Страница 31 из 35
Весь ваш Багратион.
8 августа».
«Я к вам писал два раза, нет ответа: прошу доложить министру, куда он делает направление армии? Я писал к нему, нет ответа. Я не понимаю, что все значит, зачем вы бежите так и куда вы спешите? Бойтесь Бога, что с вами делается, за что вы мною пренебрегаете? Право, шутить не время. Ежели я пишу, надобно отвечать! Здесь навалена бездна обозов и всякой мелочи, равно милиция. Что вы не делаете никаких распоряжений? Если вы хотите прийти сюда завтра, эта напрасно. Что вам стоило мне отвечать вчера о ваших намерениях? Бойтесь Бога! Устыдитесь России, дайте людям отдохнуть! Вы их замучили. Ежели неприятель за вами следует, можно видеть. Места открытые и далеко видны. У Ельни стоят мои казаки и на дороге к Рославлю. Там нет ничего. Воля ваша, отсюда ни шагу назад, а ежели вы прочь, то я вам оставлю армию и поеду тотчас к государю, донесу, что это нарочно делают, для гибели России.
Князь Багратион.
Прошу ваше превосходительство доложить начальнику и дать мне ответ.
9-го дня августа.
Дорогобуж».
Письма Платова к Ермолову
«Милостивый государь,
Алексей Петрович!
Я бы три раза мог соединиться с первою армией, хотя бы боем. Первый раз еще чрез Вилейку, другой раз чрез Минск, и третий: от Бобруйска мог бы правее чрез Могилев, Шклов, Орту, когда еще неприятель не занимал сих мест. Но мне вначале от Гродно еще велено действовать на неприятеля во фланг, что я исполнил от 18 июня по 23-е число, не довольно во фланг, даже другие части мои были и в тылу, когда был маршал Даву при Вишневицах. А потом я получил повеление непосредственно состоять мне под командою князя Багратиона; тогда я, по повелению его, прикрывал вторую армию от Николаева чрез местечки: Мир, Несвиж, Слуцк и Глуцк до Бобруйска ежедневно, если не формальною битвою, то перепалкою. Сохранил все обозы и всю дрянь тащащуюся, а армия покойно делала одни форсированные марши до Бобруйска. Тут я получил повеление от Михаила Богдановича следовать мне непременно к первой армии. О том же было предписано и князю Багратиону. Тогда он меня отпустил весьма неохотно и оставил у себя десять полков: Донских девять и Бурский один, хотя сказано ему только восемь оставить. Я не оспаривал о двух оставленных полках, пошел поспешно к Старому Быхову, минуя в ночь армию, по пути идущую к Могилеву, ибо я с войском, еще не доходя до Бобруйска за двадцать верст, находился в арьергарде. Князь Багратион, нагнав меня почтою в самом Старом Быкове 11-го числа, объявил мне, что будет иметь генеральное дело с армией Даву при Могилеве и что я должен остаться на два дня, ибо до сих резонов, за отдаленностью, главному начальству неизвестно было, что он меня оправдает пред начальством и даст на то мне повеление. Тогда я и сам, посуди, принял в резон и остался. Вот два дня уже и упущено. Вместо того, генерального дела не было, а была 11-го числа битва, и довольно порядочная. С обеих сторон если не десять, то девять, с убитыми и ранеными, пало, что мне точно известно. В наших войсках был я очевидец, а неприятельский урон на другой день узнал я чрез взятого офицера под Могилевом. Итак я, переправясь через Днепр на левую сторону у монастыря Ворколабова, 12-го следовал на Дубровну, а потом располагал пробраться чрез Бабиновичи к Витебску. Бабиновичи неприятелем уже заняты, как открыли мои передовые, посему судите, как было мне скоро соединиться. А между тем получил я повеление следовать мне к Поречью, потому я и следую направо уже от Бабинович чрез Любавичи, Инково и Наташки. На левом моем фланге, от стороны Бабинович, неприятель ведет меня на глазах. Уведомляют о сем его бестии, наши дворяне белорусские, и часто встречаются с моими партиями, делают препятствия, что два часа только, тому назад было вблизи Любавич. Однако же всюду моими молодцами прогоняются; поражением при Любавичах взято пленных шесть, при разбитии эскадрона их дерзкого. Оставлю о сих мелочных делах продолжать. Это было почти всякой день, а я скажу только то, что с 16 июня по сие время без роздыха и всякий день форсированные марши; лошади в полках притупели, а многих раненых и усталых брошено. Писал бы я вам более, но нет уже на сей бумаге места, и пора ехать вслед за полками.
Покорнейший слуга
Матвей Платов.
Я служу сорок второй год, а такого коловратства, которое я вижу, не видывал и не ожидал.
7 июля. Любавичи».
«Я письмо к вам писал на песке, сидя на коленях, как другу. Прошу его довести до сведения главнокомандующего; он увидит, что мне было невозможно успеть скоро соединиться с первою армией. А теперь уже есть надежда соединиться чрез два дня, разве отретируется до Москвы, тогда уже не скоро нагоню. Боже милостивый, что с русскими армиями делается? Не побиты, а бежим! Одна со страхом отступает, а других отдаленными дорогами отводят без бою. Спасал ее три недели удачливо; прошу Бога, чтобы благословил меня и другую защитить».
«Милостивый государь мой,
Алексей Петрович!
Я известился, будто генерал-майор граф Пален за 27-го числа сражение подал реляцию прямо от себя к главнокомандующему армией. Если это правда, то на что это похоже и можно ли быть чему-либо доброму в российской армии? Во-первых, не может быть правды, кроме непростительного неповиновения, и я могу изобличить. А во-вторых, выведу большую историю и неприятно будет для Михаила Богдановича, ежели он примет от него, минуя меня, похожею потачкой неповинному разврату по службе.
Есть и буду всегда непременным и покорнейшим слугою.
Матвей Платов.
20 июля 1812 года.
На марше. Николаев».
«Милостивый государь мой,
Алексей Петрович!
Уведомление вашего превосходительства, за № 406, я получил, что армия остановилась в Семлеве и располагается там пробыть в
завтрашний день: сие меня удивило, ибо неприятеля веду я перестрелкою на плечах, который авангардом своим прошел уже Славново, откуда я послал сего утра к вам уведомление. Я теперь ретируюсь перестрелкою и буду примерно от Славнова в 8 верстах, у моста и находящегося болота по обеим сторонам, удерживать неприятеля всячески, ежели он не собьет меня своими орудиями и не навалится большими колоннами пехоты. В случае же его усиливания принужден буду отступить еще 8 верст, чтобы сблизиться к генерал-лейтенанту Уварову верст за пять, и тут, быть может, не удержу ли неприятеля, тем более что приходить будет к тому времени и вечер. Но ежели вы сего вечера с армией из Семлева не выступите, то я не отвечаю за завтрашнее утро, чтобы не привести к вам неприятеля весьма близко, ибо мне нечего будет делать, потому что неприятель идет одною большою дорогой с великими силами. И потому я и прошу доложить главнокомандующему, что весьма нужно было армии выступить сего вечера, дабы прибыть утром к Вязьме.
Я, по долгу моему, обязан доложить. Надобно ведь место смотреть, и нужно распорядиться, где войско построить, а на это остается только время на один завтрашний день, а много после завтра утро, в рассуждение скорого следования неприятеля по сей дороге.
С левого фланга моего до армии князя Багратиона есть у меня связь, и неприятель там не следует вблизи. На правом же моем фланге, за корпусом генерал-лейтенанта Багговута, офицер Наумов, возвратясь, донес, что и там неприятель вблизи не следует, а по дороге, по которой я следую, неприятель идет в большом количестве.
На сие мое донесение я буду ожидать скорейшего от вас уведомления.
Честь имею быть с отличным почтением вашего превосходительства покорный слуга
Матвей Платов.
Четверть четвертого часа пополудни.
14 августа, 1812 г.».
«Я вашему превосходительству настояще и подробно объяснить не могу о случившемся жестоком в нынешний день сражении, у селения Рыбки, при речке Осма, с 11-го часу по утру до шестого часу по полудни, при самом вечере окончившемся, а скажу только то, что оно уступает одной только баталии кровопролитной.