Рождественское обещание

– А я вообще не уверен, что умею что-либо делать, – объявил сэр Альберт. – Я слишком долго оставался без вас, разве не так? И я намерен целовать вас много-много раз. Слишком много для того, чтобы считать это флиртом, хочу я сказать. Не думаю, что мне хочется, чтобы дело дошло до драки с вашим отцом. Я слишком дорожу своими зубами.

Речел тихонько рассмеялась.

– Поэтому борюсь сам с собой, – продолжал он. – Мой разум велит мне держаться от вас подальше, а сердце говорит: найди ее, узнай ее получше… И что дальше? Поцеловать вас? Завести роман? Я не уверен, что хорошо владею языком сердца.

Девушка как-то растерянно улыбнулась.

– Думаю, будет лучше, если я поговорю с вашим отцом, когда мы вернемся в поместье, – закончил сэр Альберт с едва заметной улыбкой, – прежде чем он сам потребует этого от меня.

– Вы ничем не скомпрометировали меня – прерывисто вздохнув, сказала Речел. – К тому же мы с вами не пара.

– Вы так считаете? – посмотрел ей в глаза сэр Альберт. – Потому что я джентльмен, аристократ, а вы не леди, а мещаночка? Пожалуй, я не колеблясь согласился бы с этим до того, как встретил вас, и если бы у меня на глазах союз Рэндольфа и Элинор не превратился в настоящую любовь. Все эти предрассудки кажутся мне сущей нелепицей. Нельзя на человека наклеивать ярлыки. Вы Речел Трэнсом, и я влюбился в вас. Неужели я произношу это? Кажется, в английском языке это самые труднопроизносимые слова.

– Значит, вы считаете, что брак вашего друга – это брак по любви? – взволнованно произнесла Речел. – Когда я впервые услышала об этом, я очень встревожилась и испугалась, что графский титул вскружил голову Элли. А она самая любимая моя кузина. Теперь я начинаю понимать, что, кажется, титул здесь ни при чем. Если любишь человека, то не думаешь, граф он или мелкий клерк.

– Вы исходите из собственного опыта? – поинтересовался сэр Альберт. Девушка кивнула.

– Или баронет, – добавила она.

– В таком случае я поговорю с вашим отцом сегодня же, – заявил сэр Альберт. – Вы позволите мне это?

Речел снова кивнула.

Дорога была пуста, светили звезды. Встреча с отцом Речел не к спеху и может подождать. А пока сэр Альберт и Речел вдоволь нацелуются, а затем скажут друг другу то, что уже сказали, но уже без обиняков и совершенно определенно.

А каждое новое признание заслуживало быть скрепленным поцелуем.

О том, что дядя Гарри привез с собой в Гресвелл-Парк достаточно шампанского, знала только тетя Катерина. Когда все наконец собрались, он приказал своему камердинеру доставить вино в гостиную. Было уже за полночь, но никто и не помышлял о сне, разве что Том и Бесси, которые, извинившись, сослались на то, что им завтра надо рано разбудить детей.

– Я привез это с собой для того, – объяснил дядя Гарри, указывая на шампанское, – чтобы отпраздновать некое объявление, которое Катерина и я, а также Берил решили сделать в первый день Рождества.

Разумеется, никто не догадывается, что это за объявление, потому что виновники его, одна молодая пара, настолько были равнодушны друг к другу в последние дни, хотя, впрочем, даже в последние два года, что никто ни о чем и не мог догадаться.

Мейбл отчаянно покраснела, Джордж улыбался, а все кругом смеялись и обменивались репликами.

– Это будет объявление о помолвке, как вы уже поняли, – продолжал дядя Гарри, – нашего сына Джорджа с Мейбл, дочерью тети Берил. Итак, наши две семьи будут связаны еще одной нитью. Первой был брак сестры моей жены с братом тети Берил. Я говорю о родителях нашей дорогой Элли, да упокоит Господь их души. Прежде чем будут пролиты слезы радости и начнутся поздравления, крики восторга и объятия, прошу разлить шампанское.

Слезы, объятия, поздравления и остроты были столь искренни, что раскрасневшаяся Мейбл сияла, а Джордж, глупо улыбаясь от счастья, подошел к невесте и, сев на ручку ее кресла, смело обнял ее при всех.

– Свадьба состоится в апреле, в день девятнадцатилетия Мейбл, – оповестил всех счастливый жених и одновременно ответил на вопросы кузена Обри. – Хочу при всех сказать наше общее спасибо дяде Джо, хотя его нет уже с нами и он не услышит моих слов благодарности за то, что продолжал собирать у себя всю нашу семью даже после смерти дорогой тети. Не будь этих встреч, Мейбл и я помнили бы друг друга только малолетними детишками.

Слуги разносили шампанское, прозвучали тосты, пили за помолвленных и их родителей, за Рождество и дружбу, и, как бы ее каждый ни понимал, этот тост неизменно встречался с особым энтузиазмом и звоном бокалов.

Наконец поднялся дядя Сэм. Он казался большим, внушительным и непривычно серьезным, когда терпеливо пережидал, пока утихнет шум в гостиной, чего сразу достичь было не так просто, учитывая обстоятельства.

– Еще один тост, – медленно произнес он. – Элли, как мы помним, была очень настойчива в своих письмах, когда приглашала нас сюда на Рождество. Никто из нас не сомневался, зная Джо, что она выполняла его волю и его указания. Мы должны были на это время забыть о трауре, писала она нам, и приехать сюда, чтобы встретить светлый праздник так, как не встречали еще никогда. Мы исполнили его желание. – Он повернулся и поклонился Элли, сидевшей на ручке кресла, в котором отдыхала тетушка Рут. – Мы сделали это, моя дорогая девочка, благодаря тебе и гостеприимству твоего молодого мужа и его славных друзей, да и всех обитателей этого дома. У нас не было еще такого прекрасного сочельника, как этот, и нас ждет такой же необыкновенный первый день Рождества.

Присутствующие выразили свое полное согласие приглушенным и почтительным бормотанием.

– Но мы должны помнить, что это была последняя воля Джо. Мы будем сознавать, что он того хотел, и ради него мы это сделали, ради этого лучшего из братьев, дядей, кузенов и отцов. Нам сейчас очень недостает его. – Он поднял бокал. – Нам недостает тебя, Джо.

Тетушка Берил и тетушка Рут приложили носовые платочки к глазам. Все подняли бокалы.

Итак, размышлял граф Фаллоден, если у него и были какие-то сомнения на сей счет, теперь они рассеялись. Странное отсутствие даже намека на траур в одежде гостей, веселье там, где должна быть достойная скорбь, – это была воля самого Джозефа Трэнсома. Элинор и все родственники только исполняли последнее желание умирающего, близкого и дорогого им человека.

Рождественское обещание.

Граф посмотрел на жену, у которой в руках не было ни носового платка, ни бокала с шампанским. Ее сжатые руки лежали на коленях. Тетушка легонько похлопывала по ним одной рукой, а другой утирала платочком слезы.

Элинор опять была подобна мраморному изваянию. Казалось, с ее лица исчезли краски и какое-либо живое выражение. Взгляд ее был устремлен на сцепленные на коленях руки. Внезапно графа обожгло ужасное воспоминание. Он понял, почему, когда утром после свадьбы они поехали к старому Трэнсому, Элинор, казалось, не замечала ни соломенного настила на мостовой перед домом отца, ни дверного молотка, зачем-то обернутого сукном. Она не бросилась в спальню больного отца, а осталась в гостиной у камина, протянув к огню озябшие руки. Она не повернулась, когда вошел врач отца.

Чувства ее были глубоки, горестны и слишком болезненны, чтобы выказывать их перед кем-нибудь из посторонних. Холодная замкнутость и неподвижность статуи были лишь хрупкой скорлупой самозащиты. Внутри Элинор страдала и любила.

В гостиной понемногу возобновился разговор, сначала тихий и сдержанный, но вскоре прежняя легкость веселья возобладала. Ушли к себе Том и Бесси; Уилфред, увлеченный флиртом со Сьюзан, провел ее к фортепьяно. Кто-то из молодежи последовал за ними. Сэр Альберт и дядя Бен о чем-то тихо беседовали, а вскоре совсем покинули гостиную.

Элинор, ни с кем не попрощавшись, исчезла. Только граф, казалось, заметил это. Подождав еще несколько минут, он тоже покинул гостиную.

Глава 16

Боль вернулась, а с нею подавленное состояние и новая горечь утраты, тем более ужасной, что Элинор не могла облегчить ее слезами. Она надеялась, что расплачется, когда покинет гостиную, и даже закрыла лицо руками в ожидании слез, но их не было. Поздно ждать их. Она сдержала слезы тогда, когда умер отец, она не оплакивала его так, как оплакивают дорогих и близких, а теперь уже поздно. Она не могла плакать.