Тили-тили-тесто

Мария Артемьева

«Тили-тили-тесто»

В этой истории 98 % правды и еще 2 % чего-то, что можно при желании назвать враньем или же фантазией, сбоем подгулявшей памяти.

В студенческие годы у меня был друг… Впрочем, нет. Начать придется не с этого.

С детства меня беспрестанно мучили кошмары. Очень живые и яркие, на разные темы. Но один сюжет повторялся с удивительной настойчивостью.

Он был совершенно реален, и столкнувшись с ним впервые, я не сразу догадалась, что это кошмар. Довольно долго я считала, что все случилось на самом деле. И я пыталась искать в своем окружении человека, который мне приснился.

Мне тогда было пять лет и я впервые в жизни заболела ангиной. Заболела тяжело, с осложнениями. Была высокая температура, потеря сознания, душные компрессы, пахнущие спиртом, боль, долгие мучительные метания в мокрых от пота простынях… Мама сидела со мной ночами, засыпая от усталости на стуле.

Я болела уже вторую неделю, когда неожиданно стало легче. Видимо, кризис прошел, организм пересилил болезнь, и дело повернуло к поправке.

Среди ночи я очнулась с легкой головой. В комнате было темно, только яркий синий прямоугольник светлеющего за окном неба выделялся на черном квадрате стены. Впервые за последнее время меня не терзала боль, кровь не стучала в висках и лоб не давило железными обручами. Удивленная, я приподнялась в постели, опершись на локоть. И тут что-то шевельнулось поблизости. Оказалось, в комнате кто-то был: я увидела черный силуэт человека.

Он двинулся, и я поняла, что это не мама. Черная сгорбленная фигура ничем не напоминала ее. Человек приблизился, и я увидела лицо незнакомого мужчины. Странно улыбаясь, он наклонился над кроватью… «Я вижу тебя» — сказал он, не разжимая сомкнутых губ. Его голос громко и отчетливо звучал у меня в голове.

Зажмурившись от страха, я подумала, что должна кричать: тогда прибегут родители и наверняка спасут меня… Но тело не слушалось: невозможно было открыть рот, язык стал тяжелым, неподъемным, как бревно. Черный человек засмеялся, и я впервые поняла, что принадлежу ему… как вещь. Он может убить, раздавить в любую минуту, если захочет. Именно это его радует.

Я зажмурилась и заплакала, соленые горькие слезы жгли глаза… Когда я открыла их, в окно били солнечные лучи и умытое утреннее небо заглядывало в комнату.

С тех пор Черный Человек постоянно навещал меня. Иногда посреди чудесных ярких приключений, которые я переживала во сне, путешествуя по другим планетам, в самых удивительных и прекрасных местах — я вдруг оборачивалась, и взгляд упирался в уже знакомую усмешку. Являясь всегда неожиданно, Черный приносил с собой страх и превращал в кошмар все самое красивое и приятное. Ничего особенного он для этого не делал: не бил, не пытал — всего лишь смотрел.

Но этот взгляд был хуже пытки и боли. Он завораживал, как взгляд змеи. Притягивал, как магнит, прилипал к лицу. Черный подчинял себе мое тело, сковывал волю, убивал разум. Обездвиживая, парализуя, как паук муху, он знал, что я целиком и полностью в его власти. И это было самое жуткое. Я принадлежала ему, как безвольная тряпка. И это было невыносимо.

Он появлялся с неизменной усмешкой, читавшейся в темных глазах, и медленно, вразвалочку преследовал меня, где бы я ни находилась. При этом он ни разу не ускорил шага — ему это не требовалась. Я ведь все равно не могла убежать.

Хотя пыталась всякий раз. Сердце бешено колотилось, стучало в ребра, мыщцы сводила судорога, но все зря — скованная взглядом Черного Человека, я не могла подвинуться вперед даже на сантиметр, как будто он держал меня в невидимой клетке, очень тесной клетке.

Но я не сдавалась. Мне кажется, ему ни разу не довелось поймать меня только потому, что пусть хотя бы мысленно, я каждый раз продолжала бежать. Иногда, проснувшись, зареванная и перепуганная, я думала: а что бы он сделал, если бы настиг меня? Что еще может сделать человек, которому другой принадлежит, как вещь?

Прошло около десяти лет, и я узнала ответ на этот вопрос.

Придя учиться в институт, я познакомилась с Максом. Он был на одном курсе со мной, но поступил туда уже второй раз — в первый отчислили.

Макс жил в общаге, чисто по-студенчески много пил и водил дружбу с разного рода фриками. Мы стали друзьями, а вскоре и любовниками, ходили всюду вместе и прыщавые юнцы, недавние школьники, по-детски дразнили нас: «Тили-тили-тесто… Машка с Максом жених и невеста!»

Макс увлекался темой осознанных сновидений, другой реальности, расширенного сознания и прочими безумными вещами. Кастанеда был его настольным автором, самым авторитетным. Кроме него Макс признавал в литературе разве что Де Куинси, Генри Миллера и Джека Лондона — того за одну-единственную книжку, о которой мало кто слышал: «Звездный странник». Это повесть о человеке, брошенном в тюрьму. В самых невыносимых условиях, когда к нему применяли пытку обездвиживанием, он научился выносить сознание за пределы своего человеческого тела. И таким образом сумел прожить не одну, а сотни разных жизней — в разные времена и эпохи.

Но то была художественная литература.

Зато видения дона Карлоса, в которые Макс верил, как в совершенную реальность, Орел и Ягуар — занимали все его мысли (из тех, которые не занимала я и всякие бытовые проблемы).

Не могу сказать, что мне это не нравилось. Возможность «войти в свет», «раскрыть сознание», «управлять сном» привлекала и меня.

Но Макс был абсолютно бесстрашным. Он не боялся экспериментировать со всякого рода химическими катализаторами. Дон Карлос служил ему примером, а еще тот, другой, который первым исследовал ЛСД. Разумеется, в Москве не было мескалина — у нас, во всяком случае. Но были таблетки. Был амфетамин. Был «винт». И много всякой другой гадости, к которой у меня душа не лежала. Не мораль, не нравственные устои, а какая-то простая врожденная звериная брезгливость к ядам удерживала меня от предложений «попробовать и оценить».

Узнав о моих кошмарах, Макс загорелся идеей исцелить меня.

Однажды, когда я снова проснулась среди ночи, рыдая и крича от ужаса, Макс, обнимая и убаюкивая меня, сказал:

— Ты живешь в страхе. Я хочу избавить тебя от этого раз и навсегда.

— Как? — вытирая мокрое от слез лицо, спросила я.

— Просто войду в твой сон и убью Черного, — сказал Макс. Это прозвучало так сильно и чисто по-мужски, с такой уверенностью, что у меня и тени сомнения не возникло: да, войдет и убьет.

— А что для этого нужно? — спросила я. Макс усмехнулся и поцеловал меня в уголок рта так, что мурашки побежали по спине.

— Тебе ничего особенного делать не надо, — сказала Наташка, подруга Вовки Горчинского, соседа Макса по общежитию. Старше Макса и меня на пару курсов, Горчинский был основным соратником и, как я потом догадалась, вдохновителем всех этих «приключений духа». Наташка была его подругой. Ее давно отчислили, но она не уехала к себе на Урал, а жила в общаге тайно, в комнате Горчинского и Макса, прячась в кровати под двумя матрасами, когда — раз в полгола — комендант по приказу ректора устраивал облавы на «нелегалов».

— Тебе ничего не надо делать, — сказала она и протянула мне какие-то маленькие белые таблетки.

— Что это?

Я отшатнулась непроизвольно, а Наташка закатила глаза.

— О, боги-боги! Где такую дуру… Феназепам. Обычный транквилизатор. Слабенькое снотворное. Плюс стакан пива — и ты вырубишься. Не ждать же ночи, пока ты уснешь, царевна, блин, неспящая!

Я не очень понимала, при чем тут таблетки и, главное, Наташка. На кой черт они тут нужны, эти двое, если это Макс — именно он намеревался изгнать моего личного дьявола? Самодовольная физиономия Горчинского мне не нравилась, а Наташку я просто побаивалась, зная, насколько она безбашенная. Реально больная на голову.

— Обязательно должен быть Смотрящий. Кто-то, кто будет рулить снаружи. Иначе ничего не получится, — с уверенностью сказал Макс. — Вовка будет Смотрящим, а Наталья так, на всякий случай, на подхвате. Ты чего-то боишься? Не доверяешь мне?