Страница 6 из 29
Если человек решил бороться с судьбой, он это сделает. Распался круг друзей, иных уж нет, меня не понимают, просто некому понимать, – так звучит пролог – но я тупо делаю свое дело, пытаясь разобраться в мире. Картины спектакля, которые разворачивает черт перед Фаустом – «поток вечности», картины человеческих страданий, грехов, бессмысленных попыток жить хорошо, суета. Скорее, путешествие этого Фауста под предводительством черта похоже на путешествие по кругам ада Данте. Не случайно Забота ослепляет Фауста (один из самых трогательных эпизодов) – не чтобы он не смог найти формулу красоты, а чтобы он перестал принимать близко к сердцу этот мир. Итог жизни – старость, слепота, беспомощность. Но все равно – «Мгновение, повремени!» Жизнь, ее искушения, соблазны, муки – это прекрасно. Настроение «Трех сестер» Ефремова. Любимов понимает Фауста через себя исключительно, может быть, поэтому его молодой Фауст кажется таким незрелым в чувствах и суждениях.
Статью надо назвать «Фауст. Фрагмент», потому что спектакль идет 1 час 45 минут, а, как с гордостью рассказал Любимов, нам бы пришлось читать трагедию 22 часа.
Вся в золотом, на золотой кровати, Елена, ею соблазняет Мефистофель Фауста, несколько карикатурна, картинна. Все увидено глазами Любимова 85 лет. Поэтому Гретхен – дитя, которым он любуется, поэтому молодой Фауст в этой истории так невнятен и неприятен, даже трусоват.
Народ в спектакле – толпа, милая, веселая, танцующая под самую знаменитую мелодию Скотта Джоплина (афроамериканский композитор и пианист, – 1917) , это палачи в красных рубахах, здоровенные парни, несущийся через сцену поток степа сопровождается визгом топоров. Отголосок «Пугачева». Есть что-то типично брехтовское в спектакле. Та же бедность, что и в «Добром человеке». Участие студентов добавляет непрофессиональной слаженности, берут чувством.
По мнению Гете, «Фауст», сопровождавший его всю жизнь (замысел возник после 20 лет, начал писать в 25, вернулся к замыслу, когда ему было за 50, закончил первую часть в 57, всего писал 60 лет, и, кстати, не увидел при жизни целиком напечатанным), писался, «образуясь, как облако». Так и любимовский спектакль. Это не сказка вышла, а притча. Это не богоборческий роман, а присказка о том, как человечишка боролся за жизнь и мысль. Он не мог обойтись без иронии. Можно разыскать в этой картинке намеренно, как в шараде (часто повторяется это слово: «новая шарада»), элементы, отголоски других его спектаклей.
У Тимура Бадалбейли в сцене с Валентином нога застревает в алюминиевой военной кружке. Он хромает и становится похож на черта с копытом. В руках гитара, блатной перебор струн.
Рефреном проходят слова, произносимые Директором театра (Ф. Антипов): «А главное, гоните действий ход. Живей, за эпизодом эпизод».
А. Аникст (советский литературовед, 1910–1988), друг Любимова, комментирует стиль «Фауста» Гете: «От живых разговорных интонаций до трагической патетики, от колкой эпиграммы до захватывающих душу гимнов… Гете с поразительной легкостью переходит от одной тональности к другой, от одного ритмического рисунка к иному: поэтический строй его творения подобен в этом отношении симфонии» («Фауст» – Великое Творение Гёте. К 150-летию выхода в свет. – М., «Знание», 1982). Только в отношении спектакля я бы добавила – симфонии Шнитке.
Любимов, который любит повторять, что не такая он цаца, чтобы его спектакли смотрели долго, делает их для всех, это принципиально. Даже для тех, кто никогда не знал ни о легенде, ни о горе Таганки. Но надо начать статью с предупреждения: можно идти на спектакль, не читая Фауста, но тогда надо уметь слушать, можно читать Фауста, тогда – кайф от сравнения. И в том, и в другом случае желательно уметь думать, то есть, самому с собой, иногда думать о смысле жизни, о цели, о тщете, наконец, о любви. Впрочем, и для тех, кто ничего этого не умеет, есть кое-что. Действие несется бешеными скачками, степ, ничуть не хуже бродвейского, бегает черный пудель красоты неописуемой, голуби четко исполняют свой танец и два типа героя – Фауст – Трофимов и Мефистофель – невероятно обаятельный Тимур (Бадалбейли), ведут диалог о жизни.
Достоевский-2001, Достоевский нового века.
Шел в трех довольно неожиданных местах: Школе-студии МХАТ (не нарушая интимности учебного процесса, спектакль показывали на фестивале «Балтийский дом»), Театре «Около Дома Станиславского» и непонятно что – в Доме Актера. За каждым спектаклем – имена режиссеров. «Сцены из романа» – основной прием.
Театральный Достоевский 1960-х: после разрешения запрещенного писателя играли всего целиком и подробно, чаще, естественно, в стиле психологического реализма. Сейчас Д. играют для тех, кто Д. знает. Это Достоевский веселый или трагикомический, и прикладной: 1/ к учебному процессу – в случае с К. Гинкасом; 2/ к А. Володину и мировоззрению Ю. Погребничко; 3/ к джазу и самомнению Б. Мильграма.
«Воскресение Лазаря» реж. Б. Мильграм, Дом Актера.
Похоже на концерт в Кремле. Аранжировка (в легкую) романа Достоевского. Хор бомжеватых людей или клоунов, которые поют частушки – видимо, воспроизводят атмосферу Пяти углов или Сенной площади. Финальные слова из романа читает в микрофон довольный, важный, сам Мильграм, с пустопорожним пафосом повторяя – про 7 лет, которые надо страдать, подвиг совершить…
Вроде бы смысл сочетания есть: свободная музыка (джаз) и несвободная жизнь. Но это сделано так формально. Порфирий Петрович (в начале представления «бацает» на фортепиано, курит «Беломор», общается с публикой) одет в клоунский комбинезон (левая и правая половины – разного цвета, зеленого и белого, кажется, талия завышена и галифе). Идея напоминает фокинскую с Гоголем – выбросить из инсценировки то, что привычно, а взять периферию сюжета и через прежде не замеченные детали передать напряжение целого. Идея Васильева – соединять несоединимое – здесь – понт, шарада. Рушащаяся декорация – идея Захарова. Этот Достоевский – частный случай, для своей аудитории, которая балдеет. Есть кардинальное противоречие в исповедальности монологов и диалогов Д. и в том, что все это выносится (без психологии) на авансцену и подается через микрофон.
«Черное молоко» В. Сигарева, реж. С. Яшин, Театр им. Н. Гоголя.
Спектакль усредненно-психологический, увы. Но, наверное, Яшин войдет в историю как режиссер, впервые вернувший на сцену начала века современную тему не как чернуху, а с состраданием к человеку. Нет уродов, есть несчастные люди, и страна как была несчастной, так и осталась. Хороший образ в оформлении Е. Качелаевой: рельсы, сначала идущие нормально, параллельно, а потом вздыбленные. И. Шибанов, увы, катастрофически потерял обаяние, стал умелее и формальнее, а был такой душевный чистый мальчик. Три замечательные женские работы: А. Гуляренко, Н. Маркина и А. Каравацкая. Настоящие типажи, причем, без наигрыша. Как в жизни. Этого давно не было. И есть теплота в спектакле.
«Евгений Онегин» А.Пушкина, реж. Ю. Любимов, Театр на Таганке.
Двухэтажная конструкция из деревянных ячеек и полотняных занавесов. Шесть клеточек по три. За занавесками возникают тени, как в «Десяти днях». Игра тенями очень разнообразна. Вверху, в средней ячейке – гипсовая голова Пушкина, не бюст, а именно голова. Печаль в лице. Справа, в окне портала, тоже наклоненная голова Пушкина, огромная, виден один глаз – трагическое выражение лица. По бокам две деревянные лестницы. Все, что на сцене, напоминает дачный интерьер. Движение занавесок задает ритм и темп действию: когда актеры задергивают шторки по очереди, волной, это словно перелистывание страниц, движение театрального занавеса, стук колес поезда или кареты. Ячейки, рамы от портретов изображают каретные окошки. Пара коверных, комиков в майках с надписями «Мой Пушкин» и «Наш Пушкин». У Т. Бадалбейли тоже черная майка с надписью «I – сердечко – Пушкин».