Страница 11 из 16
Завершая дискуссию, хочу обсудить три возможных возражения, которые могут быть выдвинуты в контексте обсуждения контроля. Первое – не самое сильное и связано с тем, что говорить обо всех поощрениях в целом как инструментах контроля не всегда корректно, ведь разные формы вознаграждения обеспечивают разную его степень. И в некотором смысле это верно. Я бы даже развил это возражение и предложил некую систему оценки степени контроля: нужно проанализировать намерения поощряющего, отношение того, кто получает награду, а также изучить параметры самого вознаграждения.
Предположим, что мы хотим предложить кому-то вознаграждение и одновременно не допустить слишком жесткого контроля над поведением этого человека. Первый шаг – проанализировать нашу собственную мотивацию: стремимся ли мы в итоге добиться освоения нового навыка, закрепить некую ценность, повысить самооценку или рассчитываем главным образом достичь того, чтобы человек вел себя так, как нам нужно? Затем можно попытаться поставить себя на его место и представить, может ли ему показаться, что им манипулируют, независимо от наших собственных намерений. (Для кого-то положительная обратная связь будет просто полезной информацией, а другой может воспринять ее как хитроумную попытку контролировать его поведение в будущем.) На последнем шаге мы должны оценить объективные параметры связанного с поощрением опыта: насколько сильный акцент делается на само поощрение, насколько оно ценно и привлекательно, насколько тесно связано с качеством выполняемых действий и так далее. Здесь важно, чтобы получатель вознаграждения в как можно меньшей степени воспринимал его как стимул для действий.
Я считаю, что анализировать эти параметры имеет смысл, но не стоит думать, что одно это поможет полностью решить проблему. Делая акцент на манипулятивном характере поощрения, мы можем лишь усугубить это влияние. И нам никуда не деться от того факта, что всякий раз, говоря кому-то «сделай вот так – и получишь вот это», мы начинаем контролировать поведение этого человека. В каких-то случаях предлагающий вознаграждение может минимизировать степень контроля или, что еще опаснее, найти способ отвлечь внимание подопечных от самого факта контроля.
Тут возникает второе возражение, более серьезное, которое приводят не только Скиннер и его последователи, но и социальные теоретики, стоящие в целом на другой точке зрения: контроль – неизбежная характеристика человеческих отношений, меняться может лишь степень изощренности системы подкрепления. Улыбка и кивок могут обеспечивать контроль не хуже, чем долларовая банкнота, а иногда оказываются по-настоящему мощным инструментом: социальные формы поощрения часто обладают более устойчивым эффектом, чем материальные. И если мы не во всякой ситуации легко идентифицируем заинтересованное в установлении контроля лицо, это не значит, что такого человека вообще нет.
Эта мысль прекрасно отражена во введении к книге Man Controlled («Человек контролируемый»). Утверждается, что те, кого беспокоит явление, которому посвящена эта книга, то есть избыточный контроль, просто «боятся нового знания», и этот страх навязывается им некими «паникерами». А реалисты, конечно же, понимают, что «технология контроля поведения не хороша и не плоха – она нейтральна», вследствие чего «не может рассматриваться как самостоятельная проблема», ведь свободы (в книге это слово употребляется только в кавычках) вообще не существует, а потому и терять нечего. Нравится нам это или нет, «поведение всегда контролируется… В этом смысле мир – это один большой ящик Скиннера»[92].
Здесь, как мне кажется, нужно быть очень осторожными и не смешивать две совершенно разные идеи. Конечно, даже наиболее деликатные из раздающих поощрения и награды могут контролировать своих подопечных, с этим спору нет. Я уже говорил, что поощрения обеспечивают контроль не хуже, чем наказания, и неявные награды в этом смысле ничем не уступают очевидным. Но делать из этого вывод, что любые взаимодействия между людьми нужно рассматривать как попытку одних контролировать других, было бы ошибкой. Те, кто стоит на этой позиции, либо и правда убеждены, что индивидуальность и свобода выбора – иллюзия и все мы делаем лишь то, к чему нас побуждают внешние стимулы, либо слишком широко понимают смысл слова «контроль», включая в него самые разные типы взаимодействия, в частности попытки убедить собеседника в собственной правоте. Тогда понятие «контроль» становится настолько широким и неточным, что использовать его нет никакого смысла. Я могу утверждать, что как только двое вступают в диалог, то каждый пытается контролировать собеседника, но это утверждение можно считать верным только при определенном понимании слова «контроль», и в целом это мало способствует пониманию проблемы.
Гораздо более прочной мне представляется позиция, предполагающая, что лишь некоторые формы человеческого взаимодействия требуют установления контроля. В реальности провести различие бывает непросто, но осознавать его существование все же важно. В конце концов, граница между истиной и ложью тоже не всегда очевидна (например, в случае, когда потенциально актуальное и справедливое утверждение выпадает из рассмотрения). А еще многие люди позволяют себе врать по пустякам. Но это не дает нам права заключать, что человеческое общение всегда лживо и что не стоит и пытаться выявлять те случаи, когда собеседники обмениваются заведомо неверной информацией. Я считаю, что так же нужно смотреть и на вопросы, связанные с контролем.
И последнее из возможных возражений: оно связано с тем, что даже в случаях, когда можно воздержаться от попыток контроля над другими, он может быть допустим и даже необходим, причем неважно, применяются ли при этом поощрения или другие инструменты. В частности, многие согласятся с тем, что родители, не способные контролировать детей, просто не выполняют возложенных на них обязанностей.
В главе 9 и главе 12 я подробно выскажусь на эту тему, но и сейчас позволю себе несколько ремарок. Для начала, когда люди говорят, что детей нужно контролировать, они часто имеют в виду, что их нельзя оставлять полностью предоставленными самим себе. И вряд ли кто-то решится с этим спорить. Но говорить, что детям нужны правила или наставничество взрослого – совсем не то же самое, что утверждать, что их нужно контролировать. В быту мы нередко путаем эти два вида воздействия, но, как только мы определим разницу между ними, сложно будет представить, что найдется так уж много ситуаций, в которых потребуется применение инструментов, воспринимаемых большинством из нас как средства манипуляции и контроля.
Я считаю, что маленькие дети иногда требуют контроля. Очевидно, что позволять трехлетке самостоятельно гулять по улицам нельзя. Но прежде чем использовать инструменты контроля, нужно убедиться, что никакие более деликатные и ненавязчивые средства результата не дадут. Важно также задуматься над тем, как именно контроль реализуется: удается ли нам обосновать его применение разумными доводами («Машины иногда ездят слишком быстро, и я тебя очень люблю и не могу допустить, чтобы ты пострадал»)? Задумываемся ли мы над тем, насколько необходимо то, к чему мы пытаемся принудить ребенка? Стремимся ли мы помочь ему стать ответственным человеком (а не просто добиться от него подчинения)?
Как правило, родители и учителя, отстаивающие необходимость неограниченного контроля, не задают себе подобных вопросов. Часто это происходит потому, что они привыкли рассматривать мир так: либо ты контролируешь, либо уступаешь; либо жестко настаиваешь на своем, либо твои дети становятся неуправляемыми. Умение сформулировать гибкие и разумные правила поведения для детей, причем лучше бы в ходе совместного поиска решения проблемы, без агрессивного навязывания, – это совсем не то же самое, что контроль или тотальное попустительство.
92
Andrews and Karlins, 1972; цитата со с. 6–8. Бихевиористы часто заявляют, что программы, направленные на изменение поведения, как и другие инструменты, позволяющие контролировать деятельность человека, «нейтральны».