Страница 4 из 10
Набросок для конституирования “города” как объекта социологического знания будет основан на теории пространства: речь идет об анализе того, что Эдвард Соджа назвал “пространственной спецификой урбанизма” (Soja 2000: 8). Здесь у нас тоже есть исторический запас знания, на который можно опереться. Первую и имевшую для социологии города огромное значение попытку концептуально описать “урбанизм” как специфическую пространственную форму образования общества предпринял Луис Вирт в 1938 г., используя такие критерии, как “размер”, “плотность” и “гетерогенность”. Правда, познавательный интерес Вирта был направлен на “урбанизм как характерную форму жизни”, типичными признаками которой он назвал: 1) специфическую “физически-реальную структуру”, 2) специфическую “систему социальной организации”, 3) “определенный набор установок и идей” (Wirth 1974: 58).
Если преимущественным местом существования этой “формы жизни” является большой город, то сама собой напрашивается и кажется многообещающей попытка свести сильную концепцию “урбанизма как формы жизни” к концепции “большого города как пространственной формы”. Ведь размер и плотность суть прежде всего пространственные маркеры, точнее говоря – пространственные принципы организации, которые в своем взаимодействии с гетерогенностью порождают некую систему пропорций. И только определенная (и определимая?) пропорция всех трех этих параметров “создает” большой город, причем всегда и везде. При таком прочтении “город” представляет собой не только контекст, фон, поле, среду, но и прежде всего “форму”, пространственную форму, или, точнее, весьма специфический пространственный структурный принцип.
2. Плотность: город как пространственно-структурная форма уплотнения
Притязание на то, чтобы концептуализировать “город” как специфическую пространственную форму, предполагает логическое маркирование некой дистанции и некоего отличия от прочих пространственных форм. Герд Хельд предпринял амбициозную попытку аналитического освоения такой проблемы, как обретение современной эпохой специфического пространственного измерения (о нижеследующем см. Held 2005). Отталкиваясь от сделанного Фернаном Броделем наблюдения, что город и территориальное государство представляют собой конкурирующие в определенной исторической конъюнктуре формы организации пространственных единиц – два соревнующихся бегуна, которые держатся вровень на протяжении долгого времени, – Хельд выдвинул тезис о комплементарности города и государства как характерных пространственных форм современной эпохи. Не “город и деревня”, а “территория и большой город” образуют систему координат для пространственно-структурной дифференциации совершенно особого рода: выделения пространственных логик включения и исключения. Базовой исторической предпосылкой для пространственной дифференциации современности является ликвидация такого фиктивного единства, как “пространство”, слом старого порядка, базировавшегося на простой географии населенных пунктов и путей. Территория и большой город рассматриваются как пространственно-структурные формы, реальные абстракции, которые делают возможным образование структур в пространстве и усиливают друг друга. Территория как пространственный структурный принцип делает ставку на исключение, большой город – на включение. Первая нуждается в границе, с ее помощью она повышает гомогенность внутри себя, второй – отрицает границу и повышает плотность и гетерогенность. Эмпирически между ними существует определенная пропорциональность, которая реализуется в виде перепада плотности.
Если следовать этим идеям о территории и большом городе как двух главных пространственно-структурных принципах современной эпохи, то мы придем к интересным соображениям относительно вопроса о концептуализации города как пространственной формы.
1. Если большой город тематизируется как пространственно-структурный принцип включения и плотности, то оказывается невозможной “история города с древнейших времен до наших дней” как некая непрерывность. Ведь аргументация с позиций теории пространства предполагает, что, например, средневековый город существовал до пространственно-структурного разделения включения и исключения и – по крайней мере на этом уровне абстракции – не может рассматриваться как событие в области пространственно-структурной дифференциации. Модус образования общества в нем принципиально иной. Здесь, как и в других случаях, оппозиция “город – деревня” может претендовать на полноправное действие.
2. Если понимать город как пространственно-структурный принцип, как форму, организующую и регламентирующую феномены уплотнения, то отсюда вытекают далеко идущие последствия в том, что касается типовых стратегий конституирования предмета исследования. “Город” в таком случае – это не “коммуникация”, не “интеракция”, не “стиль жизни”, не “социальная среда”; а также не “face to face”, не “район”, не идентичность, не экономический центр, не габитус и т. д. Все содержательные интерпретации неизбежно оказываются преждевременными. И сравнение городов тут тоже неуместно. Специфические локальные различия между, например, музыкальным городом и пивным городом – скажем, между Веной и Дортмундом – при подходе, опирающемся на теорию пространств, должны были бы сами описываться как всего лишь эффекты внутренних – и уже только в этом смысле локально специфических – процессов дифференциации и уплотнения.
3. Размер, плотность и гетерогенность представляют какой-то интерес не как количественные, а только как качественные эффекты. Уже Георг Зиммель описывал взаимодействие внешней плотности, интенсивности контактов и внутренней сдержанности. Пространственная логика включения – это логика систематического повышения интенсивности контактов при низком уровне обязательств. Город организует плотность путем экстремального увеличения поверхностей контакта. Самые разнородные элементы не просто собираются вместе, а приводятся в такое “агрегатное состояние”, которое делает их способными к реагированию и меняет их воздействие друг на друга (Held 2005: 230). Размер, плотность и гетерогенность имеют важнейшее значение и применительно к материальным отношениям между человеком и окружающей средой: потоки материалов и материй, энергии, транспортных средств, потоки воды, знаний и людей вызывают за счет концентрации новые взаимодействия – цивилизационные катастрофы и эпидемии, но также и технические новшества, и новые уровни моральных притязаний общества.
4. Большой город как пространственно-структурная форма представляет собой “уплотнение в движении” (Ibid.: 240) не только на материальном, но и на институциональном, и на социальном уровнях. Уплотнение – это не вытеснение, а повышение интенсивности при включении. Плотность (и дисперсия) могут варьироваться, в том числе и во времени. Пространственная структура большого города всегда обнаруживает различные степени плотности и дисперсии: стабильное сосуществование предприятий и жилых зданий, которое в специфической ситуации центральной площади, универмага или стадиона превращается в сбивающее с толку смешение и вызывает перманентные “трансформации”. Хельд использует понятие “трансформация” – например, некоторое количество работников превращается в трудовой коллектив предприятия, некоторое количество посетителей превращается в публику, и т. д. – вместо понятия интеракции, чтобы артикулировать интенсивность и широту этого модуса “включающего опосредования” (Ibid.: 103). Плотность представляет собой одновременно и самое тяжкое испытание, навязываемое людям (отсюда главные мотивы критики больших городов), и пространство, открывающее возможности, и температуру, степень нагрева, которая обеспечивает готовность самых гетерогенных элементов прореагировать друг с другом и вызывает к жизни самые немыслимые соединения.
5. В размышлениях о плотности и уплотнении, основывающихся на теории пространства и в этом смысле специфичных для данной формы, важную роль играют изменение масштаба и пропорции. Речь идет не о применении старого почтенного разделения на микро-, мезо – и макроуровни в изучении городов. Систему координат образует все та же пространственно-структурная логика включения, – то, как плотность “артикулируется” на различных уровнях изменения масштаба. То, что на уровне общения лицом к лицу и будничных контактов – например, в обхождении с незнакомыми людьми – представляется произвольным и тривиальным, но вовсе не остается без последствий для социального характера жителей большого города (Simmel 1957, ориг. 1903), в силу множественности таких случаев приобретает в уплотненном городском пространстве специфическую когерентность, становясь частью общей структуры большого города. Городские рынки – рынки труда, брачные рынки и прочие – это весьма своеобразные генераторы случайностей, чья специфическая функция заключается в том, что они систематически повышают степень вероятности событий. Это не исключает вероятности индивидуальных неудач, но вместе с тем создает пространство возможностей для структурных перекличек, которые на уровне простых интеракций не попадают в поле зрения аналитика. Внутренние дифференциации движимы самой логикой пространственно-структурной формы. Типология города, таким образом, может быть намечена как результат самых различных уплотнений.
6. Масштаб и пропорции играют решающую роль и в отношениях между исключением и включением. Дифференциация пространственно-структурных форм “территория” и “большой город” приобретает характер всеобщего порядка: в глобализации системы государств, с одной стороны, и глобализации системы городов, с другой. И здесь тоже оказываются возможны интересные различения, если мы сосредоточим свое внимание на характере пространственных интервенций. Как межгосударственная система репрезентирует “иную” действительность, нежели одно отдельно взятое государство, так и пространственно-структурная форма уплотнения в системе городов обретает иное измерение, нежели в одном отдельном городе. Иерархии городов отражают основанные на разделении труда и взаимонаправленные процессы уплотнения, которые, в свою очередь, определяют взаимозависимости и области действия. Поле городов, если угодно, само по себе пространственно-структурно дифференцировано. Ведь с точки зрения организации плотности существуют значительные различия между городом, выполняющим функцию центра некой территории, региона и т. д., и городом, который как бы действует “в пределах видимости” соседнего уплотненного пространства. Но в общем случае надо исходить из того, что на этом уровне абстракции форму и потенциал “большого города” удастся выяснить, только если мы будем рассматривать не отдельный город, а систему больших городов.