Полста историй

Понаблюдав за ними с превеликим удовольствием, ведьма и граф звучно чмокнулись и пошли поить прислугу; последними (хотя Гретхен Продай Яйцо и возражала) были напоены бесправные обитательницы графского кабинета.

Оставив не опорожненное ведерко на письменном столе, граф взял засыпавшую Гретхен на руки и бережно отнес ее в спальню.

Мало кто мог себе представить, что испытал в эту ночь Людвиг ван Шикамура. Дело в том, что у Гретхен Продай Яйцо чувствовала будущее, особенно ближайшее, и ей ничего не стоило предугадать малейшие желания графа. Если же вспомнить, что она была невероятно хороша, в самую меру хороша, и что целых четыреста пятьдесят два года одиннадцать месяцев и двадцать девять дней у нее не было мужчин, то вы можете представить что творилось той ночью в спальне графа...

Ранним утром в тяжелую дубовую дверь спальни бешено заколотили сначала кулаками, затем стульями и скамейками. Утомленный граф довольно спокойно отнесся к этому факту. Он встал, открыл дверь и... очутился в руках своих подневольных наложниц.

"Нахлебались зелья... — недовольно подумала Гретхен Продай Яйцо, рассматривая их блестящие страстью глаза. — Разве можно столько".

И зарылась с головой в подушки — даже ведьмам нужно время, чтобы восстановить силы после более чем бессонной ночи.

Кофе с коньяком Гретхен Продай Яйцо приказала подать в библиотеку ровно в полдень. Его принес измученного вида Катилина. "Ну и досталось ему..." — посочувствовала ведьма, приметив, что Катилина ее опасается. Опасается, потому, что она женщина.

Взяв чашечку с кофе, Гретхен Продай Яйцо подошла к окну. Над замком голубело небо, в нем паслись ухоженные барашки облаков. Выпив глоток живительного напитка, Гретхен Продай Яйцо оперлась лбом о холодное стекло и напротив увидела распахнутое окно химической лаборатории. А внизу, на брусчатке внутреннего дворика — графа. Он был наг и даже с высоты третьего этажа выглядел непомерно измученным.

…Но снится мне,

Что начали цветы повсюду осыпаться,

— продекламировала Гретхен Продай Яйцо и, допив кофе, направилась на кухню готовить себе омлет.

Через неделю Гретхен Продай Яйцо вернулась в свои хижину и прежнее обличие. Душа Софии из нее испарилась — уж очень безобразной была старуха-ведьма. Еще через неделю Гретхен Продай Яйцо вычитала из колдовских книг, что человек, доведенный до самоубийства, самоубийцей не считается. И, следовательно, душа Худосокова не погибла, а просто переселилась в следующее тело.

Морская Роса

Витторио Десклянка, полуитальянец-получех, поссорился с капитаном, вернее, капитан поссорился с ним, потому как проиграл слишком много в канасту. Из корабельной кассы, конечно. И капитан приказал высадить своего судового врача на более чем небольшой коралловый остров, забытый богом в южной части Тихого океана.

Остров оказался обитаемым — в северной его части под пальмами разметалась небольшая, хижин в десять, деревенька. Население деревеньки — девять мужчин и тринадцать женщин — приняло его радушно, особенно разница в четыре женщины. Детей на острове было мало — сказывалось близкое кровное родство супругов.

Посетовав на судьбу, Витторио Десклянка построил пальмовую хижину и зажил бесхитростной жизнью полинезийца — ловил рыбу, собирал съедобные раковины или лазал на пальмы за орехами. А когда все это или что-то одно оказывалось в желудке, валялся в зависимости от настроения то на белом прибрежном песке, то на циновках в своей хижине.

Язык островитян Витторио выучил быстро — в нем не было мудреных слов и понятий, как галопирующая инфляция, эмансипация, уровень заработной платы, карданный вал, инфаркт миокарда и многих других. Видимо, именно из-за убогости словаря островитяне были неразговорчивыми, и Витторио откровенно скучал. А может быть, и не из-за этого.

...Конечно, не из-за этого. Просто всю свою жизнь (и не только текущую) он ухлестывал за женщинами и этому занятию всегда отдавал большую часть самого себя — знания, силы, находчивость, обаяние, страсть, наконец.

А здесь, на этом острове со странным названием Пи-Ту-Пи, он не мог этим заниматься, не мог по той простой причине, что все женщины острова ухлестывали за ним без зазрения совести от утренней зари до вечерней и от вечерней до утренней. Бедный Витторио и шага ступить не мог, не нарвавшись на женщину, похотливо разлегшуюся на песке с поднятыми и разведенными в сторону ногами, и недвусмысленными жестами приглашавшую посетить ее святая святых хотя бы заинтересованным взглядом. Была у островных женщин еще одна дурная привычка — как только Витторио смаривала дневная жара, и он смежал очи под сенью кокосовых пальм, какая-нибудь островитянка, неслышно подбиралась к нему и жадно впивалась в его обмякшие губы. А вечерами, направляясь в свою хижину для сна, он частенько жалел, что нет у него ручной гранаты.

Витторио предлагал мужьями наиболее рьяных охотниц за удовольствиями, быть внимательнее к чаяниям и нуждам своих жен, но те лишь посмеивались...

— Через три-четыре луны все будет в порядке... — успокоил его старшина островитян.

— Что будет в порядке? — не понял Витторио

— Они не будут за тобой ухлестывать.

— Почему? — удивился Витторио.

— А ты, что, не знаешь, из-за чего женщины теряет интерес к мужчинам?

Действительно, через некоторое время все образовалось. И вовсе не из-за того, что Витторио Десклянка обессилел. Просто несколько самых отъявленных островитянок после серии жестоких потасовок объявили его своим мужем, и остальные были вынуждены смириться. Правда, раз или два в год, все же происходил "передел собственности", то есть случались перемены в личном составе контингента жен (как правило, после жесткой потасовки), но Витторио этих перемен уже не замечал.

…Он лежал в виду океана и смотрел, как волны катают по пляжу бесхозный кокосовый орех. Лежал и вспоминал, как десять лет назад душа его вдруг раздвоилась и образовавшаяся половинка заявила, что прибыла из ХХ века и зовут ее Бочкаренко Борис Иванович. И что прибыла она с целью нахождения и последующего изничтожения души форменного негодяя Леонида Худосокова... Много чудесного она ему рассказала и о страшном ХХI веке и о Мишеле Нострадамусе, и о козле Борьке, и о своих друзьях Черном и Баламуте.

До этого душевного раздвоения Витторио Десклянка был преуспевающим врачом в славном городе Триесте. И если бы ему в те времена сказали, что он забросит свою прибыльную практику и наймется костоправом на трехмачтовый бриг Эксельсиор, беспрестанно курсировавший меж портами Европы, Азии и Нового Света, он, конечно же, не поверил бы. И даже, наверное, перекрестился бы на образа.

Но так оно и случилось — Витторио вступил на вечно живую палубу. А перед тем, будучи медиком, хорошо знакомым с психиатрией, довольно долго сопротивлялся своей, как он считал, шизофрении, но, в конечном счете, последняя победила. И не только победила, но и привила ему вкус к женской красоте, научила драться ногами и, жульничая, играть в азартные игры. С течением времени Витторио поверил в существование Бориса Бочкаренко (как тут не поверишь?) и не мог более равнодушно думать о том, что где-то там, через сотни лет он, его супруга Вероника и близкие товарищи Баламут и София, Черный и Ольга будут дожидаются в природном застенке мучительной казни...