Страница 30 из 35
А заместо Витебска, вашими какими-то демонстрациями, я думаю, буду, может, послезавтра в Дорогобуже. Не дай бог, а так будет точно от мудрых распоряжений ваших. Впрочем, вы более под ответом, нежели я, несчастный. Главнокомандующий по новому регламенту ничего не может делать без совета генерал-штаба. Если же главнокомандующий не послушает, вы должны оставить документ за подписанием вашим. И тогда, как скоро неприятель подошел так близко, непростительно, что передовые посты пропустили. Надобно их непременно выгнать. Стыдно нам терпеть, а стыднее генералу передовому об них не знать. Сию минуту получил сей рапорт. Это старая сказка. На что туда посылать пехоту, там пусть остаются казаки, а батальоны обратить ко мне. Ежели хотите занять Красной, тогда надобно уже послать по крайней мере пять тысяч пехоты и конницы, но и то тогда, когда мы наступательно начнем. Оленин пустое говорит. Неприятель не его испугался, а узнал, что я пришел; вот зачем он приостановился. Впрочем, я вас уверяю, что завтра мой Сысоев перейдет Днепр и потревожит их очень с тылу, а Платову пошлите сказать, чтоб он шел к ним в лицо, тогда четыре полка будут наши».
(Продолжение письма потеряно.)
Ответ Ермолова к Багратиону
(Получено 2 августа.)
«Несправедливо вините вы меня, благодетель мой, будто бы я начал писать дипломатическим штилем. Я вам говорю как человеку, имя которого известно всем и всюду, даже в самых отдаленных областях России, тому, на которого не без основания отечество полагает надежду свою, человеку, высокоуважаемому государем и пользующемуся его доверием. Вы соглашаетесь на предложение военного министра; не хочу сказать, чтобы вы ему повиновались, но пусть будет так. В обстоятельствах, в каких мы находимся, я на коленях умоляю вас ради Бога, ради отечества, писать Государю и объясниться с ним откровенно. Вы этим исполните обязанность свою относительно е. в. и оправдаете себя перед Россией. Я молод, мне не станут верить; если же буду писать – не заслужу внимания, буду говорить – почтут недовольным и осуждающим все, но верьте, ваше сиятельство, это меня не устрашает. Когда гибнет все, когда отечеству грозит не только срам, но и величайшая опасность, там нет ни боязни частной, ни выгод личных, я не боюсь и не скрою от вас, что писал, но молчание, слишком долго продолжающееся, служит уже доказательством, что мнение мое почитается мнением молодого человека. Однако я не робею, буду еще писать, изображу все, что вы сделали и в чем встречены вами препятствия. Я люблю вас слишком горячо, вы всегда облагодетельствовали мне, а потому я спрошу у е. в., писали ли вы к нему или хранили виновное молчание; в последнем случае, достойнейший начальник, вы будете кругом виноваты.
Если вы уже не хотите, как человек, постигающий ужасное положение, в котором мы теперь находимся, продолжать командование армией, я, при всем уважении моем к вам, буду называть и считать вас невеликодушным. Принесите ваше самолюбие в жертву погибающему отечеству нашему, уступите другому и ожидайте, пока не назначится человек, какого требуют обстоятельства.
Пишите, ваше сиятельство, или молчание ваше будет ужасно обвинять вас».
Письмо Багратиона к Ермолову
«Эх, брат, взяли! Вот вам правый фланг, вот Поречье! Мало повесить! А ты, мой милый, очень на меня напал и крепко ворчишь! Право, нехорошо! Я знаю, что любишь меня и за то крепко нападаешь. Я сам, мой друг, тебя люблю так, как более не могу. Но что мне писать Государю, сам не ведаю. Я писал, что соединился, просил, чтоб одному быть начальником, а не двум. Посылаю ему все мои отношения, равно и министра ко мне в копии, чтоб он ведал, но ни на что ответа не имею, а более писать я не ведаю что. Если написать мне прямо, чтобы дал обеими армиями мне командовать, тогда Государь подумает, что я сего ищу не по моим заслугам или талантам, а по единому тщеславию. А вы теперь берегитесь, чтобы Бонапарте не сделал с вами штуку данцигскую. Имейте ежедневно известия от графа Витгенштейна. Не идут ли на него и на Тормасова? Посылайте теперь, как можно, в Ивню и Рудню, хотя большую часть кавалерии прогнать пехоту из Рудни. Там есть еще десять полков кавалерии и пехоты. Зачем Платова бросаете так далеко вправо? Его посылайте с нашею кавалерией на Рудню и Бабиновичи. Там их, говорят, довольно очень. Там надобно их хорошенько пощупать. Ради бога, думайте о продовольствии настоящем и будущем, и рекомендую вам главную вещь: вы должны все бумаги министра внизу подписывать, яко главного штаба начальник. Вы должны всю переписку знать министра с нами, по части военной; иначе будете отвечать; и поздно будет сказать: «Я не знал, мне не сказали!»
(Окончание письма потеряно.)
Письмо Ермолова Багратиону
(Получено 6 августа на марше от Смоленска к Дорогобужу.)
«Ваше сиятельство!
Имеете все право нас бранить, но только не за оставление Смоленска. После мы вели себя героями, правда не совсем благоразумно, однако же геройски. Когда буду иметь счастье вас видеть, расскажу вещи невероятные. Смоленск надо было защищать; но заметьте, что неприятеля нет доселе в Ельне, следовательно, все силы его были у Смоленска, а мы не были так сильны после суточной города обороны.
Наконец, благодаря Бога, хотя раз мы предупредили ваше желание вам угодно было, чтобы мы остановились и дрались; прежде получения письма вашего я получил уже о том приказание. Теперь, почтеннейший благодетель, надлежит вам оказать нам помощь. Пусть доброе согласие будет залогом успеха; если Бог защищает правую сторону, то он благословит наше предприятие и будет нам помощником. Представьте себе, ваше сиятельство, что два дня решат участь сильнейшей в Европе империи, и вам судьба представляет эту славу. Самая неудача не должна отнять у нас надежды; надо противостоять до последней минуты страшным усилиям могущественного соперника; одно продолжение войны представляет вернейший способ восторжествовать над злодеями нашего отечества. Боюсь, чтоб опасность, угрожая древней нашей столице, не заставила бы прибегнуть к миру, но это мера малодушных и робких. Все надо с радостью принести в жертву, когда под дымящимися развалинами жилищ наших можно погребсти врагов, ищущих гибели нашего отечества. Благословит Бог. Умереть должен россиянин со славой».
Письма Багратиона Ермолову
«Любезный друг Алексей Петрович!
Министр пишет мне, как изменнику. Это истинно больно, но я не могу служить никак. Дела мои и все движения не ему отдам на суд, но целому свету, и, сколько он меня ни путал и двулично ни писал, я все вышел и выйду в честью. Армия в три дня у Смоленска не от меня. А кому должна благодарить Россия, то министр должен ведать. Я не токмо огорчен и взбешен, но более. Итак, армия моя, наполненная единодушием, верою и пробравшись весьма бестолковыми направлениями от министра, дошла, однако, до цели. Но как бы то ни было, я не слуга Барклаю; ибо я до сих пор думал: я служу государю и отечеству, а по его отношению вижу, что ему. Итак я в три дня в Смоленск и армию ему отдаю. А я очень нездоров и с ума сошел точно по милости Б. Следовательно, сумасшедший не токмо защитить отечества, но и капральством не может командовать. Министр более не мог меня уже огорчить, как огорчил, и полно! Прощайте. Вам всем Бог поможет, и дай вам Бог все, и мне пора в чужой хижине оплакивать отечество, по мудрым распоряжением иноверцев. Дайте знать, что у вас делается по известиям. На Ельню неприятеля не слышно. Я от вас два дня ничего не имею. Что делается в Смоленске? Куда они идут, за вами или остановились? Где Платов и какое его направление? Нужно нам собрать людей. Усталых много; отдохнуть надобно. Подумайте укомплектовать в Дорогобуже. Пора отсылать в Москву и дать знать, чтобы готовили людей. Равно в Калуге, в Ярославле, в Твери, а где еще в других местах. Скажите, ради Бога, зачем оставили Смоленск и какое намерение министра? Куда мы пойдем, по крайней мере знаете ли, что неприятель делает и куда он пошел? Прошу дружески, дайте мне знать обо всем. Надобно примерно наказать того офицера квартирмейстерской части, кто вел Тучкова. Вообрази, что 8 верст вывел далее и Горчаков дожидался до тех пор, пока почти армия ваша пришла. Ради бога, дай знать! Ей-богу, с ума надобно сойти от бестолковщины.