Чёрная сова

— Ну, помогай мне, великий шаман!

Серая ощутила руку наездника, резво развернулась и мягкой иноходью порысила в сторону заштрихованных дальним дождём белых гор. И над ними, как знак, тучи расступились, и появился тонкий серпик луны. Терехов смотрел на него и думал, что если бы он в самом деле обладал волшебством, шаманской силой и умел бы упаковывать свои мысли в летучую всепроникающую форму, то послал бы Луноходу пожелание доброго пути, без зависти, без сожаления: этот верный и мужественный солдат завоевал право быть победителем, потому и вырядился, словно фронтовик на плакате. Терехов жалел в тот момент лишь об одном — не успел испытать, смог ли бы он сам вернуться в чертоги, будучи неготовым к такому возвращению?

Прореха на небе заштопалась, новорождённый месяц не в силах был пробить толщу туч и пропал. На земле стало сумеречно, через несколько минут пошёл дождь, потом налетел сильнейший ветер, и кунг закачался на рессорах, как лодка на волнах. Андрей представил, каково сейчас Жоре скакать против ветра, в одной гимнастёрке, но тут же исправил свою мысль — его греет любовь! Да и скакать ему до чертогов часа два с половиной, к тому же ветер мог дуть только здесь, возле реки, а под заснеженными горами его и вовсе могло не быть. Погода на Укоке капризна и противоречива, как женщина.

Терехов запустил электростанцию и, отгоняя навязчивое желание достать папку с рисунками совы, нашёл на полке с макаронами старый Устав внутренней службы. И с каким-то негодующим восторгом отметил: воин на обложке точь-в-точь походил на Репьёва! Не давая себе отчёта, спонтанно и необъяснимо он взял и сунул книжку в печь. Пухлая от многих рук, она вспыхнула на углях, обгорела со всех сторон и, став почти чёрной, начала медленно истлевать, превращаясь в серый пепел.

Боль из раны на шее каким-то образом перекочевала на рёбра грудной клетки и теперь мешала дышать. Он хотел выпить таблетку, но услышал снаружи какое-то шевеление и стук. Показалось, это Жора вернулся и рассёдлывает лошадь, но когда вышел из кунга, в первый миг отшатнулся. Свет прожектора падал на рухнувшую палочную пирамиду, и показалось, что над валяющейся тушей барана орудует какой-то мохнатый, бесформенный зверь. Длинная, бугристая тень от него пляшет по траве, выстилаемой ветром, и все это вместе создаёт впечатление, будто не стая коршунов и воронья, но сама земля, её воплощённый в птиц дух пожирает оставленную ему жертву. Вот так и рождаются легенды, если смотреть глазами перепуганного разума.

Хищники явно видели человека или чуяли его, но не оставляли добычи, норовя протиснуться в самую гущу голов, хвостов и крыльев. Зрелище это заставляло содрогаться и одновременно притягивало, прожекторный свет создавал иллюзию фильма ужасов. Тугие, как резина, и совсем не воздушные птицы рвали мясо, уподобясь волкам, и если удавалось выхватить большой кусок, убегали или с трудом поднимались и тут же исчезали во тьме. А на их место из той же тьмы падали другие.

От такого бесконечного коловращения у Терехова пропала всякая боль, баран на глазах превращался в красноватый скелет, и он бы по своей воле не оторвался от этого зрелища, если бы сильный ветер не ударил одну птицу о кунг. Шлепок был таким сильным, что он обернулся на звук и увидел, что птица обернулась зелёной пограничной фуражкой, трепещущей пояском и прижатой к колесу. Андрей сбежал по ступеням, подхватил её — репьевская! Видно, сорвало ветром на скаку и принесло...

Жертвенное пиршество духа земли не прервалось ни на миг, хотя Терехов находился в пяти шагах. Пища и жёсткая конкуренция лишили птиц всякого страха перед человеком, и, вероятно, от осознания этого перед взором вспыхнула картина — эта же стая сейчас расклёвывает Жору! Не мог он потерять драгоценную фуражку просто так, мало ли что могло случиться: кобылица взъерепенилась, сбросила, споткнулась, опрокинулась на скаку. А седок головой о камни...

Он попытался унять фантазию, ушёл в кунг, чтоб не видеть хищников на добыче, но зелёная потёртая фуражка была в руках и только раздразнивала воображение. Шутка про великого шамана и способность предвидеть события всё же действовали на подсознание и будоражили душу. Безудержно влюблённый, он мог потерять осторожность, как птицы при виде пищи!

В следующий миг Терехов вспомнил — за кунгом стоит «кабриолет» Жоры, и ключ остался в замке зажигания. Надо ехать немедленно, фуражку могло долго носить по степи, и это чудо, что она прилетела на стан, да ещё под свет фонаря! Стартёр у отслужившего своё УАЗа только щёлкал и не крутил мотор, и благо, что рукоятка оказалась в кабине. Двигатель всё-таки запустился, и даже фары включились, но оказалось непросто тронуться с места на болотистой земле — работал один задний мост, а резина лысая.

Птичье пиршество распалось лишь на время, пока Терехов проезжал мимо. Вспомнил, что не заглушил электростанцию, но возвращаться не захотел, да и будет ориентир в степной местности. Искать ночью человека на земле — почти безнадёжное дело, тем более, что нет следов, есть лишь примерное направление — против ветра. В свете фар скорее увидишь кобылицу, если она на ногах.

Терехов ехал стоя и зигзагами, стараясь высветить фарами побольше местности, но в лучах лишь изредка мелькали птичьи силуэты. От бесконечного верчения головой и тряски заболела рана, тёплая струйка потекла под куртку. Если с Жорой что-то приключилось, то на первых километрах пути, не могло так долго гонять по степи фуражку!

Однако Андрей проехал около пяти километров и никаких следов не обнаружил. Впереди начинался подъём, но куда, сориентироваться в потёмках и без карты было почти невозможно. Ко всему прочему, начал меняться ветер, и мерцающий далеко позади галогеновый прожектор на стане стал уходить сильно влево.

Терехов выехал на вершину холма, остановил машину, и тут в свете фар, где-то внизу вроде бы медленно прошествовала тень бредущего коня. Бросая машину по сторонам и рыща светом, он поехал вниз по пологому склону, и вновь, уже отчётливо, мелькнула тень. Такое чувство, будто лошадь бежит впереди! Фантазия опять разыгралась: кобылица ведёт за собой! А где-то там, в долине, лежит раненый Жора и отбивается от наседающих птиц.

Боярский потешник и похититель жён в чём-то был прав: мысли и в самом деле обретали стреловидную форму и, подобно молниям, носились по воздуху. Они рождались без какого-либо вмешательства разума, сами по себе, выстреливаясь неведомо откуда. Терехов не думал и не хотел, чтоб с Жорой что-либо случилось, но ведь откуда-то выметнулась, выскользнула коварная, предательская мысль, противоречащая его желанию: если Репей упал с коня, то уже сегодня никак не попадёт в чертоги! И путь ему будет закрыт! Если так, то заклятья и впрямь существуют.

Призрачная лошадь ещё раз мелькнула в фарах и пропала, а УАЗ сходу влетел в трясину и сразу же сел на раму. Больше для порядка, Терехов включил заднюю скорость, но лысая резина гоняла жижу. Ведь сказано же — не рой другому яму! В этом и суть всякого заклятья, и суть призрака, ведущего к нему.

Андрей вылез из кабины и сразу утонул по щиколотку, однако положение было не таким уж и гибельным. Задние колёса соскочили с каменного борта и рухнули в старую и глубокую колею, когда-то оставленную «Уралом». Если есть лопата и домкрат, выбраться можно — не из таких болот выбирались!

К счастью, то и другое в машине было, и это всколыхнуло надежду. Оберегая шею, он встал на колени и ощупью принялся вычерпывать лопатой жидкий суглинок, а чтоб не затягивало, сразу же носил камни и забивал траншею. Терехов уже был уверен, что лошадь впереди ему померещилась, но она вновь возникла в свете фар, точнее, её высокая тень. Боясь спугнуть, он осторожно двинулся вперёд, щурясь от света, и вдруг увидел стоящего в грязи жеребёнка! Может, трёх-четырёх дней от роду. Он ещё качался на длинных ногах, выдёргивая их поочерёдно, не тонул, но и идти не мог. Где-то рядом должна находиться мать, иначе откуда он взялся?

В первую очередь Андрей заглушил двигатель, навострил слух, и, кроме шума затихающего ветра, ничего не услышал. Он выдернул из трясины почти невесомое тело жеребёнка, вынес и поставил на сухое. Тот был настолько измучен и заморён, что опустился на колени, лёг и, поймав палец, принялся усиленно сосать. Вероятно, давно отстал от матери, потерялся и оголодал, ещё немного — и стал бы добычей пернатых духов земли.