Открытие

Уж повспоминали мы и бога, и черта, и хитрована Халлиулина, когда нам пришлось стелить гати, отсыпать площадку и монтировать вышку на крохотном островочке среди трясины. Хорошо, вездеходами, бульдозерами, тракторами нас не обделили. Но и с этой мощной техникой попурхались мы в трясине, помесили торфяной грязи, покупались в болотной воде.

Но наконец-то встала во весь рост наша красавица буровая № 17. Зажгла свои огни, включила мощные дизели и вбурилась в податливые отложения въедливыми шарошками.

— Пошла бурилка! — объявил наш медлительный мастер Богатырев, размазывая буровую грязь по непродавимой щеке.

Никто ни из бурильщиков, ни из помбуров, ни из рабочих не вымолвил слова, чтобы не прослыть потом боталом, но по лицу каждого бурильщика будто невидимая шарошка прокатилась: ясно было, что ребята себя не пощадят, а халлиулинскую бригаду обставят по всем параметрам. Но одного желания в разведочном нашем деле мало. Есть еще везение. А оно как-то не торопилось к нам. Понятно, что рано было считать цыплят, которых, как известно, перебирают по осени. Но ведь в любом деле все начинается с первых шагов. У нас же они выходили провалистыми. И это несмотря на то, что мы стояли на совесть за рычагами нашего мощного стана. Иногда очередная вахта не могла оторвать от стана своих подсменных. Кажется, забой мы чувствовали всем своим нутром и вгрызались в него, словно пробивали ход к богатствам Чингиз-хана, что были зарыты вместе с умершим завоевателем в неизвестной точке Сибири.

А реальное древнее захоронение нашла бригада Халлиулина. Об этом прочитали в областной газете. Там сообщалось: «Необычный клад передан археологам Тюмени буровиками из Сургутской нефтеразведочной экспедиции.

Казалось, самые глухие болота окружали буровой участок Артура Халлиулина. На небольшой песчаной гривке, около 70 метров в диаметре, монтировали буровики свою вышку и готовили вертолетную площадку. И вдруг, примерно в метре от поверхности, нашли два совершенно уникальных скопления вещей: железные кинжалы с бронзовыми рукоятками, около 40 наконечников стрел, бронзовые бляшки, фигурки людей и птиц из бронзы, бусы, прекрасный пластинчатый пояс с оленями, медный котёл...

Удивительно, что вокруг небольшого обжитого человеком островка дикая природа. На озерах плавают лебеди, над болотом летают косяки уток. Но человеку жить негде.

Что заставило людей прийти сюда тысячу лет назад? По-видимому, умерли или погибли в бою два могущественных вождя-шамана. При жизни они были весьма влиятельными. Еще более сильными стали их духи после смерти. Эти духи могут принести племени много добра, но могут при случае и навредить, ведь духи — народ капризный. Поэтому от них лучше держаться подальше. И вот покойников с большим почетом собирают в далекий путь. С ними положили все дорогое, что было у соплеменников, одели их в меховые одежды и увезли в далекое от жилья место — на Обь-Нуровское междуречье.

Вещи оказались долговечнее самих шаманов — только кусочек черепной крышки да расположение украшений заставляют предположить наличие двух погребений. И даже легенды не осталось от духов, которых так боялись когда-то. Теперь ученые ломают голову над их «портретами» — бронзовыми изображениями человека с двумя змеями, орла с тремя головами, человеческого лица с совой на голове.

Бесценным кладом пополнили наши разведчики недр археологический арсенал Сибири».

Да, везение у халлиулинцев как бы поселилось навечно. Даже среди приобских болот нашлось редчайшее захоронение. А это верный признак того, что и на глубине им повезет...

— Это так уж по жизни бывает, — заключил наш Богатырев на последней утренней летучке, — кому как пошла везуха, так и прилипла, а кому и на тягаче не подтянешь фарта, хоть разбейся в доску!

Согласились мы без лишних слов с нашим командором, поскрипели зубами и решили еще крепче взяться за рычаги, чтоб проходка у нас была как по маслу.

Меня как недавнего выпускника геологоразведочного института по-особому зажгли слова Богатырева и немое ожесточение нашей бригады. Мне захотелось тут же придумать новинку в проходке, пересмотреть технологический график, выверить оптимальные режимы по проектному разрезу. Захотелось рвануть вперед, как бывает это на лыжных гонках, когда хорошо представишь профиль трассы и соразмеришь ее с собственными силами, мастерством и яростным желанием победы.

— И надо же было нам замедлиться на старте, леший умани! — взбормотнул я, уходя с буровой.

От переполненности сердца спасала, как я знал по опыту, быстрая ходьба, и я пустился вокруг буровой нашей вышки по искусственному островку. Запах болотного месива, перемешанный с испарениями горюче-смазочных, будоражил душу. Нутряной гул бурового снаряда будил азартные струнки. Взгляд по-охотничьи рыскал вокруг вращающейся махины ротора в надежде на чудо: «А вдруг вот сейчас снаряд коснется напряженной крыши продуктивного горизонта и фонтан черной жидкости рванется к поверхности по жилке обсадных труб!»

Но охотничьему, старательскому пылу противостояла тяжелая загрузка реальных знаний, как неожиданным прорывам газа столб глинистого раствора в самой скважине. Продуктивные пласты далеко, скважина заведомо задана на периферии структуры, а сама антиклиналь — темная лошадка — может оказаться пустой, как и многие структуры до нее.

«Да неужели мы такие невезучие?» — задался я вечным вопросом всех поисковиков-добытчиков и стал перебирать в памяти не такие уж редкие моменты удачи в своей жизни. Были же, были подарки судьбы в охоте и на рыбалке, можно сказать, как любит говаривать мой помощник представитель ненецкого народа Василий Семенов.

— Чего раздумался сильно так, Захар Иваныч? — раздался рядом знакомый сипловатый голос.

И сам Василий Семенов, по прозвищу Чирок, тенью отделился от резкой утренней черни за емкостью с соляркой. К нам Василий прибыл год назад, когда после открытия мегионской нефти началось широкое наступление на структуры Тюменщины. Как объяснял Василий, на своей земле до самого ледяного океана он все исходил-изъездил, а теперь хочет знать, что же умные люди ищут в глубинах ее. Да, в нашем геологоразведочном деле, как в промысловом, бывают счастливцы и неудачники. Василий в своем промыслово-охотничье-рыбацком деле был явно мастером. С едва уловимой улыбкой на кочковатом лице он выходил из тайги перед началом нашей смены со связкой уток, пучком рябцов или рюкзаком карасей. А потом с тем же бритвенным блеском в глазах занимал рабочую свою позицию. И у меня, его непосредственного начальника, не поворачивался язык сказать ему, что мы явно не в самых удачливых. «Мне хочется, чтобы ты, Чирок, начал бурение на фартовой скважине, — не раз подмывало сказать новичку из местного народа. — Чтоб проклюнулся вкус к нефти... А черный фонтан скорее всего ударит там, на песчаной косе, у Халлиулина!»

И сейчас вот, после грустно-ретивых переживаний, я вынужден был ответить Василию:

— Раздумался я, Вася, о том, что приметы работают против нашей бурилки... Хоть молись какому-нибудь вашему богу.

— Теперь вы и есть наши боги, — качнувшись вкруговую, ответил Василий. — Вон и самих шаманов откопали.

— Откопали, да не мы, — вздохнул я. — Теперь такое внимание к ним со всех сторон, что удача сама приплывает на золотой лодке.

— Мы тоже можем приковать это самое внимание, товарищ мастер, — прошепелявил Василий.

— Это чем же, Чирок? — насторожился я.

— А тем, что мы тоже можем найти кое-какие старинные, можно сказать, принадлежности, — сообщил Василий.

— Это где же, — усмехнулся я, — у лешего за пазухой?

— Почти что, — мотнул облезлым козырьком меховой шапки Василий. — Место там должно быть самое лешачье.

— Где там? — замигал я, словно от едкого дыма.

— Там, где лабаз Улачи стоит, — невозмутимо ответил наш добытчик и снова мотнул куда-то в сторону топи, которая и на карте была обозначена категорическим обводом.

— Какого Улачи, — замигал я в недоумении, — какой лабаз в этих гнилых местах?