Страница 42 из 120
Победа осталась за генуэзской флотилией, а египетская словно растаяла на глазах у ликующих христиан и ошеломленных аскалонцев. Египетский адмирал добрался до берега, он хотел бежать в сторону Дамаска, но рыцари Гумфреда де Торн и другого славного тамплиера, Гуго Саломониса, перехватили его. Адмирала посадили в большую клетку и понесли по лагерю, чтобы все натешились этим зрелищем. Назавтра, при посредничестве Маврикия де Монрояль, который знался с язычниками, адмирала продали аскалонцам за сорок тысяч слитков серебра, как он ни просил сохранить ему жизнь, соглашаясь даже креститься. Голова его, насаженная на кол, была поднята над Иерусалимскими воротами города, и осажденные, равно, как осаждавшие, целый день состязались в меткости, стреляя в нее из луков.
Вечером следующего дня Усама, начальник аскалонского гарнизона, предложил королю Балдуину заключить перемирие, чтобы осажденные могли выйти к морю и искупаться. Король дал согласие, запретив иерусалимским рыцарям под страхом смерти нападать на мусульман, которые выйдут из города. Те появились с факелами и знаменами, сопровождаемые конным отрядом рыцарей, и, разложив на берегу костры, начали омовение, наслаждаясь отдыхом после ратных трудов и тревог всех этих дней. Крестоносцы тоже зажгли костры из последних апельсинных деревьев, срубленных в садах Аскалона. Мусульмане бросали в свои костры благовония, и на лагерь христиан веяло из города душистым жарким дымом.
В ту пору Тэли выучил славную провансальскую песню. Каждую ночь, стоя у своего шатра, он пел ее, иногда по нескольку раз подряд:
Ночи тянулись долго, а Герхо появлялся только перед рассветом. Но в тот вечер он вернулся пораньше, очень грустный. Застав Бартоломея у входа в шатер, он сел рядышком и обнял мальчика за плечи. Вместе они смотрели, как мусульмане возвращаются в осажденный город под звуки бубнов и пронзительное завыванье дудок. Потом музыка и шум смолкли, и Герхо заговорил. Говорил он тихим, прерывающимся голосом, все о королеве Мелисанде. Тэли стало скучно.
— На что тебе сдалась эта старая баба? — с досадой сказал он.
Тут Герхо ужасно рассердился и начал рассказывать, что сегодня королева велела ему больше не приходить, попросту прогнала. Тэли понял, что придется выслушать до конца. И действительно, Герхо прекратил свои излияния лишь тогда, когда зеленоватые звезды на востоке, позади их шатра, побледнели, а туго сплетенные Волосы Вероники заблистали на западе.
Утром началось сооружение огромной осадной башни из остатков полусгоревшего генуэзского судна. Сколотили из мачт высокий каркас, поставили его на колеса и обтянули шкурами, чтобы дерево не так легко загоралось. Когда под непосредственным наблюдением короля Балдуина и Амальрика башня была закончена, в нее втащили котлы со смолой, оливковым маслом и растопленным салом, а затем соединенными усилиями воинов, лошадей и верблюдов подвинули ее к стенам Аскалона. Встревоженные аскалонцы, собравшись на стенах, засыпали чудовищную махину градом стрел — вскоре ее бока словно покрылись торчащей щетиной. К великой радости христиан, башня была намного выше, чем стены языческого города; рыцари, сидевшие внутри нее, принялись поливать стены и откосы горючей смесью; другие воины, укрываясь за башней, бросали на стены горящие факелы. Ярко зарделось пламя — ветер в тот день дул на город, и башня стояла невредимая средь огненного моря. Мусульмане в страхе разбежались. Огонь быстро распространялся, вгрызаясь в стены, которые оказались не такими уж прочными; к тому же под них подложили мины из угля, селитры и серы. Ночью христиане услышали как бы раскаты грома. Это вывалился с оглушительным грохотом большой кусок стены напротив осадной башни. В башне было повреждено несколько балок, зато в стене открылся зияющий проход.
Одна балка упала на графа Маврикия де Монрояль и размозжила ему грудную клетку. Графа понесли в шатер его тестя, гордого Филиппа из Набла. Тэли смотрел на окровавленного бледного графа, который недавно сумел так выгодно продать аскалонцам египетского адмирала. Теперь его лицо, искаженное смертной мукой и блестевшее от пота, было белее снега, который за большие деньги покупают в Сидоне, чтобы охлаждать вино. Маврикий потребовал священника, и когда к его ложу явился удрученный патриарх Фульхерий, граф признался перед всеми рыцарями, что не раз нарушал догматы святой христианской веры, якшался с мусульманами и исполнял их обряды, что на совести у него много преступлений против церкви, что из жадности к деньгам он изменнически продавал христиан мусульманам; Затем, признавшись еще в не менее гнусных грехах любострастия, граф испустил дух.
Весть об исповеди Маврикия вмиг облетела лагерь и вызвала в отрядах тамплиеров большое смятение. Еще затемно магистр Бертран собрал членов ордена и предложил им искупить страшные прегрешения их собрата Маврикия, носившего красный крест. Для этого они должны были, как наступит утро, выйти к бреши и в кровавой борьбе овладеть входом в город или же погибнуть. Тамплиеры отправились к королю, который в ту ночь не ложился, и потребовали, чтобы он запретил рыцарям, не принадлежащим к их ордену, сражаться у бреши. Возможно, в воинственном замысле магистра Бертрана немалую роль играла алчность, желание захватить первую, самую богатую добычу.
На заре тамплиеры выступили. Утро было прохладное. Якса простился с Генрихом, а Тэли, Лестко и Герхо последовали за своим господином. Рыцари пешими приблизились по трое к огромной бреши, перескакивая через груды щебня. Казалось, что аскалонцы еще спят и можно будет беспрепятственно войти в город. Основание стены уцелело, пришлось приставлять лестницы. И вот часть рыцарей пробралась через брешь, часть только достигла ее, остальные поднимались по лестницам. Все совершалось в полной тишине, сердце в груди у Тэли стучало, как молот. Вдруг на рыцарей Храма обрушились с гребня стены сбрасываемые невидимыми руками камни, балки, полились потоки смолы. Тучей поднялась пыль, раздались страшные стоны, запылала, растекаясь, смола. И в тот же миг утренний воздух огласили ликующие вопли мусульман, собравшихся по ту сторону стены.
Немногие из тамплиеров остались в живых: магистр Бертран де Тремелаи, Вальтер, Джорик, Гергард из Сидона, Генрих и еще кое-кто. Поначалу была надежда, что уцелеют хотя бы пробравшиеся в город. Но к полудню язычники с издевательскими выкриками перебросили через стену их тела на веревках. А на башнях, рядом с полумесяцами, выставили копья с насаженными на них головами.
Следующий день прошел спокойно: горсточка уцелевших тамплиеров подобрала тела товарищей и повезла их в Газу, чтобы там похоронить. Войско христиан объял страх. Король Балдуин собрал совет в шатре Святого Креста. Все настаивали на том, что надо снять осаду; к этому мнению склонялся и сам король. Но патриарх снова произнес пылкую речь, указал присутствующим на священную реликвию и потребовал еще одной вылазки. Было решено подождать возвращения тамплиеров из Газы и затем всем сообща ударить по городу.