Чёрная сова

Ночник светил несколько ярче, чем фонари в бункере, лампочка была накрыта тёмно-зелёным абажурчиком, и это навело на мысль, что Ланда начала слепнуть и не выносить дневного света ещё в то время, когда обитала в кунге. Наверное, тогда она была под сильным влиянием Мешкова, коль согласилась перебраться в его подземные владения, навсегда оставив Репьёва и дав обет безбрачия.

Пусть теперь шаман испытает на себе чужое влияние...

И это стало последней осознанной, мстительной, но никак не оформленной и не посланной мыслью.

Терехов проснулся с чистым сознанием и лёгким чувством удивления, что проспал в кресле всю ночь, а шея совсем не затекла. Он даже покрутил ею и услышал лишь лёгкий хруст, но самое главное — напрочь заспал, что вчера проводил эксперименты. И не скоро бы вспомнил, коль не ощутил бы переполненный мочевой пузырь. А вспомнив, рассмеялся над собой: придёт же на ум такое?!

На улице светало, по стёклам сбегали капли, однако дождь уже прошёл, иначе бы шуршал по железной крыше. Этим утром, глядя в потолок, ему и пришла в голову мысль, как можно избавиться от докучливых соседей, — убрать флаг с крыши! Часовые Репьёву доложат, и тот к вечеру непременно примчится.

Терехов не знал, в каких отношениях Мешков и однокашник, однако был уверен — не в самых лучших. Оба ищут встречи с Ландой, а значит конкуренты, и, скорее всего, терпеть друг друга не могут. Тем паче, что Жора винит шамана в том, что тот поставил на путях заклятье, и сразу поймёт, зачем соперник торчит здесь вместе с присными. Странно, что Репей до сей поры ещё не приехал, ибо обо всех передвижениях в погранзоне ему докладывают наряды. Значит чего-то выжидает — у них тут своя игра и забавы. Снятый флаг и вызов Репья можно будет объяснить тем, что соседи уже достали, захотел таким образом от них избавиться, поскольку не дают возможности спокойно съездить в чертоги. Вот и пусть начальник погранзаставы выселяет туристов, обеспечивает ему свободу передвижения по плато. В конце концов, Терехов работает на ЮНЕСКО, международную организацию.

Правда, при этом можно лишиться добровольного помощника, вызвавшегося бегать с рейкой, а тянуть надо нивелирный ход километра три. Хотя, если флаг убрать в обед, Репьёв приедет только к вечеру, тогда можно спокойно завершить все работы на этой точке и заодно перетащить кунг к мосту — последнему пункту уточнения съёмки.

Замысел Терехову понравился, утро оказалось благотворным и многообещающим, даже дождь прошёл ночью, значит погода разгуляется. Он вспомнил Палёну, поскольку захотелось настоящего кофе, но пришлось довольствоваться растворимым. Обильный вегетарианский паужин растворился ещё вчера, поэтому после кофе всколыхнулся аппетит. Андрей достал три следующих банки с консервами и автоматически загадал: если хоть одна с тушёнкой, значит день будет на славу и всё получится. Зажёг газ, поставил сковородку и взялся за нож... Все три оказались с мясом!

Он уже доедал завтрак, когда в дверь скромно постучали. Иван-царевич поменял наряд на походно-спортивный и сразу совершенно изменился. От прежнего потешника остался лишь рот до ушей и стрижка «под горшок». Даже глаза были другие — счастливые!

— Здравствуйте, Андрей Александрович, — тщательно выговорил он без акцента. — Готов к трудовому подвигу.

— А боярин отпустил? — спросил тот на всякий случай.

— Он меня и не держит! Это я за него держался.

— Ладно, сейчас, — не впустив его, Андрей закрыл дверь.

Послушный помощник отошёл от кунга и покорно сел в позу лотоса на принесённый с собой плащ. Доедая тушёнку, Терехов опять вспомнил вчерашнюю жажду и уже откровенно поухмылялся над вчерашними опытами: никаких «мыслеформ» Иван-царевич не принимал, иначе бы, как вчера, с порога, заявил о принятых «телеграммах», дабы поразить воображение «великого шамана» и набиться к нему в ученики. Знал, что после перчено-солёных овощей со специями захочется пить. И привыкший уже прислуживать биндюжникам и боярам, угадал.

Преображённый потешник деловито нагрузился инструментами и пошёл вслед за Тереховым, как безропотный послушник. Андрей ещё несколько минут ждал каких-нибудь слов, но потом и вовсе забыл о нём, отыскивая на местности отправную точку высоты. И когда её обнаружил, установил инструмент и коротко объяснил реечнику, что делать. Тот лишь кивнул и подался на первый пикет.

— Смотришь всё время на меня, — предупредил Терехов. — И на мои руки. Сейчас проверим, как ты мысли читаешь!

Ученик Мешкова оказался сообразительнее учителя и ошибался только первые полчаса, и то за счёт того, что путал, в какую сторону и на сколько относить рейку. Потом настолько приловчился, что хватало одного движения руки, чтобы он сделал поправку. А ещё через час Андрей случайно уловил момент, когда помощник перенёс рейку в нужную точку, хотя команды такой не получал. Выставляя нивелир по уровню, Терехов попросту не успел махнуть ему, однако поднял голову и обнаружил, что потешник уже переместился и стоит, как солдат с винтовкой. В следующий раз Андрей умышленно уже не давал сигнала, но мысленно точку наметил. И пока записывал снятые величины в полевую книжку, увидел, что Иван-царевич направляется именно туда. Ошибка была незначительная, всего в двухтрёх шагах. И он её самостоятельно исправил!

Подобная слаженность в работе начиналась обычно в конце полевого сезона, когда реечник уже по рельефу местности угадывал, насколько луч нивелира может прострелить пространство и упереться в склон. За несколько часов тренировки ещё никому не удавалось освоить столь специфическую науку, тем паче почти безошибочно находить точку прицеливания инструмента либо створ вешек. И тут хочешь не хочешь, но приходилось признавать, что этот шут гороховый и в самом деле ловит мысли, причём на значительном расстоянии. Терехов несколько раз проверил это, подавая мысленные команды, и помощник их чётко исполнил. А когда навёл на него нивелир и глянул, парень стоял в сотне метров от него и улыбался блаженной, подобострастной улыбкой и даже рукой помахал, чувствуя, что его рассматривают.

Работу, которая должна бы занять весь день, они выполнили до обеда, и Андрей несколько растерялся, не зная, выражать ли признание его способностей или уж промолчать, сделать вид, что всё нормально, так и должно быть. После вчерашнего говорливого и бестолкового Мешкова этот помощник идеально подходил в реечники, однако Терехов своего восторга не показал и сдержанно сообщил, что съёмка на этом объекте закончена и помощник свободен. Иван-царевич растерянно потоптался на месте.

— Вы бы взяли меня в ученики? — скромно спросил он.

Андрей похлопал его по костлявому плечу.

— В ученики топографа — с удовольствием! Но решает моё начальство.

— Мне с вами понравилось работать, — признался потешник. — У вас мысли лёгкие и пронзительные. Герман Григорьевич называет это пограничным состоянием. То есть вы постоянно находитесь между реальностями.

Терехова от такого определения покоробило, и чуткий Иван-царевич это уловил.

— А вам ещё надо таскать рейку?

— На другом объекте, возле моста, — без задней мысли отозвался Терехов. — Но вы же туда не поедете?

— Почему? Мешков от вас теперь не отстанет, пока вы не принесёте картину.

— Неужели так и будет ездить за мной?

— Будет...

— Зачем ему картина? — собирая инструменты, между делом спросил Андрей.

— Вы уже спрашивали... — кадык на его горле передёрнулся, как затвор автоматической пушки. — Не знаю! И никто не знает.

— Я уже спрашивал?

— Спрашивали...

— Ладно, ты молодец!

Кажется, этой похвалы было достаточно, потешник растянул рот до ушей и подался к себе на стан. Терехов точно помнил, что не спрашивал, а только хотел спросить.

Он пришёл в кунг, затопил печку и тут же, просунув руку в люк, расшатал и вынул флаг из флагштока. Что шаман намерен ездить теперь за ним неотвязно, было новостью, и от такого сопровождения следовало избавляться любым способом. Промокший от дождя российский трёхцветный стяг никаких излишеств, вроде радиомаячков, не имел. Тут и спрятать их некуда — берёзовый точёный лопатный черешок и полотнище.