Самый большой подонок

– До чего же гнусной оказалась эта Сумеречная Зона – проворчал Шеф, когда мы с Эдуардом Лаврентьевым пристроили свои седалища в предложенных нам креслах.

Сии столярные изделия заслуживали той же характеристики, что и ставшая притчей во языцех запретная зона, заключавшая в себя бывший тренировочный городок пресловутых дёртиков и старую зимнюю квартиру, в качестве которой ими был приспособлён заброшенный завод. Это странная, пугающая, навевающая тихий ужас территория на юге России, где, по словам мало что понимающих в практической жизни высоколобых физиков-теоретиков, «имеет место быть анизотропия пространства», была названа Сумеречной Зоной самим Шефом – возможно, не совсем корректно. Но дефиниция прижилась – надо же как-то называть ныне особо засекреченное зловещее место в особо секретных документах и на особо секретных, вроде вот этого, совещаниях.

Шеф должен был испытывать большее, нежели мы с Эдуардом, раздражение от пользования деревянными пыточными кобылками, подобными той, на которой Томмазо Кампанелла провёл сорок восемь кошмарных часов. Специалист, меблировавший подземную комнату инструктажа, явно не вкусил пока прелестей геморроя, донимавшего директора ДБ, зато точно знал, что под пыткою не задремлешь.

Большие шишки заставили Шефа провести мой инструктаж именно здесь. Шишкам мерещилось, что иновселенские и прочие шпионы уже кишмя кишат на Земле. Защита от прослушивания, которую имел кабинет Шефа, показалась большим начальникам ненадёжной – и вот извольте, ёрзайте и крутитесь на неудобных креслах секретной комнаты. На мой с Лаврентьевым взгляд, меры предосторожности были пустыми хлопотами в нашем обширном казённом доме, поэтому мы не скрывали скепсиса, но продолжали играть в навязанную нам игру.

– Полагаю, шлемы мы надевать не станем? – заговорщически подмигнул нам Шеф.

Он намекал на переговорные устройства, с помощью которых мы обязаны были общаться, даже запертые в многослойный склеп спецкомнаты.

Эдуард беззвучно засмеялся, я скорчил пренебрежительную гримасу. Какого чёрта, ведь законопатившие нас сюда «шизики от конспирации» не имели права снимать и прослушивать инструктаж, иначе вся их конспиративная кутерьма превращалась в бессмыслицу. Поэтому вопрос об использовании или неиспользовании переговорных устройств становился нашим частным делом, тем более что ключевое слово – Сумеречная Зона – было произнесено, и любой мало-мальски сведущий человек догадался бы, о чём здесь пойдёт речь. Нечеловек, кстати, тоже.

– Девятка нас не контролирует, – добавил Шеф извиняющимся тоном, явно не собираясь засовывать свой мощный череп в парикмахерский фен переговорного устройства.

– Я умываю руки, – сообщил Эдуард. – На задание отправляется Ольгерт, право требовать соблюдения мер безопасности принадлежит ему.

Глаза Лаврентьева смеялись, но глаголил он истинную правду. В данном случае субординация не принималась во внимание, последнее слово оставалось за Исполнителем. Стоило мне захотеть – и Шеф как миленький парился бы в шлеме.

– Заявка отменяется, – огласил я окончательный вердикт. – Но приласкайте Эдуарда: если его ребята доставят в Медицинский Отдел обрубок, который не опознать без пояснительной бирки, он не простит нам подобной легкомысленности.

– Пошутили – и хватит, – сказал повеселевший Шеф. – Одно здесь правда: леченый конь уже не конь. Особенно если ему лечили голову.

– Пользуйся пока крохами свободы, – обратился ко мне Эдуард, пока Шеф закуривал сигарету. – Скоро тебе предстоит провести двое суток с «дуршлагом» на голове.

– Так вот, – насладившись первыми затяжками, начал Шеф. – Как вам известно, на данный момент Сумеречная Зона – это неправильный круг диаметром приблизительно тридцать километров. Оттуда давно выведены все наши люди, о прочих я не говорю. – Он выпустил дым длинной тонкой струйкой. – Если события выйдут из-под контроля, мы будем вынуждены зачистить Зону, использовав для этой цели маломощный тактический ядерный заряд.

– Насколько я понимаю, события уже вышли из-под контроля, – вставил Лаврентьев, напирая на слово «уже».

В отличие от Эдуарда я предпочёл промолчать.

– Ситуация ни к чёрту не годится! – вдруг яростно вскричал Шеф, что с ним бывало довольно редко. Его сигарета прочертила в воздухе длинную дымную дугу. Шумно дыша, Шеф открыл маленький портфель и выложил на стол несколько наклеенных на картон цветных фотографий. – Взгляните на это, господа записные фигляры!

– Ёлочки точёные! – воскликнул Эдуард, рассматривая снимки. – Неужели дёртики снова выходят на сцену?.. А это что?

У меня в руках было точно такое же фото. Оно было сделано людьми из отряда Разгребателей на старой базе дёртиков. На зелёной замусоренной траве метрах в трёх от красной кирпичной стены лежал чёрный комбинезон, а на нём, как на подстилке, сучил ножками обнажённый розовый младенец. Кажется, он уже успел запачкать весьма специфическую «пелёнку».

– Неужели дёртики и до грудных младенцев добрались? – не поверил я своим глазам.

– Неверно интерпретируешь увиденное, – надменно процедил Шеф голосом человека, владеющего ноу-хау. – И ты тоже, Эдуард.

– Ну а вы как это интерпретируете? – выслушав приговор нашей с Лаврентьевым проницательности, спросил я.

– Дёртики никогда полностью не уходили со сцены, – просветил нас Шеф. – Но брошенный на произвол судьбы младенец – не их рук дело. Дёртики тут ни при чём. Яйцеголовые интеллектуалы полагают, что Сумеречная Зона является анизотропным пространственным узлом. Это слово было последним понятым мною из их заумной болтовни. Дальше парни изъяснялись на сплошном жаргоне: флуктуационный сгусток остаточного поля φ, вкрапления ложного вакуума и тому подобная космологическая нецензурщина… Надо понять главное: Сумеречная Зона похожа на головку голландского сыра – вся в дырочках. Ма-а-аленьких таких. Радиусом 10-33 сантиметра. Называют их, как известно, «кротовыми, реже – «червячными норами». Именно на таких «кротовинах» инженеры «строят» межпространственные тоннели, своеобразные космические ниппели. Иновселенские инженеры – наши на такое, к сожалению, не способны.

– Или к счастью, – тихонько вставил я.

– Да, или к счастью, – очень серьёзно согласился Шеф и продолжал: – Есть мнение, что благодаря неведомым нам космическим зодчим из других миров, Сумеречная Зона вскоре может стать настоящим проходным двором. И тогда – вся нечисть в гости к нам… Переходы по межпространственным тоннелям без соответствующего снаряжения обязательно сопровождаются временными парадоксами и аномалиями – хорошо, если только локальными. – Шеф озарился грустной улыбкой. – А моя старость до безобразия тотальна, – чистосердечно признался он, вызвав у нас с Лаврентьевым ответные улыбки. – Изображённому на снимке дёртику не повезло: временная аномалия захватила весь его организм целиком. – Мелком взглянув на снимок, он покачал крупной головой. – Этот невинный младенец на фотографии, наверное, был в недавнем прошлом матёрым головорезом. Думаю, он случайно попал в створ межпространственного тоннеля. Но не исключено, что его затащили туда специально. Где он после этого оказался – не знает даже Господь Бог. Ясно одно: из этого Ниоткуда его в конце концов вышвырнули обратно к нам.

– А что если дёртик согласился на переброску добровольно?

Шеф обдал Лаврентьева дымом и посоветовал с изрядной долею яда:

– Насчет «добровольно» можешь поговорить с Ольгертом. Попозже. А сейчас внимай тому, что глаголю я… А глаголю я, – нахмурил брови Шеф, – следующее. База дёртиков, на территории которой сделан снимок, находится в нескольких километрах от тренировочного городка, где в своё время отверзлась воронка космического ниппеля кругоротов. Физики сказали, что створ, или, как они выражаются, хайло межпространственного тоннеля не может перемещаться на столь большое расстояние. Прецессия у створа есть всегда, но её величина пренебрежимо мала. Отсюда следует: где-то в ближайших окрестностях базы или даже внутри неё образовался второй тоннель и, как полагают теоретики, он не может быть тоннелем кругоротов. Это может быть только иной, совершенно другой тоннель! Вы понимаете, что это значит?!