Лемони

Есть также помешанные на своих питомцах чокнутые дамочки и патетичные джентльмены, приносящие ручного хрякка, замотанного в шарфик, или вваливающиеся вместе с огромным монстром породы Грибальд, расталкивающим очередь, рассыпающим кругом шерсть и лающим так, что стекла выпрыгивают из окон и бегут в сторону канала топиться. Эти уважаемые владельцы животных активно имитируют иностранцев (делают вид, будто не понимают языка, на котором с ними говорят) и начинают спорить, вопить, угрожать и слезливо молить - чаще всего в таком порядке. Пытаясь выклянчить лекарство для своей прямоходящей крысы на поводке или бескрылой птицы в шляпе, или даже летучей рыбы по имени Франсуа, все норовящей выпрыгнуть из аквариума, который ее сердобольный хозяин приволок с собой. Они не понимают, когда им говорят, что здесь не продаются лекарства для животных, что им следует обратиться к звериному врачу из переулка Трамм или еще откуда. Приходится продавать им толченый мел, только чтобы они убрались: "Да-да, от этого чудесного порошка ваш карликовый слон вырастет, а ваша собственная лысина зарастет, как вырубленные джунгли Кейкута после ливня". И только тогда они уходят, уволакивая своего спрута на поводке, оставляющего фиолетовый след на полу, или улетая (вернее, упаряя прочь) на стае толстых пчел с ниточками, вокруг брюшек.

А мистер Лемони остается, выжимает полотенце, которым он вытирал лоб, и украдкой поглядывает на своего извечного надсмотрщика мадам Клопп, делающую вид, что читает газету на своем стульчике под потолком.

- Лемюэль!- громко вещает она, высунув нос из-за газеты, словно перископ.

- Да, мадам?- хмуро глядит на нее мистер Лемони, ожидая новую порцию оскорблений и унижений.

- Покупатель ушел недовольным, Лемюэль!

- Кто именно, мадам?

- Ты должен был заметить! Джентльмен с простуженной стрекозой, кто же еще?!

Также нередкие гости - напыженные клиенты с плохим зрением и отвратительной грамотностью. Когда очередь до них доходит, они извлекают из кармана рецепт и пытаются озвучить то, что там написано. Щурясь и корчась, они изобретают парочку совершенно новых лекарств, пыхтят, ругаются и наотрез отказываются отдать аптекарю рецепт, чтобы он разобрал кривой докторский почерк, прочитал все, что там написано, и собственно принес медикаменты. Они, мол, сами. У них, мол, гордость. "Или вы считаете, что у меня плохо со зрением? Или вы полагаете, будто я читать не умею?!"

Он стоит, глядя на них, на то, как их пот капает на бланк рецепта, переминается с ноги на ногу, покачивается, как пьяный маятник, чтобы в очередной раз сказать им: "Простите, такого у нас нет. Такого вообще нигде нет! Уверен, там написано что-то другое. Вы позволите?" И он тянет руку за рецептом, но слышит возмущенное от мадам Клопп:

- Лемюэль! У нас есть! У нас все есть! Вряд ли мистер Медоуз с перекрестка Бромвью и Харт, когда-то говорил, что у него чего-то там нет!- Мадам Клопп никогда не упускала случая упомянуть главного конкурента мистера Лемони, мистера Медоуза, с его здоровенной трехэтажной аптекой, штатом аптекарей, учеников и посыльных, если вы захотите заказать пилюли с доставкой домой.- Принеси господину его заказ! И поживее!

И Лемюэль Лемони идет в провизорскую комнату, набирает пару пакетиков толченого мела, после чего приносит и с вымученной улыбкой отдает: "Ваш заказ, сэр". И он знает, что в действительности велика вероятность того, что толченый мел поможет им. Нет, разумеется, он не вылечит их, но они настолько гордые, настолько уверены в том, что им прописал доктор, что, как бы ни продолжали потеть, валяться в жару, биться в ознобе и мочиться в постель, не вернутся, пока весь порошок не выпьют.

А чего только стоят эти стеснительные, робкие громилы из портов или с канала, которые вдруг превращаются в розовощеких детей и неловко топчутся у стойки, не зная, как сказать, с чего начать и чем закончить. Они озираются по сторонам, лишь сильнее привлекая к себе внимание, пытаются принижать голос, подавать знаки мимикой, как будто поднятые домиком брови и неуверенный оскал переводятся, как "Дюжину пилюль от неправильного использования шила (в одном месте), пожалуйста". Господину аптекарю приходится угадывать, подталкивать их, требовать разъяснений, что вгоняет их в еще больший ступор, и тогда им уже требуется отпускать в довесок "Порошок Грюмма для забывчивых", чтобы они вспомнили, как связывать слова на родном языке.

Но забавнее (утомительнее) прочих хитрецы, которые считают, что если они как следует завуалируют заказ, то никто ничего не поймет.

- Простите, у вас есть клаксоны?

- Клаксоны?

- Да, клаксоны. Как на велосипедах и экипажах.

- Почтенный, вы ведь осведомлены о том, что здесь аптека?

- Да-да, разумеется,- озирается он и кусает губы.- Но мне нужен не совсем клаксон.

- Не совсем?

- Ну, скажем, вещь. Или, вернее, предмет. Да, предмет. Который как бы очень похож на клаксон. Только у него... эээ... нет трубы. На ее месте у него... эээ... дуло, как у револьвера. Нет, не совсем! Форсунка, как у паяльной лампы!

- Предмет, который похож на клаксон, но у него вместо трубы форсунка, как...

- У паяльной лампы,- радостно кивает клиент.

Господин аптекарь, наконец, догадывается:

- А, так вам нужна спринцовка! Сейчас принесу.

И он выносит спринцовку, а также конвертик с нюхательной солью от стыдливых обмороков.

Кого только не заносит в аптеку, но хуже всего эти проклятые ипохондрики, которые если чем-то и болеют, то переизбытком фантазии. Они придумывают себе хворь, сами себе ставят диагнозы по принципу "Это пятно на коже похоже на гиппопотама с зонтиком, значит, я умираю!" и болеют совершенно всем, от насморка левой пятки до гнойного опухания сердца из-за того, что споткнулись на брусчатке и стукнулись о... лужу (когда-то в детстве (но не в их собственном детстве, а в детстве их близкого друга)). Ох уж эти недуги людей с недуготворческим кризисом. И, как правило, эти типы приставучие, как репейник с болезненной тягой к обниманию. Они раздражают неимоверно, а особенно тем, что громко, надуманно чихают, кашляют, плюясь, и шморгают носами, чтобы убедить всех в своей исключительной заразности.

- Ну дайте, ну дайте, ну дайте!- канючит ипохондрик, заламывая ручки, пуская слюнки и перетаптываясь на трясущихся ножках у стойки.

- Сэр, вы совершенно здоровы,- тяжело вздыхает мистер Лемони.

- Нет, я болен! Болен я! У меня боли-ит!

- Где?

- Всё!

И тогда мистер Лемони перегибается через стойку, стучит надоеде по его надоедливому носу и радостно сообщает:

- Теперь у вас болит! Свинцовая примочка за счет заведения!

А потом он слышит "Дорогой, что это ты делаешь?", открывает глаза и понимает, что он замечтался наяву, а гадкий ипохондрик уже подключил к нему механический насос, трубки и педаль и с заискивающей улыбкой принялся качать его кровь. При этом он не расслабляется и незаметно подготавливает машину, чтобы тянуть жилы из бедного аптекаря. Он по-прежнему стоит и весь трусится у стойки, попеременно то бледнея, то краснея, а еще обильно потея от бессмысленных попыток развить в себе явное опухание чего-либо, что должно убедить мистера Лемони в его крайней, отчаянной болезненности.

А жена бедного аптекаря, миссис Лемони, такая вся из себя жалостливая и сопереживающая, укоряюще глядит на супруга:

- Ты что, не видишь, дорогой? Джентльмен страдает, отпусти же ему лекарства! Давайте ваш список, сэр! Мистер Лемони все принесет! Что это за рулон? Ах, это ваш список? Ну что ж... бедный вы, бедный. Дорогой, прошу тебя... Мама, скажи ему!

- Лемюэль!

И мистер Лемони, ненавидя всех, плетется за мешком и телегой, ведь иначе из аптеки не уволочь все, что этот болезненный там себе понапрописывал (помимо прочего, эти профессиональные больные составляют списки из сугубо безрецептных лекарств).

И так проходит день за днем. Люди приходят, толпятся, ругаются с ним и друг с другом, и десертной ложечкой выедают ему мозг в голове. Хелен и мадам Клопп вечно присутствуют, вечно унижают его и попрекают, и порой кажется, что чем больше в общем зале народу, тем лучше для них. А он все делает не так. И то, и это, и вон то! Не то, что мистер Медоуз с перекрестка Бромвью и Харт. Вот мистер Медоуз все делает правильно, он - живой пример для подражания: он никогда не рассказывает клиентам о побочных эффектах лекарств, не отговаривает ипохондриков, он советует больным (а иногда не-таким-уж-и-больным) дополнительные те или иные пилюли, и они верят - ведь аптекарь дурного не посоветует. А Лемюэлю Лемони должно быть стыдно, как стыдно его прадеду за своего нерадивого потомка. Мадам Клопп дежурит в общем зале, а Хелен снует по провизорской комнате, наблюдает, как он смешивает лекарства, и вечно критикует его - не тот конвертик он взял, не те весы использовал, не ту ступку, не ту склянку, не ту, не ту, не ту...