Суккуб

Я подумала, я сказала: Леша, отодвинься.

Я смотрела на него: Успокойся.

Я поднялась на ноги, застегивая джинсы и поправляя лифчик: Поспи два часа.

Подняв геркулес, я пошла прочь.

Все не так. Все совсем-совсем не так!

Два дня я старательно избегала Лешку. Два дня я пыталась вспомнить, кто заплатил за лекарства. Два дня, как на иголках, я пыталась вспомнить случаи, когда могла бы срываться в течение прошедших четырех лет. Это значило бы, что я лишь поставила зеркало перед своей совестью. А сама делала, что и раньше. По мелочам. Без особых затрат…

Энергия в природе не возникает из ничего и не исчезает; она только может переходить из одной формы в другую, – это все, что мне оказалось нужным в двенадцать лет для понимания природы взаимодействия. Энергия нейтральна и безымянна. Она течет сквозь всех и циркулирует внутри каждого. Самый простой способ позаимствовать ее для своих целей – возбудить физическое желание. И это не плохо. Это как кровопускание. Как донорство. Как месячные. Когда уходит кровь, организм работает на компенсацию и обновление. Так я считала в двенадцать, в тринадцать, в четырнадцать, в пятнадцать, в шестнадцать лет. Сейчас я об этом не думаю…

Я обегала взглядом занятые компы и безразличные затылки. Я постукивала мыском по полу.

– Ты когда освободишь? – наклонилась к Галке.

– …После меня Миха занял, – ответила она, захлебнувшись.

– После кого никто не занял? – повысила я голос.

Ко мне обернулась пара безразличных лиц. Никто не ответил.

Будет слишком нагло, если я навещу побитого Урода? Справлюсь о здоровье… бла-бла-бла.

Еще раз обежав взглядом затылки, макушки и лбы, я вышла. Интересно, бугая исключат или снова пронесет?

Я помнила станцию метро, я знала этаж, я нажала звонок под номером 221.

– Кто? – безразлично скрипнул Урод за дверью.

– Лида.

Взглянув на его физиономию, я поморщилась. Лиловые отпечатки любви и верности Дрона расплывались на лице в желтовато-зеленом ободке. Правая рука висела на перевязи. Кисть распухла и стала землисто-коричневой. Это был редкий случай, когда синяки могут украшать.

После заминки он отошел от двери, впуская. Я не могла сказать, что пришла навестить. И не только потому, что это было ложью. Просто, не могла. Я искренне относила его к подвиду людей, с кем здороваться и кого благодарить излишне. Да – это было отголоском немыслимого высокомерия! Заработала я его в последних классах школы. Избавиться до сих пор не могла…

Осознавая, мирилась. Собираясь исправиться, без лишних угрызений совести делала по-прежнему.

– Сломана? – спросила, снимая туфли.

– Нет, трещина. Ерунда, – он пошел на кухню, с которой слышался треск и доносился аппетитный запах жарившегося мяса. Я направилась за ним. Встала в проеме двери и облокотилась на косяк.

Однорукий кулинар-любитель в процессе стряпни. Из-за рыжих волос лиловые синяки казались неестественными, наложенными гримером. Только красные ранки на брови и губе выглядели натурально.

– Почему он напал на тебя?

Накрыв сковороду крышкой, Урод обернулся. Помолчал, глядя прямо и спокойно.

– Потому что я – ваш «Урод»?

Я вздрогнула и отвела взгляд. Захотелось выйти. Уйти. Совсем.

– Пойдем, – кивнул он, проходя мимо. Вжавшись в стену за спиной, я щелкнула затылком выключатель туалета. Обернувшись, щелкнула еще раз и пошла за парнем.

Позакрывав окошки на экране, он еще раз кивнул и ушел. Я почувствовала себя такой дрянью, какой еще ни разу в жизни не чувствовала. Достав из сумки флешку, вернулась к компьютеру.

– Что такое

хорошо

и что такое

плохо?-

Спрашивало с экрана. Открыв Word, я закрылась от вопроса и приступила к работе.

Вздрогнув от звука его голоса, я обернулась.

– Что?

– Есть будешь? – повторил он.

– Да, – кивнула я прежде, чем подумала «нет». Когда я ела нормальную еду? Когда я вообще ела что-то, кроме настоявшегося в кипятке геркулеса?

– Помоги, – попросил он и скрылся.

Я сохранила файл и прошла на кухню.

– Подержи дуршлаг.

Засунув ладонь в кусок асфальта с сочной зеленой травкой в трещине, Урод взял кастрюльку и откинул вермишель. Я засмеялась, глядя на застрявшую в асфальте ладонь. Подняв взгляд, он тоже слегка улыбнулся.

– Сядь, калека, – сказала я. – Здесь?

Положив ладонь на серебристую поверхность навесного шкафа, я дождалась кивка. Достав вилки, Урод сел. Только наложив нам обедо-ужин и сев за стол, я впервые попыталась вспомнить, как его зовут. Попыталась и не смогла.

Мы обедали на асфальтовой обочине. Точнее, на обочине стояла сахарница и заварной чайник. В углу под ним валялся нарисованный окурок. Мы же ели на проезжей части. На сгибе справа шла разделительная полоса. Не сплошная…

Очень странное ощущение посещало при мысли, что ты поглощаешь еду на асфальте рядом с чьим-то окурком. Я и так чувствовала себя последней дрянью. Сейчас же самооценка скатывалась под плинтус. Как же его зовут-то?

– Я могу еще посидеть? – спросила я, моя посуду.

– Сколько хочешь.

Выключив воду, я услышала шум телевизора. Поглубже вдохнула и пошла за комп.

8.

Мы стояли в коридоре и потрясывались перед сдачей «истории отечественных СМИ». Я посматривала на Моню.

Моня – это наше все. Она база данных обо всех и обо всем. Я никогда не жаловалась на память, но Моня – она просто живой жесткий диск со встроенным файловым менеджером и поисковиком. У нее темно-русые волосы и круглое лицо. Если Моня не смеется и не усмехается, значит, она дает отдых мышцам щек. Моня – это положительно заряженная частица нашего курса. Но притягивает к себе всех. Если бы Моня не была Моней, у нее была бы куча врагов. Она не пай-девочка, она бывает излишне резка, прямолинейна и насмешлива. Но её все любят. Это наша Моня....

Она всегда, всё и обо всех знает. Не у Аньки же спрашивать, как зовут Урода? Потом отбрыкиваться устанешь. Моня, устав от моих взглядов, вскинула брови и уперла руку в бок. Сдавшись, я перешла к ней на другую сторону коридора и уперлась плечом в бетон.

– Оба-на, – протянула я, вместо вопроса.

Наше рыжее недоразумение, сияя всеми своими лиловыми отметинами и рукой на перевязи, приближалось к аудитории. Как всегда – напрямик. Будто все люди – вода.

– Не слабо отделали, – прокомментировала Моня.

– У него есть какое-нибудь имя, кроме Урода?

Моня захохотала, оборачиваясь. Я улыбнулась в ответ, осторожно обегая взглядом сокурсников, сплошной живой изгородью покрывавших стены и подоконники.

– Марк, ты не можешь без нас и двух дней прожить? – спросила Моня, и я мысленно кивнула. Точно. Марк. Да-да… помню, было что-то такое.

– Только без тебя не могу, Моня, – сказал он своим обычным ржавым голосом.

Если бы это сказал любой другой парень, мы бы засмеялись. Но так как это сказал Урод, все молчали, пустыми взглядами пробегая по лекциям.

Так как свободное пространство было только между дверью и Моней, там Урод и прикрепился к стене.

– Так, что ты хотела? – Моня сменила плечо, которым упиралась в стену.

– Кто-то сбил меня с мысли… – я скорчила рожицу и отошла обратно к Аньке.

– Красавчег… – усмехнулась Анька.

Я заползла на подоконник. В это мгновение открылась дверь аудитории, и я сползла с него обратно на желтый линолеум. Анька отчаянно ловила мой взгляд, рассчитывая хотя бы на моральную поддержку. Подмигнув ей, я улыбнулась. Слева от нее от стенки отлепился Макс.

Я сдала первой. Только поднявшись со стула, сжала сумку, надеясь заглушить звук мобилы. Обернувшись к Майе Валерьевне, прошептала одними губами:

– Простите.

Выскочила в коридор.

– Да, Антон!

– Лида, у меня два текста на перевод. Медицинская тематика. Много профессиональных терминов. Общий объем восемь тысяч. Срочно. Сегодня до вечера. Возьмешь?