Я – сталкер. Синдром героя

– Я вот что думаю, солдатик, – сталкер лихо цокнул языком, – всё слишком гладко и сладко. Мы искали ниточку к этой мрази – Иванову, и тут вдруг девица красная.

Я не ответил. Сомневался, мешкал. Девушка и впрямь появилась как по заказу, но, как говаривал Болотник, в Зоне совпадения происходят всё чаще, и это норма, потому что совпадения – не совпадения вовсе, а скрытые, непонятные нам закономерности высшего порядка.

– Ты слышал вообще, о чем я говорю?

– Сколько у нас стволов? – ответил я вопросом на вопрос.

Фрегат покосился на меня, неприятно осклабился:

– Неугомонный ты, солдатик… Прямо как Инк. Он тоже с шилом в заднице.

– Людей сколько?

– Ну, допустим, мы с тобой, Инк, Хорёк, Грызун. Может, те двое – Спам и Монгол. Не факт, что все согласятся. И всё равно нас мало.

Помолчали.

– Инк – идеалист, – от наигранной весёлости в тоне сталкера не осталось и следа. – Он поклялся Зону от всякого отребья избавить и мутантов извести. Не позволяй ему тобой командовать, а то, не ровен час, встанешь под знамёна «леших» и побежишь с голым задом на пулемёты.

– А ты разве не с «лешими»?

– Я сам по себе, – сталкер пожал плечами. – Просто сейчас – по пути с «лешими», потом, может, вернусь в «Пепел». Или не вернусь… После той заварухи на блокпосту меня не хотят в кланах видеть. Боятся Хозяев. А то вдруг эти черти решат меня завалить и пол-клана в придачу перещёлкают. Ты, главное, Инка особо не слушай, вот я о чем. И про девчулю-красотулю подумай.

– Инка не слушать, девке не верить… Паранойя у тебя.

Сталкер обиженно фыркнул:

– Поживи в Зоне с моё… Тут такой мерзости хватает, от которой волосы на правом яйце дыбом встают. Надо ожидать чего угодно.

Я достал из пачки очередную сигарету, поднёс фильтр к губам.

– А ты проверь эту деваху, – вдруг предложил я.

– Как? Сказать: признавайся, милая, ты не настоящая?

Мы оба задумались, потом Фрегат предложил:

– Я могу сказать, что раскусил её и хочу работать на Иванова. Но если она согласится нас с ним свести, то я и правда уйду работать к Хозяевам, – он вновь рассмеялся, на этот раз вполне искренне.

Шутил он или говорил правду, я так и не понял. Фрегат спустился вниз, а я долго ещё сидел на крыше, глядя в чёрную бездну ночной Зоны. Так и не закурил.

Наверняка прежде, до появления аномальной жути, здесь дежурил пожилой сторож. Ходил себе с берданкой меж качелей и пугал перебравшихся через забор целующихся подростков и едва живых наркоманов. Теперь нет ни посёлка, ни сторожа. И если от двухэтажки уцелело хоть что-то, то посёлок Радостный сровняли с землёй ещё в первые недели существования Зоны, засыпая фосфорными бомбами занятые нежитью кварталы. А садик устоял. Быть может, для того, чтобы сегодня здесь заночевал наш отряд.

Я взглянул вниз. У входа в корпус о чём-то негромко разговаривали Белка и Фрегат. Наконец, сталкер взял спасённую девушку под руку и повёл в темноту. Там, укрывшись от посторонних глаз, они ещё какое-то время перешептывались.

– Как ты узнал? – яростно шептала Белка. – Кто-нибудь ещё в курсе?

– Догадался, – довольный внезапной удачей, расплылся в улыбке Фрегат. – Знаю только я.

– Сдашь меня?

– Кому? Инку? Или Монголу? Не знаю, кто хуже… Первый тебя убьёт точно. Второй сперва долго будет пытать, а потом… убьёт.

– Значит, сдашь, – Белка села на ржавую металлическую скамью, смахнув с неё снег и пожухлые листья, запрокинула голову, – неубедительная я актриса.

– Мы можем договориться. Я не скажу никому ни слова. Но когда всё закончится, ты передашь Иванову, что я тебе помог и хочу работать с ним и с Хозяевами.

Белка засмеялась.

– Работать с Хозяевами? Ты шутишь?

– Просто передай. И это не всё…

Фрегат раздумывал, доводить ли начатое до конца, но теперь, когда Белка над ним откровенно посмеивалась, требовалось унизить её, наказать, заставить выполнять его приказы.

– Что я должна делать? – она с опаской поглядела на сталкера.

– Чтобы я не сдал тебя Инквизитору и Монголу – двум маньякам-социопатам? – Фрегат осклабился. – Для начала разденься.

Белка испуганно вскочила с лавки и начала пятиться, пока не уткнулась спиной в дощатую стену полуразвалившейся беседки.

– Не выкобенивайся, – спокойно и надменно продолжал сталкер, – оба получим удовольствие. А ты можешь считать, что это ради дела. Живее, пока нас не хватились.

Девушка принялась расстёгивать куртку, руки не слушались. Сталкер тем временем снял с плеча автомат, положил на траву и шагнул к ней.

– А ты думала, дурёха… Это Зона, тут свои законы.

Позже, сидя на крыше дома и крутя в руках оставленную мной сигарету, Фрегат думал о произошедшем между ним и спасённой девицей. Грязный, потный, с заросшей мордой, он вряд ли был ей симпатичен. Первая женщина за полгода. Но все предыдущие были проститутками из бара, а Белка…

– Ты – мразь, – донеслось из слухового окна.

Белка, лёгкая и стремительная, прошлась по крыше и села рядом с Фрегатом, свесив ноги.

– Не ожидал, что ты придёшь.

– Чтобы сказать, какая ты скотина…

– Огонёк есть? – словно не услышал её Фрегат. – Я тут сигаретку нашел, хочу дымком подышать, а то от свежего воздуха мне как-то поплохело. И вообще, хватит ныть. Тебе ведь понравилось, не отрицай.

– Такое не может понравиться, – девушку трясло.

Она с минуту внимательно разглядывала своего обидчика, потом достала из кармана зажигалку и протянула было ему, но разжала пальцы, и пластиковое вместилище огня полетело в темноту.

– Хочешь меня убить? – поинтересовался Фрегат. – Тогда столкни с крыши. Правда, в этом случае тебя разоблачат, и не сможешь выполнить то, что поручено Ивановым. Давай-ка поступим разумно: мы доведём твоё дело до конца. Ведь цель – заманить сталкеров в ловушку, верно?

– Цель, близкая к этому.

– Значит, угадал… Мы теперь в одной лодке, дурёха. Мне нужен Иванов, а тебе – спокойное выполнение его задания. Поможем друг другу и разбежимся.

Фрегат извлёк из кармана спичечный коробок и потряс им перед Белкой:

– И помни, деточка, если я прошу огонька, это не значит, что у меня нет спичек.

Вика научилась плакать молча давным-давно. Она не рвала на себе волосы, не всхлипывала, лишь позволяла слезам течь из глаз, промывая душевные раны. Многое довелось пережить. Вечерами, закрывая глаза, девушка вспоминала двухкомнатную квартиру в центре Кирова. Лабиринтистую двушку её семья – мама и бабушка – делила с отцом и его новой семьёй, тремя приёмными и двумя своими детьми. Маленькая двухкомфорочная плита с застарелыми потёками жира, кричащие женщины и вечно плачущие карапузы. Они могли разъехаться, но обладание жилплощадью в центре города принималось как важнейшая цель. Самый терпеливый получал всё.

Когда отец напивался, он любил приходить к ней в комнату.

– А ну, брысь отсюда, бабы, – говорил он побледневшей бабушке и маме, тоже частенько выпивавшей. – Хочу с дочуркой поговорить.

И женщины покорно удалялись на кухню, помня крепость его кулаков. А отец садился на кровать рядом с Викой и начинал беседовать о своём далёком детстве…

Когда девочка подросла, начались приставания.

Адресованное бабушке и маме «А ну, брысь…» теперь означало, что девочку будут трогать там, где трогать нельзя.

– Только не перейди черту, пожалуйста, – жарко шептала мать, а Вика про себя думала: «Где ты видела черту? Защити меня от него! Пожалуйста, мама!»

В шестнадцать Вика ушла из дома и уехала в Москву. Этого оказалось достаточно, чтобы понять, что Киров, который она так стремилась покинуть, не хуже и не лучше прочих городов. Всюду есть хорошие и плохие люди. Ей попадались плохие, словно судьба расставила их вдоль жизненного пути девушки.

В безрадостном посёлке с названием Радостный, в восьмидесяти километрах от Зоны отчуждения, Вика очутилась по собственной глупости. Подружка, с которой они на пару снимали комнату у подслеповатой бабуси в Чертанове, сообщила, что ей предложили работу.