Бегущие наобум (ЛП)

— Вообще до стрельбы не должно было дойти. Три мужика не могут справиться с одним, а?

— Их было двое.

— О! — Кенникен быстро глянул на меня. — А что случилось со вто­рым?

— Не знаю, убежал, — ответил здоровяк.

— И неудивительно, — вмешался я, стараясь говорить как можно более безразлично. — Это всего лишь случайный знакомый из отеля.

Внутри я весь кипел от злости. Так значит, Кейс просто-напросто сбе­жал, бросив меня на произвол судьбы. Ни полслова не скажу о нем Кенникену, но если удастся выбраться отсюда, я с ним посчитаюсь.

— Видимо, он и поднял тревогу в отеле, — заметил Кенникен. — Вы вообще на что-нибудь способны?

Здоровяк пытался протестовать, но Кенникен остановил его вопро­сом:

— Что делает Ильич?

— Разбирает на части автомобиль, — уныло ответил тот.

— Иди и помоги ему.

Они оба повернулись, но Кенникен резко сказал:

— Не ты, Григорий. Останешься здесь и будешь охранять Стевартсе-

на.

Дал ему свой пистолет.

— Могу еще выпить? — спросил я у Кенникена.

— Почему бы и нет? Можно не опасаться, что ты станешь алкоголи­ком, не проживешь так долго. Будь осторожен с ним, Григорий.

Они вышли из комнаты, закрыв за собой дверь. Григорий стоял как раз напротив и таращился на меня пустым взглядом. Я очень медленно под­тянул ноги и встал с кресла. Григорий поднял пистолет. Я улыбнулся ему, подняв пустой стакан.

— Ты слышал, что сказал шеф: у меня есть разрешение на последнюю выпивку.

Ствол пистолета опустился.

— Буду за твоей спиной, — предостерег он меня.

Я зашагал к буфету с алкоголем, не переставая говорить ни на секунду.

— Могу поспорить, что ты вырос в Крыму. Твой акцент трудно пере­путать, Григорий. Я угадал?

Он промолчал, зато я говорил и говорил.

— Не вижу здесь русской водки, Григорий. Есть, правда, исландская, но это не одно и то же. Мне она не нравится. И вообще, водка, даже рус­ская, мне не по вкусу. Мой любимый напиток — шотландское виски. Оно ведь и понятно, я же шотландец.

Позвякивал бутылками, чувствуя на затылке дыхание Григория. Налил в стакан виски и добавил воды. Повернулся, держа в руке стакан: Григорий стоял в метре от меня, целясь пистолетом прямо в живот. Я всегда говорил, что пистолет может быть очень эффектным оружием, а Григорий еще раз доказал, что тоже знает об этом. В помещении пистолет идеальное оружие для убийства. Если бы мне сейчас пришла в голову глупая мысль плеснуть алкоголем в лицо Григорию, он без труда перебил бы мне позвоночник.

Я поднял стакан выше.

— Твое здоровье! Как говорят в Исландии.

Возвращаясь на свое место, я по-прежнему держал руки высоко, так как в противном случае у меня из рукава выпал бы укрытый там баллон с газом. Передвигаясь так своеобразно, я, очевидно, выглядел довольно педерастично, ибо Григорий бросил на меня полный презрения взгляд.

Глотнул из стакана и взял его в другую руку. Когда я уже перестал вер­теться, баллон оказался укрытым между накидкой и подлокотником крес­ла. Еще раз поднял тост за Григория и с интересом принялся вглядываться в огоньки торфа в камине.

На каждом газовом баллоне виднеется грозное предупреждение: «Внимание! Смесь очень огнеопасна. Не применять вблизи огня или пла­мени. Держать подальше от детей. Не прокалывать, не сжигать». Торговые фирмы не любят размещать на своих товарах грозные предупреждения, но обычно поступают так под нажимом закона, поэтому появление такого запрета неоспоримо доказывает его полную обоснованность.

Торф в камине горел ровным и веселым пламенем. Я понимал, что попытка забросить баллон в огонь может для меня закончиться двояко: либо баллон взорвется, как бомба, либо вылетит, как ракета, причем оба варианта меня устраивали. Единственной проблемой оставалось время, когда произойдет взрыв. Положить баллон в огонь представлялось про­стым делом, но я опасался, что кто-то, например, Григорий, может ока­заться достаточно наблюдательным и сумеет его оттуда достать. Парни Кенникена вовсе не обязаны быть такими неудачниками, какими он их представлял.

Кенникен вернулся.

— Ты говорил правду, — сказал он, обращаясь ко мне.

— Я всегда говорю правду. Вся беда в том, что большинство людей этого не замечают. Так ты согласен со мной насчет Слэйда?

Он сморщил брови.

— Я не имел в виду твою глупую сказочку. Дело в том, что в автомо­биле не нашли того, что искали. Где он?

— Я тебе не скажу.

— Скажешь.

Зазвонил телефон.

— Могу с тобой поспорить, что ничего от меня не узнаешь.

— Я не хочу здесь пачкать кровью ковер. Вставай!

Кто-то рядом поднял трубку.

— Могу ли сначала допить виски?

Ильич открыл дверь и позвал Кенникена.

— Будет лучше, если допьешь его прежде чем я вернусь, — сказал, уходя, Кенникен.

Он вышел из комнаты, а Григорий тотчас встал передо мной. Это несколько затрудняло реализацию моего плана, потому что, пока он торчал предо мной, я не мог бросить баллон в камин. Я коснулся лба и почувство­вал, как покрываюсь испариной.

Кенникен вернулся вновь и глянул на меня испытующе.

— Ты, кажется, сказал, что мужчина, с которым ты был в Гейсир, слу­чайный знакомый из отеля?

— Согласен.

— Что тебе говорит имя Джек Кейс?

Я безразлично смотрел на него.

— Абсолютно ничего.

Он грустно улыбнулся.

— И ты утверждаешь, что всегда говоришь правду, — он сел. — Похо­же на то, что мои поиски потеряли всякий смысл. Говоря точнее, потеря­ли смысл для тебя. Догадываешься, что это значит?

— Со мной покончено, — ответил я и на самом деле так думал. Ситу­ация изменилась совершенно неожиданно.

— Я не остановился бы ни перед чем, чтобы вытянуть из тебя нужную информацию, но инструкция изменилась. Можешь не волноваться, Стевартсен, я избавлю тебя от мучений.

— Спасибо, — искренне ответил.

Он сочувственно покачал головой.

— Мне не нужна твоя благодарность. У меня приказ: убить тебя немед­ленно.

Снова зазвонил телефон.

Слова застряли у меня в горле.

— Почему? — хрипло спросил я.

Он пожал плечами.

— Ты мешаешь нам.

Я проглотил слюну.

— Ты должен подойти к телефону. Может, скажут, что приказ отменя­ется.

Он криво усмехнулся.

— Помилование в последний момент, да? Не думаю. Ты ведь наверня­ка догадываешься, почему сказал тебе о новой инструкции? Тебе хорошо известно, что обычно этого не делают.

Ясное дело, что знал, но не собирался ему в этом признаваться, чтобы не доставить еще больше удовольствия.

Телефон перестал звонить.

— В Библии есть неплохие места, — продолжал Кенникен. Напри­мер, «око за око, зуб за зуб». Я приготовил все к нашей встрече и искренне жалею, что не смогу реализовать свои планы в отношении тебя. Но хоть увижу, как ты потеешь от страха, вот как сейчас.

Ильич просунул голову в дверь.

— Рейкьявик, — сообщил.

Кенникена от злости передернуло.

— Иду.

Он поднялся.

— Подумай и попотей еще немного.

Я протянул руку.

— У тебя есть папиросы?

Он на полушаге остановился и громко рассмеялся.

— Великолепно, Алан! Вы, англичане, неотделимы от традиций. Разумеется, в соответствии с традицией ты имеешь право выкурить последнюю папиросу.

Он бросил мне свой портсигар.

— Может, еще что-нибудь?

— Да, — подтвердил я. — Хочу в новогоднюю ночь двухтысячного года оказаться на центральной площади Лондона.

— Глубоко сожалею, — подвел он итог разговора и вышел.

Я открыл портсигар, взял папиросу и принялся беспомощно обша­ривать карманы. Затем очень медленно наклонился, чтобы взять лист бумаги.

— Хочу прикурить папиросу, — объяснил Григорию и наклонился в сторону камина, молясь в душе, чтобы русский оставался у двери.

Удерживая сложенный лист бумаги в левой руке, я наклонился вперед, а правую руку прикрыл телом. В тот момент, когда вытаскивал бумагу, одновременно бросил в камин газовый баллон, после чего вернулся на место. Помахивая бумагой, чтобы отвлечь внимание Григория от камина, приложил ее к папиросе и, затянувшись, выпустил облачко дыма. Специ­ально ждал, пока огонь подберется к моим пальцам.