На железном ветру

Михаил все понял и только подивился хитрой деликатности старика.

Прикрыв глаза и прислушиваясь к стуку колес, Михаил думал, что Воронин большой дока по части всяческих хитрых комбинаций. В способности правильно комбинировать, видимо, и заключается талант разведчика, если такое понятие вообще правомерно. Впрочем, разведчик должен обладать множеством разных способностей. И не последнее место среди них занимает строгая самодисциплина. Спать... спать. Приказываю тебе спать, Донцов, выполняй.

— Uwaga, uwaga!..[17]

Жесткий голос репродуктора взорвался в мозгу, как бомба.

«Почему «увага»? Почему радио говорит по-польски?» — всполошилось сознание и тревожно забухало сердце.

Михаил открыл глаза и сразу успокоился. Соседи по купе доставали свои чемоданы. Поезд стоял у платформы, по ней густым потоком двигались люди. Здание вокзала с высокими романскими окнами было ярко озарено солнцем. «Warszawa» — прочитал Михаил на фронтоне. Заметив, что пожилая женщина примеряется достать с полки баул, Михаил легко вскочил и вручил ей баул с любезной улыбкой:

— Пшепрошем, пани.

Последовал щелчок каблуками, сделавший бы честь старому гвардейскому гусару.

— Дзенькую бардзо, пан, — с благосклонной улыбкой поблагодарила женщина.

«Вхожу в роль», — усмехнулся про себя Михаил. В кармане у него лежала справка, из которой явствовало, что предъявитель ее Викентий Станиславович Лентович, тридцати трех лет, дворянин польского происхождения, является бывшим корнетом русской службы, а ныне эмигрантом и занимается коммерцией.

На улице слегка подмораживало, снега не было. Саквояж с контрабандой Михаил сдал в камеру хранения, в буфете купил папирос, вышел на привокзальную площадь. Нанял извозчика и добрался до Маршалковской — центральной улицы со сплошными лентами вывесок, зеркальными витринами дорогих магазинов. Прошел ее из конца в конец — хотелось приглядеться к городу. Здесь, в центре, было людно и шумно. То и дело проезжали шикарные лимузины, блестели на солнце пуговицы офицерских шинелей, рябило в глазах от дамских нарядов. «Вылитый Столешников переулок времен нэпа», — подумал Михаил. Миновав Маршалковскую, он свернул на боковую улицу, проверил, нет ли «хвоста». Все было в порядке. Дефензива, по-видимому, ничего не знала о нем. Вопреки своим ожиданиям он не испытывал обостренного чувства опасности, беспокойства, не утерял внутренней свободы, обеспечивавшей естественность и непринужденность его поведения. Ему нужно было попасть на Гданьскую улицу, и, восстановив в памяти план Варшавы, он двинулся в нужном направлении. По мере удаления от центра город приобретал все более провинциальный вид. Приземистые дома, узкие, мощенные булыжником улицы, покосившиеся дощатые заборы — все это напоминало уездный городишко дореволюционной России. То ли план подвел, то ли память — Михаил долго плутал, прежде чем добрался до нужной улицы. Вот и дом № 37. Все полученные в Москве приметы сходились: окна с деревянными жалюзи, три каменные ступеньки перед входом, на двери — медная табличка: «Тадеуш Липецкий».

Дверь открыл человек средних лет с пышной темно-шатеновой шевелюрой без единого седого волоса. На носу — золотое пенсне, на плечи накинута серая, мягкого сукна домашняя куртка, по сторонам болтались кисти витого пояска. Липецкий, — это был он, Михаил видел в Москве его фото, — приветливо улыбнулся:

— Что желает пан?

— Мне нужен пан Липецкий. У меня до него дело, — по-польски же ответил Донцов.

— Входите.

Хозяин провел посетителя в просторную гостиную, обставленную старинной, в стиле Людовика XIV, мебелью. Множество картин на стенах и оригинальных статуэток, расставленных там и тут, делало эту комнату похожий на музей. Такому впечатлению способствовал и запах провощенного дерева и старых холстов.

Следуя приглашению, Михаил опустился в кресло с кожаным сиденьем и высокой резной спинкой.

— Не купите ли вы несколько подлинников Рембрандта? — произнес Михаил первые слова пароля.

— Я предпочитаю партию дамских чулок, — улыбнулся Липецкий.

— Вам привет от Виктора Аркадьевича.

— Спасибо. Как живет его дочка Танюша?

— Она уже взрослая девушка.

Липецкий шагнул к Михаилу, крепко пожал ему руку и сказал по-русски, с чуть заметным акцентом.

— Здравствуйте, товарищ. Как мне вас называть?

— Викентий Станиславович.

— Что я должен для вас сделать, Викентий Станиславович?

— Мне нужны надежные документы. Такие, с которыми я мог бы совершить поездку в Париж как польский гражданин и жить там некоторое время.

Липецкий сел в кресло напротив, задумчиво побарабанил пальцами по подлокотникам.

— С документами становится все труднее. Человек, который их достает, служит в полиции. Его документы всегда очень надежны. Он давно работает для нас и хорошо понимает: если документы подведут, его провал неизбежен. Правда, деньги, которые он с нас дерет, стоят риска. Сейчас какие-то обстоятельства у него на службе изменились, документы добывать стало труднее. Но все же завтра я постараюсь с ним увидеться и все выяснить. Вам пока придется пожить у меня. Вещи у вас есть?

— Да, саквояж с антикварными вещицами. Я оставил его в камере хранения.

— Надо принести ко мне. В случае чего, вы — один из моих поставщиков. Как-никак, я владелец антикварной лавки.

— Мы это учли, — улыбнулся Михаил.

По тому, как Липецкий, не таясь, свободно говорил о сугубо секретных вещах, Михаил понял, что в доме никого нет, кто бы не был посвящен во все его дела. Это соответствовало сведениям о Липецком, полученным в Москве. Антиквар и домовладелец Липецкий жил вдвоем с женой — товарищем и соратником по борьбе. Для соседей они были добропорядочными буржуа, для ксендза ближайшего костела — добрыми католиками. Покупатели видели в пане Липецком знатока живописи, ваяния и прикладного искусства прошлых веков; «человек из полиции», достававший за хорошие деньги документы, считал его крупным воротилой на ниве контрабанды. Только три или четыре человека в Москве знали, что Тадеуш Липецкий и его жена — советские разведчики.

В 1914 году Тадеуш, сын состоятельного варшавского торговца, учился в Кракове в университете. Себя по примеру большинства товарищей он считал националистом и мечтал об освобождении Польши из-под власти русского царя. Вскоре после начала войны вступил в «Польский легион», сражавшийся против русских на стороне Австро-Венгрии. Фронт, бессмысленная гибель товарищей, заносчивость австрийских офицеров на многое открыли ему глаза. Он увидел, что для австро-венгерской монархии идея свободы и независимости Польши столь же крамольна, как и для монархии русской. Осенью 1916 года Липецкий попал в плен, а весною русские сбросили царя. В лагере военнопленных бывший польский студент впервые встретился с большевиками, впервые познакомился с марксизмом, за несколько ночей проглотив десяток брошюр. Новые идеи оглушили его, перевернули сознание. Они так ясно, убедительно, и бескомпромиссно объясняли неравенство и несправедливость, с которыми он сталкивался на фронте и в довоенной жизни, что он принял эти идеи без колебаний. Выбор был сделан, судьба предопределена — он стал бойцом 2-го Интернационального полка дивизии Киквидзе. Полк дрался на юге против белоказаков и Добровольческой армии. Потом ранение, госпиталь. В конце девятнадцатого года его направили в разведывательный отдел штаба Западного фронта, «как владеющего польским и немецким языками», — гласило предписание. Машинистка отдела, сероокая брюнетка Маша Пахлевская — полька по отцу, украинка по матери — запала ему в сердце с первой же встречи. Она к нему также не осталась равнодушной, и вскоре они поженились. Когда после прорыва польского фронта Красная Армия развернула наступление на Варшаву, командование направило Липецкого и его жену в глубокую разведку. Они перешли фронт и добрались до Варшавы.

Возвращение пана Тадеуша из плена, да еще с молодой женой, в кругу знакомых его отца вызвало сенсацию. «Как вам удалось избежать большевистских зверств?» — вопрос этот стал для Тадеуша и Маши привычным. Заранее разработанная легенда удовлетворила не только любопытство знакомых, но и полиции. Отца в живых не было, мать лежала тяжело больная, дела пришли в упадок. Впрочем, супругов эти дела и не интересовали. Все свои усилия они направили на то, чтобы собрать как можно больше сведений о военных силах, стянутых к Варшаве. Не сегодня, так завтра должны были подойти части Красной Армии. А там: «Даешь Варшаву! Дай Берлин!»

17

Внимание (польск.).