Эрина

И тут в бой пошли танки. Некоторые командиры танковых полков включали запись какую-нибудь величественной музыки, вроде творений древних композиторов или бравурных маршей. Наши были как раз и таких.

Разломав сложенные заранее специально для них деревянные укрепления, танки переехали через нашу линию окопов и, ведя огонь, двинулись на врага. Их орудия плевались огнем - снаряды, не уступающие калибром тем, какими стреляли драгунские орудия, врезались в бетонные укрепления, разбивая их. Фугасы рвались в траншеях, убивая солдат. Пулеметы хлестали окопы длинными очередями.

- Пулеметчики, - скомандовал я по общей связи, - поддайте огня! Стволов не жалеть! Враг не должен и нос высунуть из своих окопов!

Пулеметы на наших позициях затарахтели сильнее, наверное, выплевывая целую ленту одной очередью, пуская стволы вразнос. Так мы палили, верно, только на линии Студенецкого, отражая атаку демонов во время общей эвакуации.

- Сейчас они протянут еще немного, - почти прошептал я в микрофон, - и будем подниматься из окопов. Приготовиться к бою, господа. Минутная готовность.

Я опустил глаза на часы, следя за секундной стрелкой. Она стремительно пробежала три четверти круга, но в районе цифры 45 как будто замерла. Теперь каждое мгновение растягивалось на века. Стрелка отсчитывала секунды, для многих они отделяют чью-то жизнь от смерти. И вот она подобралась-таки к заветному нолику - и началось форменное безумие, которое обычно называют атакой.

Грохотали орудиям танки, стрекотали пулеметы, но, все равно, казалось, что до того, как засвистели унтера, вокруг царила мертвая тишина. Рев и свист разнесли эту эфемерную тишь. К ним присоединились крики солдат - они подбадривали себя и друг друга. Без этого многим было не подняться из окопов на пулеметы альбионцев.

Одним из первых я перебрался через бруствер и побежал вслед за танками. Солдаты, увлекаемые порывом самых отважных или глупых, бежали рядом. Пусть бежать вверх по склону было сложновато, однако танки мы догнали достаточно быстро. Те катили едва-едва, постоянно останавливаясь, чтобы выстрелить по врагу. То и дело впереди в небо подлетали комья земли, часто вперемежку с трупами или частями тел, или попадания фугасов вспыхивали ярким пламенем.

Враг не спешил освобождать свою нынешнюю первую линию окопов. Они вцепились в землю и разбитые укрепления, отчаянно отстреливаясь. В передовые цепи и танки летели гранаты. С сухим треском принялись стрелять противотанковые ружья. Оружие не слишком популярное на фронтах, из-за достаточно низкой эффективности и большой опасности для стрелков. Сокращение ПР - противотанковое ружье, часто расшифровывали, как "Прощай, Родина", и для многих это оказывалось правдой. Выстрелом из такого перебило гусеницу среднего танка. Тот повело в первые секунды, но зачем он дал очередь по не успевшему укрыться за бруствером стрелку. Альбионец скатился в окоп вместе с оружием. Только длинный ствол ружья остался торчать. Однако поврежденный танк стал превосходной мишенью для вражеских орудий. И вот уже спустя считанные секунды в борт его врезался снаряд, оставив дыру в броне. Скоро за ним последуют новые. Экипаж не стал дожидаться этого - танкисты полезли из него через все люки. Только пулеметчик прикрывал их огнем до последнего. И это стоило ему жизни. Второй снаряд угодил танку под башню, сорвав ее напрочь. Вряд ли кому-то внутри удалось выжить.

Мы бежали, стреляя, кто прямо на ходу, кто припадал на колено. И только вахмистр Быковский палил из своего ручного пулемета на бегу, останавливаясь лишь для того, что сменить опустевший патронный короб на новый. Временами цепи не выдерживали плотного пулеметного огня, люди растягивались на земле рядом с мертвецами, пытаясь таким образом спасти себе жизнь. И это было самым страшным для любой атаки. Подобного допускать никак нельзя, что отлично доказала захлебнувшаяся контратака альбионцев.

- Офицеры! - выкрикнул я в микрофон. - Унтера! Поднимайте солдат! Не давать цепям ложиться! Пинками, прикладами, как угодно гоните солдат вперед! Остался последний рывок!

Про то, что некоторым унтерам, да и кое-кому из офицеров стоило бы подняться, я упоминать не стал, щадя гордость. Хотя одного молодого поручика мне пришлось поднимать самому. Я схватил его левой рукой за поясной ремень и рывком поднял на ноги.

- Нечего в пыли валяться! - рявкнул я ему. - Лежа орденов не завоюешь! Вперед, парень!

Я толкнул его вперед. Поручик споткнулся, едва удержавшись на ногах, что спасло ему жизнь. Пара лучей сверкнула над его головой. Один из них оставил выжженный след на моем наплечнике. Паренек припал на колено, выстрелил в ответ из своего карабина. Я пробежал мимо него, сорвал с пояса первую гранату, кинул изо всех сил, стараясь перебросить через бруствер. Та взорвалась по эту сторону, никому не причинив вреда. Я бросился дальше, припав на колено, чтобы выстрелить в альбионцев, почти не целясь.

Вражеский снаряд взорвался неподалеку от меня, расшвыряв солдат. Кого-то спасли доспехи, другие остались лежать, извиваясь в конвульсиях. Кто из них жив, кто мертв сейчас сложно было определить. Мне снова повезло, осколки миновали меня.

Я был уже почти на бруствере, вместе с тем самым молодым поручиком, которого поднимал с земли. Мы почти синхронно сорвали с поясов по гранате - и кинули во вражеские окопы. В этот раз броски оказались куда удачней. Если одна граната рванула в траншее, то вторая заставила замолчать пулемет.

Этим надо было воспользоваться!

Мы оба перевалились через бруствер и ринулись в окопы. Времени хватило только на один выстрел. Я срезал лучом незадачливого альбионца, замершего на банкете, тупо уставившись на меня. Тело его упало одновременно с моим приземлением. Я сделал короткий выпад, вонзив штык в грудь следующего врага. Вытащить не успел - на меня уже наседал второй. Я оттолкнул мертвого врага, выпустив карабин, выхватил револьвер, с которым не расставался с самой Баварии, - и в последний момент успел-таки всадить пару пуль в живот альбионцу, уже нацелившемся на меня штыком. Тому помешало тело товарища, с торчащим из него моим карабином. Альбионец скрючился, прижав руки к животу. Повалился на землю, свернувшись в позе зародыша. Добить его времени не было.

Рядом с банкета спрыгнул полковник Фермор с лучевой винтовкой наперевес. Пары ударов хватило стоящим рядом с ним альбионцам. Те попадали, словно подкошенные. Гренадерский полковник припал на колено и выстрелил в следующего врага. Луч вспорол живот альбионцу, вышел из спины.

Вслед за своим командиром в траншеи стали прыгать остальные гренадеры, да и драгуны среди них попадались тоже. Гранат больше никто не кидал - слишком уж много своих было в альбионских окопах. Там очень быстро стало тесно. Драться даже укороченным карабином стало почти невозможно. Кругом толкались свои с враги. В ход пошли траншейные тесаки, какие были у всех ветеранов Пангеи, отомкнутые штыки, саперные лопатки - страшное оружие в умелых руках - и, конечно же, кулаки и даже отбитые куски бетона.

Здоровенный сержант альбионец замахнулся на меня саперной лопаткой. Страшно, не неумело. Я выстрелил ему в лицо - на таком расстоянии стальная маска не спасла. Затылок альбионца взорвался кровавыми ошметками - каска съехала на лоб. Он покачнулся и рухнул ничком.

В барабане осталось всего лишь два патрона, дальше придется орудовать тесаком. С жутковатым оружием я не расставался с самой Пангеи, тем более, что знал - нам еще придется иметь дело с демонами. Так или иначе. Один патрон я потратил на то, чтобы застрелить еще одного британца, пусть тот и не угрожал непосредственно моей жизни. Последний хотел приберечь на самый "черный" момент, однако тот настал очень быстро. Альбионец то ли прятался среди трупов, то ли потерял сознание на несколько минут, что было вполне возможно. Но вскочил он буквально у меня под ногами. Обеими руками он судорожно сжимал винтовку с примкнутым штыком. А уж заорал при этом так, что у меня в ушах зазвенело.