Страница 16 из 60
Мы разбираем эту мину, смотрим, как она устроена. Комбат показывает, как нужно обезвреживать мину. У него в руках макет мины без взрывчатки. Но там на повозке есть мины, которые взрываются. У них, конечно, заряд не настоящий — учебный. Но все-таки рванет прилично. Еще на повозке лежат маскхалаты. Мы должны будем надеть их, поставить мину в заданном месте и подорвать ее.
Много надо знать военных тайн, чтобы успешно воевать против фашистов.
А вот мой отец ушел в ополчение, взял винтовку и стреляет. Что с ним там, неизвестно. В письме из дома ничего не сказано.
«Здравствуй, сынок! — пишет мать. — Вот я и получила от тебя весточку. А то вся душа изболелась. Директор школы прислал мне недоброе письмо. „Убежали, мол. Я снимаю с себя ответственность, если они попадут в шайку“. Я-то все думала-гадала, неужто вы с Вовой… Ведь он парень-то золотой. А теперь, слава богу… Может, конечно, и не стоило так торопиться на войну, ну, уж если решились, то чего тут говорить. Только ты там поосторожнее. Горячку-то не пори… Да ведь, наверно, и не сразу тебя на фронт-то пошлют. Может, еще письмецо успеешь отправить.
Мы живем по-старому. Печку в комнате сложили. Дядя Ваня помогал. Я на завод устраиваюсь. Глядишь, мне рабочую карточку дадут — все нам с Генкой полегче будет.
Отец ничего не пишет. Прислал одно письмо, и все. Сны мне плохие снятся. Вижу я его в каком-то болоте. Бродит он, а выйти не может. Я ему кричу и кричу, а он меня не слышит. Ходила в военкомат. Говорят, не волнуйтесь, гражданка. Если бы чего — похоронную прислали.
Да уж ладно, зачем я тебе все это рассказываю. У самого-то небось забот полон рот.
Пиши, сынок, родной. Не забывай нас!»
В письме есть Генкина приписка: «Приезжай скорее».
Чудак Генка! Как же я могу приехать, если я в училище. Долго не увидимся. Может, только когда война кончится, когда фрицу голову отломаем…
А уж ломать я ему голову буду по всем правилам военной науки. Я буду снаряды посылать и приговаривать: «Это тебе за то, что мать с братишкой в холоде сидят. Это за то, что хлеба нет, это за отца». У меня найдутся и другие пожелания…
К нашей группе направлялся связной. Он подошел к старшему лейтенанту и что-то негромко сказал ему.
— Старшина, продолжайте урок, — приказал комбат. — После перерыва займитесь практической установкой мин.
Мы догадывались, в чем дело. В училище нового начальника ждут. Ходили слухи, что какой-то фронтовик приедет. Свирепый, говорят, — страсть. Но нам-то что волноваться, мы еще месяц поучимся — и на фронт.
— Стало быть, — громко сказал старшина, — продолжаем разбор действия противотанковой мины.
Старшина посмотрел на нас строго, и мне показалось, что его взгляд остановился на мне. Не очень он меня жаловал после того разговора в казарме. Хоть дело это теперь было прошлое. Камушки он давно разрешил Вовке вынуть. Но эти самые камушки ранили Вовке душу. Злее он стал.
— Послушай, Кольк, — вдруг сказал мне Вовка, — я старшине докажу, что командир — это не только тот, у которого силы много.
— Как это ты хочешь доказать?
Вовка не ответил.
Урок подходил к концу. Старшина посмотрел на свой старинный «будильник» на цепочке, который работал точнее института Штернберга, и объявил перерыв.
Мы вскочили со снега, стали разминать ноги. Многие закурили.
Старшина сел на пригорке на ящик из-под мин, отдельно от всех. Он курил свою козью ножку и оглядывал округу. Снега и дорога. Снега белые, дорога черная, и небо серое. Довольно скучная картина.
Я обернулся и увидел, как Вовка одевается в белый маскировочный халат. Потом осторожно вынул из ящика противотанковую мину с взрывчаткой и пополз по снегу. Гашвили и Гурька тоже видели, но не издали ни звука, а старшина сидел, будто царь, на пригорке, курил козью ножку и ничего не замечал.
Вовка ползет, как ящерица. Его не видно на снегу. В одной руке мина. Вовка обогнул бугор, на котором сидел старшина, пополз к дороге. По-моему, очень нахально, но умело. Не видит его старшина!
Мы замерли. Никто от Вовки такой прыти не ожидал. Если старшина заметит Берзалина, он ему не только карманы зашьет — похитрее экзекуцию устроит.
Вовка дополз до дороги. Выкопал лопаткой ямку, установил мину, засыпал снегом честь по чести и пополз обратно.
Опять он двигался под носом у старшины, а тот сидел и курил свою козью ножку. А если бы на месте Вовки немец был? Конец старшине — вояке с Георгиевским крестом!
Вовка обогнул холм и благополучно добрался до места. Снял маскировочный халат и сел. Глаза у него светились. Да и у каждого из нас глаза засветились бы от такой лихой выходки.
— Хочешь, я скажу старшине, — вызвался я.
Вовка протер большими пальцами очки, посмотрел на меня смеющимися глазами и кивнул в знак согласия.
Старшина взглянул на «будильник».
— По местам! — скомандовал он. — На чем остановились? — спросил старшина.
— На противотанковой, — сказал Гурька.
— Разрешите, товарищ старшина. — Я поднял руку.
— Чего тебе? — недовольно спросил старшина.
— Вот вы говорили, товарищ старшина, что Берзалин…
— У нас урок, а не собрание! — строго сказал старшина. — Садись.
— А все-таки он вам доказал!
— Что? — гаркнул старшина и непонимающе посмотрел на меня, потом на Вовку.
— Он установил на дороге мину во время перерыва. А вы не заметили.
— Какую мину?
— Противотанковую.
— Берзалин! — крикнул старшина.
Вовка встал.
— Я решил попробовать свою ловкость, товарищ старшина, надел маскхалат и прополз около вас к дороге. Я считаю, что для командира главное — ловкость.
Ясно было, что сейчас произойдет трагедия.
Усы старшины приподнялись, огромные руки сжались в кулаки. Еще секунда — и он разорвет Вовку…
Вдалеке послышался рокот автомобиля. Старшина повернул голову направо. На лице его выразилось удивление, оно сменилось испугом.
Все мы слышали этот звук. Но на дороге ничего не было видно. И вдруг из-за холма выскочила черная «эмка».
— Там мина! — испуганно крикнул Вовка.
Старшина побежал к дороге. Мы за ним. Старшина размахивал руками и кричал:
— Стой! Стой, говорю!
Машина мчалась. Шофер не понимал жестов старшины, а услышать его слов не мог.
Вовка бежал и отсчитывал секунды: «Раз, два, три, четыре…» — и, когда он произнес «пять», послышался взрыв…
Машину кинуло в сторону, и она замерла. Никто не вылезал из машины, и нам уже показалось, что пассажиры убиты.
Наконец из машины выскочил шофер и бросился к переднему колесу. А потом из машины вылез… Нет, это совершенно невероятно. Из машины вылез Соколов с двумя шпалами в петлице. Вовка протер очки. Я протер глаза. Соколов жив-здоров, с лицом, красным от возмущения.
— Почему не были выставлены предупреждающие знаки? — строго спросил майор старшину, и его черные брови-гусеницы сошлись на переносье.
— Виноват, товарищ майор.
— Виноватых бьют! — крикнул майор. — Я вас на гауптвахту посажу. Фамилия?
— Ермаков.
Первый раз мы видели старшину таким виноватым.
Старшина не выдавал Вовку — брал вину на себя.
Я не знаю, что думал Вовка в эту самую минуту, но он сделал два шага вперед и сказал:
— Товарищ майор, старшина не виноват. Это я самостоятельно поставил мину.
Майор посмотрел на Вовку. И, кажется, ему тоже захотелось протереть глаза.
— Что за маскарад? — строго спросил майор у Вовки.
— Это курсант нашего училища, — доложил старшина.
Майор поглядел на старшину, обвел всех нас взглядом и заметил меня.
— И ты здесь! Два шага вперед.
Я шагнул вперед и подумал, что Вовка полный дурак. Нам не хватало этой печали.
— Кто вас принял? — грозным голосом спросил майор.
— Они по призыву, — ответил старшина. — Тысяча девятьсот двадцать третьего года рождения.
— Завтра в восемнадцать ноль-ноль зайдете ко мне в кабинет.
— В какой кабинет? — спросил старшина.
— В кабинет начальника училища.