Страница 78 из 85
И на следующий же день я завербовался помощником кока на шхуну, направлявшуюся в Порт-Ройял, столицу Ямайки. "Порт-Ройял, так Порт-Ройял, — подумал я, поднимаясь на борт. — Начну с него!"
В Порт-Ройяле я прожил два года — С 1650 по 1651 год. Для поиска Худосокова не надо было становиться пиратом, и я занялся коммерцией, а попросту перепродажей пиратской добычи. Конкурентов у меня было много — весь город занимался этим — и дела шли так себе. Худосоков не прорисовывался, и в самом начале 1652 года я перебрался на Тортугу. Практически все жители этого славного острова пробавлялись пиратством, и мне ничего не оставалось делать, как засучить рукава и заняться тем же. Давным-давно, еще в детстве, я мечтал стать моряком и с особым удовольствием читал книги Стивенсона, Сабатини, Александра Грина и других "морских" писателей. Однажды, в седьмом, кажется классе, мне попалась книга об истории пиратства в Карибском море, и я зачитал ее до дыр. Мне-Леграну полученные тогда знания пригодились — я знал, в какую пиратскую экспедицию записываться, а в какую — нет. К 1664 году я всюду был известен как везунчик и рубаха-парень. Все знали меня, я знал всех, всех кроме Худосокова. Я уже подумывал перебраться в Европу, чтобы продолжить поиски там, но все обернулось иначе.
В начале 1665 года я за бесценок, смешно сказать — пятнадцать песо, купил у обнищавшего юнги раненого испанского штурмана с намерением вылечить его и затем перепродать подороже как опытного специалиста (здоровый он стоил бы сотню, а то и полторы). Штурмана звали Хосе Мария Гарсия Хименес, и ранен он был в грудь осколком разорвавшейся в бою кулеверины. Мне удалось вылечить его (медицинские знания ХХ века пригодились), и Хименес стал моим другом. Со временем я передумал его подавать — на Тортуге можно было встретить кого угодно, но не интеллигентного человека, с которым можно было поговорить об искусствах и добродетели. На него, конечно, находились покупатели, но я всем отказывал — говорил, что мне самому нужен штурман, потому как собираюсь купить корабль и стать его капитаном.
Последнее было чистой правдой — я давно присмотрел бригантину, но не хватало нескольких сотен песо. Их я собирался получить, перепродав кое-что из добычи последней пиратской экспедиции. Сам я в ней не участвовал, но денежный взнос на ее организацию сделал. При разделе приза мне на двоих с Луисом Аллигатором (мой компаньон с несносным характером, к тому же давно завидовавший моей удачливости) достался ящик с серебряной посудой. Мы принесли его ко мне домой и вскрыли. Когда я взглянул внутрь и увидел простой серебряный кувшин с аккуратно запаянным горлышком, у меня бешено заколотилось сердце. Клянусь всеми девками Тортуги, я тотчас понял, что в этом сосуде заключено не что иное, как препоганая душа Худосокова!
Луис Аллигатор подметил мою реакцию, но вида не подал. Когда поделить оставалось лишь этот кувшин и дорогой, прекрасной работы инкрустированный золотом и жемчугами подсвечник, он сказал, что, ввиду превеликого уважения к моей персоне, он уступает мне сей осветительный прибор. Я ответил, что справедливость требует, чтоб он достался моему досточтимому компаньону, на что Луис просто-напросто схватил кувшин со стола и сунул его в свой холщовый мешок. Я, потеряв самообладание, накинулся на него с кулаками. Завязалась драка, Хименес попытался нас разнять, но Луис Аллигатор ударил беднягу кувшином по голове, и тот упал, как подкошенный.
И не взглянув на жертву, разъяренный Луис, потрясая кувшином, двинулся ко мне. Он бы убил меня, детина он будь здоров. Однако на Тортуге за убийство добропорядочного сеньора, коим я, несомненно, являлся, полагалась виселица, и Луис предпочел разрядить свой гнев, хватив кувшином по тяжелому дубовому столу — на нем мы делили добычу. От удара кувшин треснул, из него, к нашему всеобщему изумлению выплыло искрящееся голубоватое облачко. Мы, раскрыв рты и широко распахнув глаза, уставились на диво. Оно неспешно приблизилось к Хименесу и… скрылось в зияющей в его лбу ране! Тут же все тело штурмана задрожало, он поднял голову, посмотрел на меня глазами — о, Боже! — Худосокова, вскочил на ноги и, опрокинув на нас с Луисом стол, вихрем вылетел из комнаты.
На следующий день я узнал от местных рыбаков (да, да, — на Антилах в те времена попадались и честные труженики моря), что Хименес прошлой ночью покинул Тортугу на парусной шлюпке хромоногого Джонсона. Еще через день я купил свою бригантину, собрал команду из лучших моряков Тортуги (двадцать восемь отъявленных головорезов с прекрасной репутацией) и немедленно вышел в море, якобы для того, чтобы захватить на поживу какое-нибудь испанское судно. Наверное, я был не прав, отправившись на поиски Хименеса в спешке, надо было лучше подготовится, закупить больше продуктов — солонины, фруктов, муки, живого скота... Но ждать я не мог. Что-то говорило мне, что действовать надо немедленно, пока дух Худосокова еще витает над Испанским морем .
Через месяц безуспешных поисков продукты закончились, и я был вынужден совершить безжалостный набег на одну из сельскохозяйственных ферм на побережье Санто-Доминго . Затем я прошел через Наветренный пролив и несколько дней крейсировал у берегов Кубы. Не найдя никаких следов Хименеса, прошел мимо острова Косумель и, в конце концов, очутился у мыса Каточе на полуострове Юкатан. К моему великому удивлению команда не роптала — столь велико было ко мне уважение пиратов. И они не ошиблись во мне. Как и я в них.
...Однажды вечером, когда мы приближались с запада к побережью Кубы, на горизонте показались испанские галеоны, общим числом четыре. Замыкающий корабль был явно перегружен и потому значительно отстал от остальных. Глаза мои не могли оторваться от него — сердцем я чувствовал: Хименес там!
— Это галеоны, везущие золото из Санта-Крус, — сказал мне старый Хью Грант, мой помощник, пытаясь нащупать отрубленное еще в прошлом году ухо. — И эта отставшая посудина нам не по зубам, клянусь печенкой старого Иосифа!
— Врешь, старый пес! — сказал я, не отводя остекленевших глаз от галеона. — Если я прикажу сейчас повернуть назад, ты первый назовешь меня испанской собакой.
— Так-то оно так, но все равно он нам не по зубам...
— Собери команду и скажи, что я решил захватить судно. Подойдем к нему ночью на шлюпках.
...К ночи все было готово. Шлюпки были спущены на воду, команда погрузилась в них, предварительно выполнив мой приказ пробить днище бригантины в нескольких местах. Этим я дал всем понять, что отступить нам будет некуда.
Через два часа шлюпки незамеченными подобрались к галеону. Самые ловкие и отчаянные пираты во главе со мной первыми вскарабкались на борт испанца, и через несколько секунд вахтенные и рулевой хрипели перерезанными горлами. Затем мы разделились — я, Хью Грант, юнга Посейдон и верзила Пети — моя главная пробивная сила — ворвались в каюту капитана, а остальные занялись сладко спящей командой.
Через полчаса все было кончено. Кому было суждено погибнуть — погибли, а оставшихся в живых я разделил на две части — победителей отправил делить добычу и пьянствовать, а побежденных запер в трюме.
...Мой главный трофей нашелся в лазарете. Он лежал на матраце без сознания. Над ним на спинке стула сидел попугай и мрачно раздумывал о превратностях столь краткосрочной человеческой жизни.
Осмотрев Хименеса, я обнаружил, что рана, нанесенная Луисом Аллигатором, воспалилась. "Скоро сдохнет", — с удовлетворением подумал я и, вынув из кармана камзола бутылку прекрасного португальского портвейна, принялся не спеша смаковать содержимое. Жизнь была прекрасна — передо мной издыхал заклятый враг, а трюмы галеона были забиты ящиками с испанским золотом и каменьями.