Страница 49 из 73
Именно в ту пору свершилось то «великое переселение народов», когда люди уезжали из больших городов и селились в домах возле Оптиной. Делалось это не нарочито, но по тому свойству новорожденной во Христе души, когда она остро чувствует благодать святости и смрад мира сего. Потом это отвращение к миру прошло, вытесненное привычкой не осуждать людей, ибо все мы, к сожалению, грешники. А тогда в единодушном порыве к святости москвичи, ростовчане и питерцы спешно покупали дома возле Оптиной, надеясь навеки поселиться здесь, но возвращаясь в итоге в город. Что поделаешь, если работы в деревне нет, дети учатся в институте, а коренная горожанка бабушка отказывается переезжать в избу без городских удобств?
Возле Оптиной есть и поныне такие дома-памятники эпохи неофитства. Хозяева годами сюда не заглядывают, но по милости Божией здесь живут люди, остро нуждающиеся в жилье. Вот история одного такого дома-памятника. Его купила московский регент Анастасия, но ни дня в нём не жила. В доме не было мебели, и требовался серьёзный ремонт, а на это не было ни денег, ни сил. Словом, приезжая в монастырь, москвичка всегда останавливалась у меня. В первую очередь она шла в огород, спрашивая в свойственной ей манере:
— Как там наши маленькие зелёные друзья?
Об огурцах, кабачках и прочих друзьях москвичка знала так много, что я спросила:
— Настя, вы агроном?
— Нет, биолог, доктор биологических наук, и даже профессором одно время была.
— А как профессорша стала регентом?
— Профессорша однажды крестилась, — улыбнулась Анастасия, рассказывая о том, как после развода она в одиночку поднимала детей и выхаживала больную маму.
Алиментов от мужа не поступало. И Настя смолоду привыкла работать на трёх работах, по ночам писала диссертацию, а утром вела детей на английский или в бассейн. Как пролетела молодость, она и не заметила, очнувшись в сорок семь лет от слов дочери-первокурсницы, заявившей:
— Мам, я залетела. Дай денег на аборт.
— Никаких абортов. Будешь рожать! — жёстко отрезала мать.
— Ненавижу тебя! — крикнула дочь.
А сын, бросивший институт и не пожелавший идти работать, устроил истерику:
— Я требую, чтобы она пошла на аборт, и не намерен шлюху с младенцем кормить!
— Да ты себя-то прокормить не можешь и у мамы деньги воруешь тайком, — насмешливо сказала сестрёнка, решив в пику братцу непременно рожать.
В довершении этой семейной идиллии глухая бабушка громко сказала:
— У всех семьи как семьи — все сидят вечерами дома и обсуждают сериалы. А я до сих пор не могу понять, почему Марчелло женился на Анжелике, хотя на самом деле любит Софи.
А вот этого Марчелло профессорша уже не выдержала и, засмеявшись, упала в обморок. Врачи определили — гипертонический криз. А после криза что-то надломилось в душе. Возвращаться домой с работы совсем не хотелось, и почтенная дама-профессор теперь вечерами сидела в кафе, поглощая коктейли, а потом перешла на водку. Выпивала она часто, прикуривая одну сигарету от другой.
Однажды, не зная куда деваться от тоски, она забрела в опустевший после службы храм и с неприязнью сказала старенькому иеромонаху, с ласковой улыбкой смотревшему на неё:
— Батюшка, что вы меня разглядываете?
— А я смотрю на тебя и радуюсь — хорошая ты.
— Это я хорошая? — удивилась Анастасия. — Да я могу выжрать бутылку водки, и уже все лёгкие прокурила. Что, будете ругать за пьянство?
— А что тебя ругать? — вздохнул иеромонах. — Знаешь, до монашества я учился на психолога и чемодан конспектов тогда написал. А недавно открыл чемодан и прочитал в конспекте: «Травмированные люди тянутся к травматическим способам жизни, надеясь через боль от новой травмы вытеснить главную невыносимую боль». У тебя, похоже, так?
— Похоже, так, — согласилась Анастасия и заплакала, рассказывая о том, что главными в её жизни были всё же не успехи в науке, а дети.
Нет ничего слаще и дороже детей. Ради них она работала на трёх работах и жила, не щадя себя. А дети выросли безжалостными эгоистами. Сын не хочет ни учиться, ни работать и у матери деньги таскает тайком. А дочка нагуляла ребёнка и кричит в глаза: «Ненавижу!»
— Нет, дочка тебя любит, — утешал её батюшка. — А родит и хорошей матерью будет. Ей через материнство дано спасаться. А вот с сыном беда — не заставишь работать. Ничего, проголодается — догадается.
Позже Настя узнала, что она встретилась тогда с прозорливым батюшкой Серафимом, жившим на покое по старости лет и уже не принимавшим посетителей. Но в тот вечер он долго беседовал с ней, а утром Анастасия пришла в церковь креститься. Вошла она в купель пьющей, курящей женщиной, а вышла из неё тем новорожденным младенцем, которому омерзителен запах водки и табака. От радости Настя запела, подпевая певчим на клиросе. А после службы её окликнула старушка-регент:
— Голос у тебя, девонька, дивный. Благословись у батюшки и приходи на клирос.
Так она стала певчей на клиросе, а через год — регентом. Знакомые недоумевали: как так — разумная женщина, профессор, пошла работать в церковь буквально за гроши? Зарплата у регента была действительно гораздо меньше профессорской. А только радовалась, оживая, душа, и Настя была счастлива, тем более что родилась красавица-внучка, а сын, недовольный оскудением семейного бюджета, не выдержал и пошёл работать.
— Самое интересное, что я всю жизнь была безголосой и раньше никогда не пела, — рассказывала Настя. — Нет, нотную грамоту, конечно, знала, поскольку училась играть на скрипке. И вдруг откуда-то появился голос. Не понимаю, откуда? А старец сказал, что это дар Божий. И каждому новорожденному во Христе Господь кладёт в колыбель бесценный дар.
Анастасия задумчиво посмотрела на меня и спросила:
— А вам что Господь положил в колыбельку?
Ну, про свою «колыбельку», как выражается Настя, я умолчу. Но знаю немало случаев, когда люди преображались после крещения. Один спивающийся офицер-таможенник после крещения в Оптиной пустыни бросил пить и тут же велел своему младшему брату немедленно ехать в монастырь креститься. А вот о младшем брате расскажу подробнее.
Младший брат был богатырём-десантником, недавно демобилизовавшимся из армии. Работы в их провинциальном городке не было, и десантник уехал на стройку в Москву, чтобы заработать деньги на свадьбу с любимой Олечкой. А тут была такая любовь, что паломники прозвали богатыря Снегурочкой — это в честь знаменитой арии Снегурочки: «Люблю и таю». В общем, десантник таял от любви, показывал всем фотографии невесты, застенчиво спрашивая при этом: «Правда, Оля красивая?» Ну, что сказать о такой красоте? С фотографий кокетливо смотрела толстушка-продавщица с носом картошечкой. Но десантник был влюблён в свою Олечку с пятого класса, и она была для него единственной на всей земле. А единственная держала жениха в ежовых рукавицах и откладывала свадьбу на неопределённый срок, потому что семья — это дети. А как можно позволить себе заводить детей, если сначала надо купить итальянскую мебель и непременно хрустальную люстру? Ну, какие же дети без хрусталя?
В Бога Ольга не верила. Да и десантник приехал в монастырь креститься лишь потому, что любил своего старшего брата и с детской искренностью верил ему. Уровень знаний о православии здесь был нулевой, и иеромонах Роман (Кошелев) попросил меня помочь приезжему подготовиться к крещению.
Неделю десантник приходил ко мне домой, читал православные книги, а я объясняла ему непонятные места. Учился он с таким неподдельным интересом, что было радостно заниматься с ним. А десантник при этом стыдился, что отнимает у меня время, и порывался помочь по хозяйству.
— Сиди и читай, — урезонивала я гостя. — У нас времени мало на подготовку.
И всё-таки десантник мне серьёзно помог. Как раз в ту пору покосился наш старенький дощатый забор. Один человек, желая подзаработать, вызвался построить новую ограду. Но за две недели работы этот абсолютно беспомощный юноша всего лишь сломал старый забор. Коровы теперь забредали в огород и с удовольствием ели капусту. А юноша азартно гонялся за коровами, но строить, как выяснилось, ничего не умел