здесь? Мы можем нанять настоящего лодочника, который потом приведет вам лодку. Вы подарите мне веточку апельсинового дерева, и мы разойдемся в разные стороны.