Страница 28 из 113
― Я тут тебе, Лева, списочек подозреваемых состряпал. Ну тех, кого я мог круто обидеть за последние три года. Перепиши скоренько себе в блокнотик. Как положено, для служебного пользования, ― Евген обвел взглядом окружающее пространство, включая зарешеченное окно, откуда просматривается часть тюремного двора и запретной зоны.
― Прелестно перепишем. Если в нашем почтенном доме заключения и скорби по прозванию Американка, представьте, дамы и господа присяжные заседатели, бедному местечковому адвокату Леве Шабревичу не разрешено иметь с собой маленький такой персональный ноутбук со всеми средствами глубокого шифрования.
― Вот еще что, Лев Давыдыч, чуть не подзабыл. У меня дома в кабинете, в ящике стола лежат два блока сигарет, лично мною когда-то привезенные из Киева. От курильщика Алексан Сергеича, царствие ему небесное, остались. Вот ты их возьми и россыпью, сам знаешь почему, мне сюда в следующую передачку.
Вот тебе наперед открытый реестрик, чего туточки в очередной передачке мне нужно с воли.
― Прелестно все сделаем, драгоценный ты мой Евгений Вадимович. Коли количество передач в месяц Американка не ограничивает. Вот помню на Володарке дело было…
― Лев, кончай базарить не по делу. Пиши и слушай.
Выйдешь на писателя Двинько, ты его знаешь, насколько мне помнится. Прикинь с ним, чтобы найти хорошего адвоката для Вовчика Ломцевича. Он же Змитер Дымкин, Олег Инодумцев и так далей. Сидит тут такой журналюга со мной в одной камере.
― Считай, нашли. У меня в консультации на Красной есть хороший хлопчик, профи по международным уголовным делам, некто Михаил Коханкович. Досточтимому Двинько он, кстати, прелестно известен. Прошлый год на славу воевал для него с москалями за авторские права. Даже кое-какие деньжата с них таки взыскал прелестно. Скудненько, конечно, но на гонорар, по слухам, кое-чего ухватили.
― Лева, вдобавок отыщи-ка тому Вовчику Ломцевичу-Скибке какого-нибудь записного правозащитничка погорластее, обязательно горлохвата с адвокатской государственной лицензией. Деда Двинько тем же озадачь. Непонятно, почему он раньше ничего не предпринял в масть.
Есть у меня одна задумка. Но о том после, в другой раз, по обстановке.
Теперь же я прошу тебя по нашим скорбным делам выйти на одну бардачную фирму… В прошлом году они на меня хорошо и плотно поработали в семейном и брачном отношении…
Евгений Печанский взял ручку, многозначительно обвел взглядом полуподвальное тюремное помещение для допросов, принялся писать на отдельном листе необходимые контакты и вводные.
Немного спустя Лев Шабревич внимательно прочел написанное, нервно хихикнул, закашлялся, словно чем-то подавился. И на том же листке бумаги разборчиво вывел: «Моя подзащитная, отмороженная Танька Бельская чалится тут в Американке с тобой по соседству. Альбину от консультации я к ней приставил адвокатессой».
Затем он многажды, педантично разорвал листок бумаги. Сложил опрятно бумажные клочки в потайной брючный кармашек. Глянул на собеседника, дергано вскочившего едва прочитав негласное сообщение.
― Не ворошись, Вадимыч, присаживайся поудобнее. Позволь-ка тебе гласно доложить, чего-ничего я прелестно раскопал и окучил по мотивам нам небезызвестной улики в виде пистолета системы «макаров» с непонятным таким серийным номером…
Глава шестнадцатая Татьяна всех благодарит
Тана Бельская весь день обреталась в отвратном и дурном настроении, весьма далеком от подцензурной лексики. Ее адвокатесса Альбина Болбик, ― «вот где падла, блядина, мышь белая, х…ва мандавошка крашеная…ать ее в трещину» ― не соизволила прийти ни до, ни после обеда в пятницу.
Ругань руганью, но своеобычным тюремным озабоченностям и бытовым мелочам Тана уделяет достаточное внимание. Хотя в душе у нее не то чтобы кипит, но непрерывно клокочет и пенится беспощадно женская злоба на тех, кто на свободе ее позабыл-позабросил. Не меньшая задушевно лютая ненависть безотрывно направлена от нее ко всем, держащим ее за решеткой второй месяц.
Тем не менее, открытую войну против всех Тана в Американке не ведет, держит себя в предписанных рамках и в ежовых рукавицах. Не психует попусту, нервам волю не дает, несмотря на бешеный темперамент.
На каждой прогулке она в замедленном темпе плавно исполняет специальный комплекс ушу, подобный на немудрящий дамский фитнес. Делает все так, чтоб никто не мог ее хоть как-то заподозрить в искусных тренировках, подкрепляющих отменное владение холодным оружием.
О всякой внешности в тюрьме Тана должна показательно заботиться побольше, чем в прежней свободной жизни. Хотелось ей, конечно, казенный портрет Луки в камеру для метания в него колющих и режущих подручных снарядов. На жаль, не след. «Стремно будет, коли из п… ноги растут и волосня».
Прямо сказать, косметики, складированной для нее на полках в круглом тюремном коридоре, не больно-то хватает, а больше там не помещается. Но тонирующий шампунь ей пока помогает с большего сохранить прическу в нужной масти у корней волос. Амбре от камерной параши худо-бедно забивает вонь дезодорантов. Однако не так-то просто избавиться от беспрерывно яростных, озлобленно вопрошающих мыслей о том, как же ее, компетентную бизнес-леди Тану Бельскую, «в тюрягу х…ву беспределом запердолили?» И главное ― какой этакий беспредельщик ей вот это устроил, удружил, удосужился? Кому выгодно ее устранить, всечасно удалить от дел, выдворить из бизнеса?
Некто неизвестный все-таки сумел ее подставить, разработать, окучить, запрятав за решетку. «Сплошь беспредельные непонятки, что в лобок, что по лбу…».
Час от часу не легче или же наоборот, но пространными бесплодными мечтаниями о сладостной мести Татьяна Бельская особо голову себе не забивает. Всему и всем неизбежно приходит предел. Придет ее время, и она должным образом разберется с неопознанным покамест объектом. «С тем самым фруктом, кренделем и перцем. Отблагодарим плодотворно и репродуктивно».
В то же самое время она пытается хладнокровно перебирать, перелистывать в мыслях маркированный список возможных подозреваемых, столь лиходейно оформивших ей ложное обвинение в незаконном хранении и сбыте наркотических веществ.
Никаких записей на бумаге Тана не ведет. Самодостаточно представить в уме окно табличного редактора на дисплее компьютера, какого ей не дозволено иметь в камере. «Ну, мудозвоны лукашистские, вы у меня еще споете и попляшете! и в лето красное, и золотой осенью, со свистом!»
Перечень самобытных недовольств и претензий к тем, кому доселе не удается ее отсюда вызволить, Тана тоже не доверяет бумажным носителям информации. «Быть может, они, сукины падлы, того и вовсе не желают, родные мои п…юки и п…ючки?»
Последним вопросом Тана Бельская аналогично и неоднократно задается в той или иной ругательной форме. Поминает проникновенным словом поименно мужа Мечислава, свекра Хведоса, двоюродную сестру Вольгу. Своемысленная ругань достается прежним деловым партнерам из ментов и гебистов. Немало от Таниной мыслительной деятельности и бранной словесности перепадает адвокату Льву Шабревичу с супругой Альбиной.
«Ни в кутницу, ни в Красную армию сраками не шевелят, ёлупни!» ― многократно по-белорусски резюмировала Тана.
Ни мало ни много, тем не менее, новый следователь Онучкин М. Т., майор Следственного комитета, один-единственный раз вызвал на допрос подследственную гражданку Бельскую Т. К. Следачок Трапкин Марат, как его не совсем по-белорусски окрестила Тана, очевидно, с тех пор о своей подследственной в Американке позабыл на целых три недели. «Марат мандавоз Тимофеевич!»
Это лишь укрепляет мрачные подозрения Таны Бельской в намеренном всеобщем бездействии и в преступной халатности в расследовании важных обстоятельств относительно предъявленного ей обвинения.
По-настоящему сейчас никому до нее нет дела. «Чего-то выжидают, бейбасы-об…сы!» Или же кому-либо не имеет смысла торопиться, действенно требовать ее освобождения под подписку о невыезде. Либо побыстрее доводить дело до суда.