Страница 35 из 60
Я козырнул.
— Может, присядешь, «Сердце красавиц склонно к измене»?
— Тороплюсь! — сказал я.
— В тыл драпает! — крикнула девчонка. — Там, конечно, спокойнее.
Я зачем-то пощупал в кармане Галкино письмо. Вот приду в штаб, возьму карандаш, бумагу и напишу Галке ответ. Все напишу: как воюем, какие из себя фашисты, как наши снаряды уничтожают их. Расскажу о Вовке, о его любви к Нине. Попрошу Галку обязательно писать мне почаще.
В коридоре штаба полка я увидел зеркало. Наверное, из спальни его вытащили. Я глянул в него и удивился. Зеркало отражало человека, не похожего на меня. Ему, пожалуй, лет тридцать. Лицо, темное от грязи.
— Морщины подсчитываешь! — услышал я голос Соколова.
— Здравия желаю!
Майор обнял меня и внимательно посмотрел.
— Да, брат, война не курорт в Кисловодске. В бане-то когда мылся?
— Месяц назад.
— Пора бы, — сказал майор. — Да и постричься не мешает.
Майор провел рукой по моим волосам, и я почувствовал отцовскую ласку.
— Обвык на передовой-то? — спросил майор, когда мы шли в штаб дивизии.
— За неделю ко всему привыкнешь, — ответил я. — Недавно чуть не похоронили меня. Лег спать на земле. Прикрылся плащ-палаткой, а по соседству ход сообщения рыли. Землю на меня стали выкидывать. Снится, будто убили меня и хоронят. Лопаты звенят. Проснулся и не пойму ничего. Земля сверху придавила, Закричал. Пехота подошла, откопала.
— Сто лет теперь проживешь, — сказал майор, смеясь. — Старики так говорят…
«Зачем мне сто, — подумал я, — надоест». Я посмотрел на майора. И только сейчас заметил, как постарел он за это время. Под глазами набухли мешки, глубокие складки разбежались по щекам. Его мохнатые брови уже не торчали рьяно вверх. Глаза смотрели устало. Шел он не как раньше. Не пружинила его походка.
Штаб дивизии разместился в здании детского сада. Смешно и несолидно как-то.
Все собрались в большой комнате — столовой. У самого потолка в углу — маленькие разноцветные флажки, на стене портрет юного Ленина. Довоенный плакат: «На страже мира». Огромный, сильный красноармеец с винтовкой наперевес, а вдалеке хилые буржуи в цилиндрах на тонких ножках…
Я отыскал Вовку.
Вошел комдив Шатунов, и мы встали.
— Садитесь, товарищи командиры, — сказал комдив.
Когда стало тихо, он поднял на нас серые, широко расставленные глаза.
— Обстановка на фронтах нашей Родины пока что развивается не в нашу пользу, — сказал комдив. — После двухсот пятидесяти дней обороны наши войска оставили Севастополь.
Комдив помолчал, будто хотел почтить этим память тех, кто защищал Севастополь.
— Сейчас Гитлер поставил задачу захватить Воронеж. Но мы держимся на этом участке и будем держаться. В этом нам помогают гвардейские минометчики под командованием майора Соколова.
Вовка толкнул меня и показал взглядом на майора, который сидел неподалеку. Лицо майора не выдавало волнения. Только пальцы нервно постукивали по коленям.
— Новое реактивное оружие, которое привезли на фронт гвардейские минометчики, исключительно эффективно. За время их действия на нашем участке фронта уничтожено тридцать пять танков, более тысячи немецких солдат и двадцать пять орудий.
Комдив взял указку и подошел к большой карте, висевшей на стене. В центре карты Воронеж. На западе от него широкая голубая лента — Дон. На восточной стороне ленточкой пролегла река Воронеж.
— В последние дни гитлеровцы предпринимают атаки севернее и южнее Воронежа. — Указка прочертила на карте линии. — Но у нас есть предварительные сведения, что немцы стягивают войска в город, и возможно, они нанесут главный удар здесь, в городе. Капитан Черногряд сегодня ночью вернулся с немецкой стороны и привел офицера. Правда, он достался ему дорогой ценой. Нашему разведчику немец выбил зуб. — Комдив улыбнулся, и его строгое, начальственное лицо подобрело.
— Не совсем выбил, — хмуро сказал капитан Черногряд.
— Значит, он лбом ударил тебя в зубы? — продолжая улыбаться, спросил комдив.
— Мы ему кляп в рот вставляли, — капитан поднялся со своего места, — а он головой мотает, как баран. Попал в зубы случайно.
Все улыбались.
О храбрости Черногряда ходили легенды. И вдруг немец зуб ему выбил.
— Приведи немца во двор, — сказал комдив.
Черногряд пошел к выходу. Чем-то он напоминал матроса — широкие плечи, походка вразвалочку.
Чего только не рассказывали о Черногряде! Что его и пуля не берет, что немцы от него бегут, как от лешего. Недавно Черногряд со своими разведчиками взорвал немецкий блиндаж и похоронил там 40 гитлеровцев. Вокруг того блиндажа была специальная система сигнализации. Над землей в три ряда установлена тонкая проволока. Заденешь — всеобщая тревога. Капитан пролез через эту ограду и взорвал блиндаж.
Комдив проводил взглядом Черногряда. Еще некоторое время на его лице сохранялась добрая улыбка. Но потом он посмотрел на карту, и опять лицо стало строгим.
— Наша главная задача — не позволить врагу застать нас врасплох. Удар может последовать в любую минуту. Мы должны ответить ударом на удар.
Комдив произносил слова четко, по-военному.
Я не мог оторвать глаз от комдива.
Он воевал в Первой конной Буденного. На его груди орден Боевого Красного Знамени. Лихой он был наездник, шашкой беляков рубал. Да и сейчас во всем его облике чувствуется сила. Голова, конечно, уже седая, а выправка по-прежнему кавалерийская.
— Вопросы есть? — спросил комдив и окинул нас взглядом.
Мы молчали. Какие же вопросы, если все ясно.
— Поговорите с бойцами, объясните им обстановку и задачу. — Комдив опять окинул нас взглядом. Потом он обратился к майору Соколову: — Вы, товарищи минометчики, можете присутствовать на допросе немецкого офицера. Возможно, он назовет интересующие вас объекты в городе.
Все встали, с шумом отодвигая скамейки и стулья.
Из карманов вынуты папиросы и махорка. На лицах оживление. Может, конечно, Гитлер и силен, но под Воронежем он будет сосать лапу… Не прорвется!
Мы с Вовкой пошли вслед за майором во двор детского сада. За глухим забором стояли низенькие скамеечки, ярко раскрашенные избушки из сказок, качели и горки.
Комдив сел посредине двора на табуретке. На плечи накинута шинель. Опершись локтем о колено, он курил. За его спиной собрались командиры из штаба и дивизионные разведчики.
Черногряд привел офицера, встал неподалеку от него и отвернулся. Ох, как он ненавидит этого аккуратненького, подтянутого немчика с погонами на плечах! Офицер остановился посредине двора и нагло посмотрел на комдива. Но, видно, это не задело самолюбия командира дивизии. Во всем облике его — в том, как он сидел, в том, как наклонена его седая голова, — было спокойствие и уверенность.
— Ты спроси его, — обратился комдив к переводчику, — какие резервы они стянули в город?
— Вельхе резервен зинд ангекоммен?
— Найн, — развязно ответил немец, и мне показалось, что на его тонких, змеиных губах промелькнула улыбка.
— Ты спроси, — не оборачиваясь к переводчику, сказал комдив, — готовятся они к наступлению?
— Фюр вельхе штунде ист дер ангриф бештимт?
— Найн, — прежним тоном бросил фашист.
— Что он заладил свое «найн»? — сказал комдив и поднялся с табуретки. — Будет он говорить или нет?
— Найн! — крикнул немец, видимо поняв слова комдива. — Найн! — еще громче крикнул он. — Хайль Гитлер! Руссиш капут!
— Вот сволочь! — в сердцах произнес Черногряд.
— Повтори вопрос! — приказал комдив переводчику.
— Фюр вельхе штунде ист дер ангриф бештимт?
Немец стал быстро говорить что-то, глядя на всех нас ненавидящими глазами.
Переводчик молчал.
— Чего он лопочет? — спросил комдив.
— Говорит, что когда кончится война, то все мы будем рабами у них.
— Ты ему переведи, что мы его, собаку, расстреляем, если он не будет отвечать на вопросы. Ответит — сохраним жизнь и отправим в тыл.
Стараясь как можно точнее произносить немецкие слова, переводчик объяснил немцу суть дела.