Страница 26 из 49
На какое-то время радость материнства победила симптомы булимии, мучившей Диану целый год. На третий день после рождения Уильяма к ней в Кексингтонский дворец приехала Кэролин Бартоломью, которая впоследствии рассказывала: «От нее веяло счастьем и удовлетворением. Диана была преисполнена гордости и за себя, и за ребенка». Это настроение передалось и ее мужу. К немалому удивлению старых знакомых, Чарльз был готов часами нянчиться с новорожденным. Один из служащих принца вспоминает их разговор как-то вечером в пятницу: «Я хотел было кое-что вскопать, — сказал Чарльз, — но земля такая твердая, что не воткнешь лопату. Лучше заняться пеленками и подгузниками». Ходили слухи, что принц даже отменяет деловые встречи ради того, чтобы больше времени проводить с семьей, что он сам купает малыша, что подросший Уильям швырнул в унитаз туфли отца.
Однако из Кенсингтонского дворца просачивались не только добрые вести. Рассказывали, что Диана страдает нервным истощением, и принц сильно озабочен состоянием ее здоровья. Более того, Диану упрекали в том, что она слишком уж прибрала мужа к рукам и оказывает все большее влияние на его друзей и служащих. На деле у принцессы возобновились симптомы булимии с тяжелой формой послеродовой депрессии. Это было закономерно: ее физические силы были подорваны болезнью, и бурные события последнего года до предела расшатали нервную систему.
Трудные роды и наступившая следом психическая реакция давали себя знать. Если раньше Диане удавалось как-то бороться с терзавшими ее подозрениями насчет Камиллы Паркер-Боулз, то теперь она буквально места себе не находила от ревности. Она впадала в панику и бросалась обзванивать знакомых, когда Чарльз не приходил домой в назначенное время; не могла сомкнуть глаз до утра, если он не ночевал дома. Один из друзей вспоминает, как принцесса звонила ему, разыскивая мужа, и по голосу было ясно, что она плачет. Однажды Диана случайно подслушала, как Чарльз, принимая ванну, с кем-то разговаривает по телефону. Ее повергли в отчаяние слова: «Что бы ни случилось, я всегда буду тебя любить».
Диана была раздражительна и плаксива, постоянно беспокоилась о ребенке. «Как там малыш, Барбара?» — то и дело теребила она няню. Свое собственное здоровье совсем запустила. К тому же в этот период ей было очень одиноко. С рождением сына общение с родственниками и друзьями свелось к минимуму. Что касается королевской родни, то с ними отношения еще более усложнились: теперь на Диану смотрели не только с озабоченностью, но и со страхом, приписывая ей вредное влияние на мужа. Родители Чарльза были крайне недовольны тем, что он в последнее время увлекся вегетарианством и решил отказаться от охоты и отстрела дичи. Королевскому семейству принадлежат обширные владения в Шотландии и в графстве Норфолк, и охота считается делом важным и полезным в хозяйстве. Родители опасались, как бы принц вовсе не потерял интерес к этим угодьям, и подозревали, что Диана приложила к этому руку. Как ни лестно было такое предположение, оно совсем не соответствовало реальному положению вещей.
Дела в молодой семье складывались таким образом, что Диана вообще не могла влиять на поведение мужа. Одно дело — выбирать галстуки и фасон рубашек и совсем другое — участвовать в принятии важных решений, как, в частности, об отказе от вековых традиций помещичьего уклада. В таких вопросах мнение Дианы в расчет не принималось. Увлечение принца вегетарианством скорее всего результат его философских бесед с бывшим телохранителем Полом Офисером — во время долгих автомобильных поездок тот не раз с пеной у рта доказывал преимущества вегетарианского питания.
Именно в этот период Диана сделала важное открытие, проливавшее свет на истинное отношение свекра и свекрови к ее браку. Во время очередной ссоры принц Чарльз в запальчивости проговорился, что его отец, герцог Эдинбургский, якобы поставил условие: если в пятилетний срок их семейная жизнь не наладится, Чарльз сможет вернуться к своему холостяцкому образу жизни. Не известно, насколько реальна была угроза, но с этого момента Диана поняла, что должна рассчитывать каждый свой шаг по отношению к свекру и свекрови.
В Балморале ей стало еще хуже. Погода лишь усугубляла депрессию. Почти непрерывно шли дожди, и когда Диана отправилась в Лондон, заснявшие ее у выхода из дворца фоторепортеры решили, что принцессе стало скучно и она поехала за покупками. На самом деле Диана вынуждена была вернуться в Кенсингтонский дворец, чтобы серьезно заняться своим здоровьем. Она консультировалась с целым радом психотерапевтов и психологов, которые предлагали самые разные методы лечения ее хронической депрессии. Одни настаивали на медикаментозном лечении, как это было во время ее беременности, другие пытались добраться до сути, анализируя ее психику.
Некоторое время ее наблюдал известный психотерапевт, последователь Юнга, доктор Аллан Мах-Глейшен (друг Лоренса Ван-дер-Поста). Его приемная находится как раз неподалеку от Кексингтонского дворца. Его метод заключался в анализе снов Дианы. Она должна была записывать свои сны, чтобы потом обсуждать вместе с врачом их закодированный смысл. Впоследствии Диана призналась друзьям, что эта методика не внушала ей большого доверия. Доктор расстался со своей пациенткой, однако на этом его контакты с королевским семейством не прекратились. Последние несколько лет он наблюдает принца Чарльза, который регулярно является на психотерапевтические сеансы в его приемную на Слоун-Стрит.
Другой врач, Дэвид Митчелл, главное внимание уделял анализу бесед между Дианой и ее мужем. Каждый вечер он просил свою пациентку вспомнить по порядку события прошедшего дня. Диана не скрывала, что разговоры с мужем почти всегда заканчивались слезами. Ее осматривали и другие специалисты. Каждый делал свои выводы и предлагал какие-то меры, однако принцесса чувствовала, что ни один не приблизился к пониманию истинной природы ее болезни.
11 ноября врач Дианы Майкл Линнет поделился своей тревогой по поводу состояния здоровья принцессы с пианисткой Лили Снип, знавшей Диану еще по школе Вест-Хет. Мисс Снип сделала следующую запись в своем дневнике: «Диана очень похорошела, но слишком худая (доктор очень недоволен тем, как она питается). Я спросила, как чувствует себя принц Уильям — прошлой ночью он спал 13 часов! Диана сказала, что малыш просто чудо, и они с Чарльзом его обожают».
По жестокой прихоти судьбы как раз в тот момент, когда Диана все глубже погружалась в бездну отчаяния, общественное мнение обернулось против нее. Газеты перестали расхваливать принцессу-Золушку, а хором порицали ее за «безумную расточительность», кричали, что она якобы способна потратить целое состояние на новые наряды. На нее возлагали ответственность за то, что в продолжение последних восемнадцати месяцев целый ряд придворных чиновников покинули свои посты; наконец, принцессу обвинили в том, что она пытается разлучить Чарльза со старыми друзьями и не разрешает есть мясо. Даже пресс-секретарь королевы охарактеризовал взаимоотношения супругов как «весьма неровные». Именно в тот момент, когда в мозгу Дианы периодически вспыхивала мысль о самоубийстве, ведущий раздела светской хроники одной из газет назвал ее дословно «исчадием ада и монстром». Несмотря на то, что эта вопиющая ложь не имела ничего общего с реальными фактами, Диана принимала нападки журналистов очень близко к сердцу.
Брат Дианы Чарльз бросил неосторожную фразу, которую недоброжелатели тотчас взяли на вооружение. Вот его слова: «Она без лишнего шума избавилась от некоторых лизоблюдов, окружавших принца». Ссылаясь на эту фразу, говорили, что именно Диана затеяла кадровую чехарду в Хайгроуве и Кенсингтонском дворце, хотя на самом деле ее брат имел в виду не служащих, а многочисленных друзей-подхалимов, липнувших к принцу.
В этот период Диана думала только о том, чтобы выжить, и у нее не было сил затевать коренные преобразования управленческих структур при дворе принца Уэльского. Впрочем, она не боялась признать свою вину, когда было что признавать. Диана, например, не отрицала, что была резка с Джеймсом Уайтэкером — за что газеты злорадно обозвали ее «котенком, вообразившим себя львом». Диана сказала ему в сердцах: «Вы должны понять, что я не несу никакой ответственности за увольнения. Не в моей власти увольнять людей». Поводом для инцидента послужила отставка Эдуарда Эйдина, личного секретаря принца Чарльза, принадлежащего к древнему роду, который верой и правдой служил монархии, начиная с короля Георга V.