Страница 38 из 47
Чтобы избежать какого бы то ни было проникновения в наш дискурс эпистемологического дуализма и не создавать впечатления, что теоретические термины играют здесь некоторого рода метатеоретическую роль по отношению к операциональным терминам (поскольку мы сказали, что они используются также, чтобы «говорить об» объектах, образованных операциональными атрибутами), возьмем пример из повседневной жизни. Предположим, что для опознания одного человека из некоторой группы мне нужны три или четыре эмпирические свойства, такие как цвет его глаз и волос, его рост, форма носа или рта и т. п. Коль скоро я опознал его, мне уже не нужно больше говорить о нем только с помощью этих нескольких предикатов. Я, очевидно, могу приписать ему (т. е. высказать о нем) несколько дополнительных признаков, причем некоторые из них могут быть эмпирическими (как цвет кожи, или тот факт, что он смеется), а другие – неэмпирическими (например, что он доктор, или человек религиозный, или имеет определенный возраст).
Ясно, что исходные «базовые» предикаты были эмпирическими, и мы нуждались в них, чтобы зафиксировать референт нашего обсуждения. Это значит, что, например, если мы скажем, что м-р Х. доктор, мы можем утверждать, что мы высказываем это свойство о человеке, которого имеем в виду, только если этот м-р Х. есть в то же время то лицо в нашей группе, которое идентифицируется нашими базовыми предикатами. Но м-ру Х. могут приписываться разного рода свойства, как эмпирические, так и неэмпирические, и мы можем использовать любые из них, говоря о человеке, которого имеем в виду, если существует сеть предложений, которая, в случае надобности, сможет показать, как соотнести то, что мы говорим, с базовыми предикатами, которые мы выбрали для его идентификации. В этом смысле мы можем также сказать, что мы расширили описание нашего «объекта», поскольку все используемые нами новые предикаты на самом деле улучшают его определение, привнося новые элементы в логическую сеть, выражающую структуру теории, ограничивая тем самым область того, что может быть объектом именно этого сорта[136].
Вернемся теперь к рассматриваемому вопросу. Мы можем утверждать, что базовые предикаты «определяют» научный объект, не потому, что они имеют внутренне привилегированную природу, а просто потому, что им в явном виде была поставлена задача идентифицировать его. Но после этого в дискурс может войти еще много других предикатов, если только мы в случае надобности можем показать, что они связаны с базовыми. В любой теории, предлагаемой в некоторой эмпирической науке, некоторый логический путь должен вести от любого предложения, содержащего только предикаты, отличные от базовых (например, от предложения, содержащего только теоретические термины), по крайней мере к одному предложению, содержащему только базовые предикаты. Это убеждает нас в том, что мы все еще говорим о предполагаемых нами объектах. Кроме того, в этом причина, по которой проверяемость, как мы уже подчеркивали, является таким фундаментальным требованием для всех эмпирических теорий. Собственно говоря, без проверяемости мы никогда не могли бы быть уверены, что теоретические положения теории касаются ее объектов[137].
В предшествующем дискурсе одно предположение кажется слишком легко принятым, а именно, что можно провести четкое различие между операциональными и теоретическими (или неоперациональными) предикатами, поскольку один из самых респектабельных тезисов новейшей философии науки состоит в том, что это различие не существует между наблюдательными и теоретическими терминами (а похоже, что наши операциональные термины можно приравнять к наблюдательным терминам, о которых здесь идет речь)[138]. Этот вопрос будет рассмотрен позже. Пока что примем, что имеет смысл различать (резко или иначе) операциональные понятия (которые мы для краткости будем называть О-понятиями) и теоретические понятия (которые будем называть Т-понятиями). А сейчас мы хотим рассмотреть случай термина «P», родового предиката, связанного с другими предикатами в рамках некоторой теории, и сравнить его с аналогичным термином «P'».
Прежде всего мы видим, что значением P является, по крайней мере отчасти, логическая сеть, связывающая его со всеми остальными терминами теории, так что это значение одновременно определяется присутствием определенных О-терминов и Т-терминов в этой сети и конкретными связями между этими терминами (или, если кто-нибудь это предпочитает, структурой сети). Рассмотрим теперь случай, когда P и P' связаны с одними и теми же О-терминами и Т-терминами посредством различных связей, и случай, когда P и P' связаны посредством одной и той же логической сети с по крайней мере отчасти разными О-терминами и Т-терминами. Будет ясно, что в этих случаях значение P и P' не может быть одним и тем же. Такого рода ситуацию можно схематически представить следующими четырьмя фигурами.
Рис. 1
Рис. 2
Случай А (рис. 1 и 2). Мы принимаем, что понятия остаются теми же самыми (O1, O2, O3, T1, T2), но логические отношения меняются (f3, f4, f5 исчезают, а новые функции g1, g2, g3 связывают P непосредственно с O2, O3, T2).
Рис. 3
Рис. 4
Случай В (рис. 3 и 4). Мы принимаем, что понятия и функции остаются теми же самыми, но образуют отчасти другие конфигурации.
В обоих случаях значение P и P' не может быть одним и тем же. Нетрудно построить и другие подобные ситуации.
В вышеприведенных диаграммах линии между точками указывают на определенные логические отношения между соответствующими предикатами (которые мы можем представлять себе как представленные уравнениями или функциями, содержащими предикаты), и мы видим, что даже если о предикатах можно сказать, что они остаются теми же самыми, изменения логических корреляций, происходящие при переходе от рис. 1 к рис. 2 или от рис. 3 к рис. 4, изменят значение Р и сделают его отличным от значения P' (но и другие значения тоже изменятся, хотя мы и не меняли других терминов). С другой стороны очевидно, что если структура сохранена, но хотя бы один из предикатов изменился, это изменит значение P' (как и остальных понятий).
Тот факт, что значение понятия контекстно-зависимо, можно выразить, сказав, что оно зависит от значений других понятий и от его логических связей с ними, откуда также следует, что это в свою очередь влияет на значения всех понятий, с которыми оно связано.
Такая зависимость осознана не так уж давно. Можно считать, что она официально вошла в современную методологию науки через новый подход к аксиоматическому методу, когда он стал рассматриваться не просто как средство наведения дедуктивного порядка в некоторой дисциплине, а как нечто способное создавать, по крайней мере в некоторой степени, сами объекты этой дисциплины. Разница между этими двумя позициями довольно очевидна. Если рассматривать аксиоматизацию как способ дедуктивного упорядочения некоторой дисциплины, то приходится рассматривать по крайней мере какое-то количество терминов, входящих в аксиомы, как имена тех единиц, которые эта дисциплина предполагает описывать, а «значения» этих терминов могут рассматриваться как их отнесенность к данным объектам. Но если рассматривать аксиоматизацию как нечто такое, что должно «создать» некоторую дисциплину, никакие объекты не предполагаются существующими, а аксиомы должны некоторым образом быть способны иметь значение, не имея, строго говоря, референтов. Если это так, значение терминов должно по необходимости возникать из взаимосвязей разных понятий друг с другом, и если возникает вопрос о референтах, он может касаться только возможности обнаружить некоторую структуру из объектов, отношения между которыми можно было бы поставить в соответствие со связями понятий, выраженными в аксиомах, так чтобы они их верно представляли. Такая аксиоматизация в явном виде была предложена Гильбертом в его «Основаниях геометрии» 1889 г. Эта книга отличалась от традиционных учебников геометрии того времени не тем, что она защищала новую геометрию (на самом деле ее содержание все еще сравнимо с содержанием обычной геометрии), но тем, что в ней по-другому понимался аксиоматический метод. «Точка», «прямая линия», «плоскость» и т. д. представлялись уже не как имена специфических геометрических единиц, а как термины, значения которых могли «контекстуально» определяться всеми аксиомами и которые в силу этого могли иметь в качестве референтов любые объекты, способные удовлетворять этим аксиомам[139].
136
Эмпирические атрибуты, используемые здесь как средства фиксации референта дискурса, не следует рассматривать как свойства, порождающие определенное описание некоторого м-ра Смита, но как остенсивные критерии, которые мы выбираем, чтобы интерсубъективно указать на референт. Их роль, следовательно, состоит в том, чтобы задать комплекс условий, функционирующий как жесткий десигнатор в смысле Крипке. Интересно, однако, что эти предикаты в то же время выражают некоторые свойства м-ра Смита (чего одно его имя не могло бы сделать), так что они играют двойную роль – остенсивно указывая референт и в то же время задавая описание. Сочетание двух этих функций, на самом деле не очень ясное в случае нашего повседневного примера, будет очевидным в случае операциональных предикатов науки.
137
Вновь используя крипкеанскую аналогию, можно сказать, что теоретические высказывания могут быть достоверны в разных «возможных мирах», и посредством их связей с операциональными предикатами можно показать, что они ссылаются на конкретный мир, в котором находятся наши объекты, к которым они жестко привязаны операциональными предикатами, играющими остенсивную роль.
138
Уже упоминавшийся тезис о теоретической нагруженности всех научных терминов очевидно сводится к отрицанию вышеупомянутого четкого различения, но этот вопрос имеет гораздо более длительную историю даже в эмпиристской философии науки. Действительно, эта философия коренится в доктрине Венского кружка, сделавшей «эмпирическую верификацию» условием осмысленности предложений, из чего в свою очередь следовало, что смысл есть только у наблюдательных терминов. Поскольку скоро стало ясно, что при применении этого критерия множество научных высказываний будут обречены на бессмысленность, началась прогрессирующая либерализация, пытавшаяся сохранить верность принципу верифицируемости, в то же время приписывая все возрастающее значение формальным и синтаксическим чертам «языка науки», который должен был составлять как средство общения (circulation), так и собственно средство создания значения. Таким образом, в то время как первоначально предполагалось, что значения могут просачиваться от их подлинного источника (наблюдательных терминов) в другие термины (теоретические), развитие исследований привело к пониманию значения как чего-то глобального, относящегося к теории в целом, а не к отдельным терминам. На этом пути тезис о нагруженности теорией всех научных понятий уже был явным образом разработан в эмпирицистской эпистемологии, особенно в конце 1950-х и начале 1960-х гг., и был готов к использованию несколькими годами поздней теми, кто сделал из него основу тезиса о несоизмеримости. Шаги в этом направлении можно ясно увидеть в Carnap (1936, 1952, 1956), Hempel (1952, 1958) и Sellars (1961). Очень хороший обзор этой истории дан в главе «Эмпирицистские критерии когнитивной значимости: проблемы и перемены» («Empiricist Criteria of Cognitive Significance: Problems and Changes») в Hempel (1965) (почти что перепечатка двух предыдущих статей).
139
Это – наиболее обычный способ представления этой ситуации. Историческая точность, однако, требует признать, что этот новый подход к пониманию аксиоматического метода был уже подготовлен Пашем (см. Pasch 1882) и полностью развит Пеано и его школой между 1889 и 1899 г г. (т. е. в десятилетие, предшествующее первой публикации «Оснований геометрии» Гильберта. В частности, Марио Пьери (ученик Пеано) в явном виде отстаивал мысль о том, что значение первичных понятий «определяется» постулатами (см. 1899, 1901). В то время как Пьери называл это «определением через постулаты», позднее стало обычным называть это «неявным определением». Однако это последнее выражение не считается хорошим способом охарактеризовать эту контекстуальную взаимозависимость значений, так что теперь оно используется в гораздо более ограниченном и техническом смысле в математической логике. Причина этой неудовлетворенности состоит в том, что на самом деле неясно, каким образом значения отдельных первичных понятий можно установить на основе одновременного присутствия постулатов.
В нескольких статьях, посвященных гильбертовским «Основаниям геометрии», появившихся в «Jahresbericht der deutschen Math.-Vereinigung», Фреге правильно указал, что совокупность постулатов может самое большее определить понятия «второго порядка» (так сказать, ингредиентами которых являются первичные понятия, определяемые постулатами), но не значение самих этих понятий. Критика Фреге не имела большого влияния (ввиду роста формалистической тенденции в математике), и, самое большее, привела позднее к некоторой «корректировке» этой проблемы. Как предположил Бернайс в обзоре незадолго до того обнаруженной переписки Фреге и Гильберта (опубликованной в Journal of Symbolic Logic, № 7, 1942: 92–93), постулаты элементарной геометрии, например, представляют явное определение не отдельных присутствующих в них понятий, а понятия трехмерного евклидова пространства.
Даже и с учетом этого, обоснованная критика Фреге не была учтена; и если мы уделим ей то внимание, какого она заслуживает, нам следует по крайней мере воздержаться от того, что аксиоматический контекст (как и любой лингвистический контекст) полностью определяет содержание понятий. Мы, безусловно, имеем основание говорить (как мы и сказали), что значение зависит также от контекста на интенсиональном уровне; но эта зависимость не может означать растворения значения в контексте, а иначе не могло бы возникнуть вообще никакого значения. Вот почему тезис о полной «переменности значения (meaning variation)» не может быть поддержан уже на семантических основаниях.
Мы не особенно заинтересованы в обсуждении семантической «устойчивости», которая должна в какой-то мере существовать, даже признать за контекстом всю его роль. С другой стороны, в дальнейшем мы представим конкретные аргументы в поддержку существования «устойчивой сердцевины» в значениях операциональных понятий, основанные на референциальных соображениях. Здесь мы можем сказать, что любое понятие входит в научную теорию снабженное значением, имеющим четкую структуру, зависящую от многих факторов. Поэтому неправильно говорить, что термины получают свои значения полностью и только через теоретический контекст. Это действительно то самое формалистическое заблуждение, которое восходит к предложению Карнапа рассматривать физические теории как интерпретированные логические формальные исчисления (см. Carnap 1934). На самом деле эмпирические теории не начинают существовать как формальные системы, а могут самое большее быть «формализованы», после того как достигнут некоторого этапа развития. На этом этапе может также стать возможным обнаружить «варьирование» значения, происходящее в результате помещения термина в новый контекст, но это «варьирование» всегда частичное. Поэтому, когда некоторый термин используется в конкретном предложении, он обычно используется только согласно части своего значения, и вполне может случиться, что эта часть не затрагивается «варьированием значения».