Хороший ученик

Ин всегда все делала по–своему, и на первый взгляд для нее не существовало авторитетов. Она стремилась все испытать на практике — даже правда ли, что "ток бьется". Единственное, что ее увлекало, это биология, и в школе она отдавала ей все свое время и силы. В тринадцать она прониклась духом радикальных экологических организаций, и с того момента жизнь Мэй (и моя) оказалась неразрывно связана с полицией. Ин участвовала во всех акциях экологов Дахура, будь они направлены на защиту какой‑нибудь мелкой рыбешки в амазонских болотах или против опытов на животных в лабораториях дахурских институтов. Полиция приводила ее домой или просила нас забрать бунтарку из участка. Можно было только радоваться, что работа Мэй никак не связана с животными, иначе ей пришлось бы несладко — как, например, мне.

— Сколько людей ты убил на этот раз? — Подобной фразой Ин встречала меня в дни своего пацифизма. — Вы уничтожаете самобытную культуру таких‑то племен! Вы хотите насадить свой порядок, чтобы они колдовали только по–вашему! Вы ставите Сети, чтобы контролировать тех, кто вам сопротивляется!..

Первые годы я пытался спорить и объяснять, чем именно мы занимаемся в Африке, что у нас нет задачи кого‑то убивать — только поймать и доставить в суд или в тюрьму. Но говорить об этом оказалось бесполезно. Ин меня не слышала — истинными ей казались слова товарищей по борьбе, продвигавшим такую точку зрения на Легион. Поэтому однажды, когда она вновь завела старую песню, я предложил ей съездить на месяц в Конго, где служил в то время.

— Поехали, — сказал я. — Посмотришь на все своими глазами, узнаешь, как там на самом деле, а не со слов твоих друзей, которые понятия не имеют, о чем говорят.

— Ты это специально! Ты знаешь, что такое невозможно! — огрызнулась Ин. — Я гражданское лицо и еще учусь в школе!

— В городе надо мной нет начальства, и я без проблем оформлю тебя своим помощником. Конечно, внешность придется изменить — могут возникнуть проблемы с местным населением, которое ты так любишь, — но пока ты со мной, все будет в порядке.

Ин вопросительно посмотрела на мать. Разговор проходил в гостиной, в присутствии Мэй. Тао, к счастью, не было, иначе она бы потребовала, чтобы я взял и ее.

— И что, ты отпустишь меня в Африку? — недоверчиво спросила Ин. Мэй пожала плечами:

— По части безопасности я твоему отцу доверяю. Со школой договорюсь. Так что да, на месяц я тебя отпущу.

— Ты специально это обещаешь… — повторила Ин, обернувшись ко мне.

— Да, специально, — перебил я ее, — потому что мне надоела твоя демагогия. Когда кто‑то в твоем присутствии говорит глупости о животных, ты сразу встаешь на дыбы, потому что ты об этом все знаешь, а тот человек — профан, и лучше бы он молчал. Но когда ты ведешь себя подобно этому профану, рассуждая о том, о чем не имеешь ни малейшего представления, то почему‑то считаешь себя правой. Я предлагаю тебе лично посмотреть на все, чем я занимаюсь, и когда в следующий раз ты начнешь меня в чем‑то обвинять, то хотя бы не будешь голословной.

Я был почти уверен, что она скажет "да", и через неделю я вернусь в часть не один. Но вместо этого Ин рассердилась, обиделась и ушла в свою комнату, заперевшись до утра. В тот вечер меня постигло разочарование. Хотя Тао была "папина дочка", именно Ин казалась мне наследницей нашего с Мэй воинственного духа. На поверку все оказалось иначе. Я был настолько огорчен, что Мэй это заметила и тем же вечером спросила:

— Ты действительно собирался взять ее в Конго?

— А ты сомневалась, что я на это способен? Зачем тогда поддерживала?

— Я знала, что она откажется. — Мэй слегка улыбнулась. — Ты воспринимаешь ее поведение слишком серьезно, потому что вы редко видитесь. А я вижу ее каждый день и понимаю, что Ин хочется бунтовать, но бунтовать безопасно. Она подросток. Ей не нужна правда, ей нужен адреналин и протест. Скоро она перебесится и займется своей биологией.

Я пробормотал:

— Тао бы сразу согласилась.

— Если бы Тао вздумала отправиться в Африку, она бы всё спланировала и всё сделала сама, — ответила Мэй. — И вообще, — она посмотрела на меня неодобрительно. — Закрываем тему наших детей на войне. Достаточно того, что ты пропадаешь там месяцами.

Тему мы закрыли, но разочарование осталось. Я всегда считал, что Ин искренна в своей позиции и просто не знает того, о чем говорит, не доверяя родителям и опираясь на авторитет друзей. Словам родителей можно не верить, но когда возникает возможность узнать все самой, как можно ею не воспользоваться? "Я бы воспользовался, — думал я той ночью. — Да я так и сделал в школе…" Ин оказалась не той, какой пыталась выглядеть, и я был огорчен. Безопасный бунт, о котором говорила Мэй, представлялся мне бессмысленностью. Разве это бунт? Всего лишь игра! Как любой родитель, я хотел, чтобы моим детям ничего не угрожало, но не меньше я хотел, чтобы они росли честными и бесстрашными.

Тот разговор оказался переломным. В свой следующий приезд я не услышал от Ин ни одного упрека, а когда через год она закончила школу, поступила в колледж и начала изучать биологию, наши отношения улучшились.

Когда началось застолье, Кан, по своему обыкновению, остался в комнате, и Мэй отнесла ему тарелку с пирогом.

— Сходи, подари ему дерево, — сказала она, спустившись, — а то он скоро ляжет спать.

— Берегись, Чу о тебе спрашивал, — ухмыльнулась Ин, и я подумал, что неплохо было бы узнать, наконец, IQ этого зверя.

Через приоткрытое окно в комнату заползал холодный зимний воздух. Кан полулежал на кровати с Чу под боком в окружении книг. Я поставил на стол шоколадное деревце рядом с нетронутым пирогом и, поворачиваясь, поймал на себе внимательный взгляд Кана. Миг — и он опустил глаза, а я застыл на месте, пораженный мыслью, показавшейся мне в тот момент страшной и кощунственной. Что если он просто притворяется? Что если обычный нелюдимый ребенок, каким мы считали его в первые два–три года жизни, научился искусно управлять окружающими и добиваться своего, выбрав для этого необычный, но не такой уж редкий способ — сказаться больным? Что если он нормален?.. нет, даже более чем нормален — умен не по годам и может интуитивно читать в душах окружающих, понимать их достаточно, чтобы ими управлять? Я подумал о прочитанных в архиве Министерства документах с подробной биографией Риддла, и мне стало совсем нехорошо.

В ту же секунду я осознал, что мы с Каном смотрим друг на друга, не отрываясь. Он казался почти неподвижным, лишь изредка мигая и проводя пальцем по большой голове кота. Потом Чу поднялся, соскочил с кровати и, не обращая на меня внимания, выбежал из комнаты.

Приоткрытое окно хлопнуло, я на секунду обернулся, а когда вновь посмотрел на Кана, он все так же полулежал, не сводя с меня глаз. Я прошел к двери и медленно сел на стул, чувствуя, как по коже бегут мурашки. Кан не обратил внимания на мое перемещение, продолжая смотреть на то место, где я только что стоял. Он все так же изредка мигал и водил пальцем по покрывалу, где минуту назад лежал Чу.

Что‑то было неправильно; эта сцена напомнила мне о чем‑то, и через секунду я вспомнил — много лет назад с похожим чувством ирреального я воспринял появление среди джунглей Луны и ее мужа. Неожиданные, почти невозможные люди в неподходящем месте… Я выскочил из комнаты, быстро направился к лестнице и спустился на первый этаж.

Из‑под ног шарахнулся Чу, злобно зашипев на меня в коридоре. Мэй и дочери разговаривали за столом, а на диване с аквариумом в руках расположился Кан. Он был настолько поглощен рыбкой, что не заметил моего возвращения. Я поманил Мэй, и когда мы вышли на кухню, замкнул ее периметр Стеной тишины.

Рассказывая о произошедшем в комнате, я ожидал, что она кивнет и скажет: "Да, знаю, просто я пока не хотела тебе говорить…", но оказалось, что Мэй еще не сталкивалась с тем, как наш сын создает волновых фантомов. Способности, которой знамениты африканские колдуны, трудно было ожидать от ребенка, тем более от того, кто никогда не был в Африке.