«Атлантида» вышла в океан

Шесть часов утра. Многие пассажиры вышли на палубу. Стюарды разносят в бумажных стаканчиках кофе и бутерброды. Приладив телевик, Озеров начал фотографировать. Вдали был хорошо виден Порт-Саид: пальмы на набережной, высокие белые дома, а у самого берега — деревянные бараки, склады. Сотни рыбачьих лодок уже пристали к берегу, и возле них собралась толпа покупателей свежей рыбы.

Солнце медленно всходило из-за горизонта.

Рядом с «Атлантидой» стали на банку другие корабли. Длинные черно-белые танкеры, пассажирские лайнеры, высокие лесовозы. Набирался очередной караван для прохода канала.

Наконец, суда тронулись в путь. Теперь уже почти все пассажиры, вооруженные фото-, киноаппаратами и биноклями, высыпали на палубу.

Мимо борта медленно проплыл Порт-Саид с похожими на корабли многоэтажными белыми домами. «Атлантида» вошла в канал.

Вдоль канала протянулись железная дорога и шоссе, вереницы пальм, кустарник, за которыми, рассеченная длинными полосами воды, уходила за горизонт пустыня.

Другой берег был дикой пустыней. И только где-то вдали навстречу кораблю прошагал караван верблюдов.

В четыре часа дня «Атлантида» остановилась. Здесь в течение пяти-шести часов предстояло ждать встречного каравана. Швартовщиков спустили на берег, они подтянули к себе корабль и, улегшись, мирно закурили в терпеливом ожидании. Пассажиры ушли обедать.

Вечер опустился стремительно и неожиданно. Сгустилась темнота, и в этой плотной темноте навстречу «Атлантиде» медленно, величественно, словно светящиеся горы, начали проплывать суда встречного каравана. Они шли, не спеша, с интервалом в шестьсот-семьсот метров; шли час, два, три...

Наконец, караван прошел, и наступила очередь «Атлантиды».

На носу корабля подвесили огромный металлический цилиндр, с размещенным в нем дуговым прожектором и прожектористом.

Берега были темны, лишь изредка мрак прорезали фары машины, мчавшейся по шоссе.

Осталась позади Исмаилия, слабо освещенные коттеджи, сады. Остались позади озера. Кое-где на них светились огоньки рыбачьих лодок...

Озеров сбегал на корму, откуда видны были громады идущих сзади других кораблей их каравана, с длинными голубоватыми световыми мечами прожекторов на носу. Наскоро поужинав, он опять вышел на палубу. Красота зрелища захватила его. Не имея возможности фотографировать ночью, Озеров торопливо записывал в блокнот свои впечатления.

В пять часов утра канал кончился у Суеца, небольшого красивого городка. Двухтонный цилиндр с прожектором спустили в воду, как бочку. Он будет болтаться на волнах, пока его не подберет встречный пароход. Разумеется, и «Атлантида», и любой океанский корабль имели на борту прожекторы куда мощнее. Но правила канала требовали брать на борт местный прожектор. Такова была традиция, а кроме того, за это следовало платить.

Теперь лайнер шел Красным морем. На горных пустынных берегах порой возникали селения, нефтяные вышки. Кругом был желтый берег, желтые горы. Но когда самум навевал красный песок, все исчезало в его облаках.

«Оттого-то и море называется Красным»,— вспомнил Озеров. Он изнемогал от жары. Термометр показывал 45о в тени, а вода в бассейнах была ненамного прохладней, хотя специальные установки охлаждали ее.

Навстречу часто попадались суда: серые длинные американские эсминцы с гигантскими номерами на бортах, танкеры, грузовики. Эти шли под английскими, немецкими, финскими, французскими флагами...

Озеров знал, что впереди много дней пути открытым океаном, и торопился запечатлеть в памяти или на пленке последние встречи с землей.

«Атлантида» покинула, наконец, Красное море. Она миновала Баб-эль-Мандебский пролив, что значит «Ворота слез», и вошла в Аденский залив. Некоторое время сзади еще был виден одинокий островок Абу-Али — три скалы с маяком и метеорологической станцией на самой верхушке. На следующий день корабль прошел мыс Гвардафуй — последнюю точку африканского материка — похожий на огромного, дремлющего с открытым ртом желтого кита. Только вместо фонтанчика на голове у него высился маяк.

«Атлантида» вышла в океан.

В этот день, проводив землю, Озеров завалился спать и проспал почти до вечера. Разбудил его стук в дверь. На пороге стояла Мари.

— Куда вы пропали? — проговорила она хрипло.— Я вас так давно не видела.— И рассмеялась.

Озеров внимательно посмотрел на женщину — уж не пьяна ли?

— Сейчас я оденусь, и мы пройдемся,— торопливо предложил он, собираясь закрыть дверь.

Но Мари спокойно вошла в каюту и, подойдя к иллюминатору, сказала:

— Одевайтесь, я не смотрю.

Через несколько минут он вышел из ванны и весело сказал:

— Пошли гулять. Я проспал, наверное, десять часов подряд, нужно проветриться. Зато не проспал самое интересное — Суэцкий канал, Красное море. А вы, Маша, где вы были все это время?

— Я? — переспросила она рассеянно, тяжело поднимаясь со стула и направляясь к двери.— Я — в баре...

— Это видно...— вырвалось у Озерова.

— Видно? — Мари посмотрела ему прямо в глаза.— А больше по мне ничего не видно? Вот вы журналист, опытный, проницательный, все видящий, все знающий,— она говорила с непонятной издевкой.— Ну~ка, скажите, что по мне видно?

Глаза Озерова мгновенно потемнели.

— Видно, что вам следует проспаться. Желаю покойной ночи.

Он запер дверь каюты и направился по коридору на палубу.

— Нет! Нет! — Мари вцепилась в его руку; в протрезвевших глазах таился страх.— Не оставляйте меня, я вас очень прошу! Я боюсь...

Озеров удивился. Странная женщина! Чего она боится?

— Что с вами, Маша? Может быть, вы нездоровы? В вашем журнале очень нервная работа,— попробовал он пошутить.

Но Мари даже не слышала его слов. Беспокойно оглядываясь, она тащила его на палубу

Берегов уже не было видно. Тропическая ночь спустилась мгновенно. Засверкал сигарообразный Орион, замигал красноватый Марс, задрожала голубовато-изумрудная Венера.

«Атлантиду» покачивало, хотя волн совсем не было. Это была мертвая зыбь — эхо далекого шторма.

Молча смотрели они на ночной океан. И вдруг вдали словно мигнул какой-то далекий свет. Чуть ярче, чуть ближе… Над «Атлантидой» разнесся низкий мощный рев сирены и оборвался. Откуда-то издалека пришел ответ.

Это был встречный корабль. Уже можно было разглядеть зеленый и красный бортовые огни; освещенную палубу, иллюминаторы. Наконец возник весь корабль, огромный, сияющий. На носу можно было ясно прочесть подсвеченную надпись на русском языке: «Измаил».

Наш! — закричал Озеров, вскакивая.— Наш! Смотрите, Маша! Это же наш! — Он замахал руками, словно его могли увидеть. Вцепившись в бортовые поручни, он провожал глазами корабль, пока тот быстро и бесшумно не скрылся в ночи. Потом обернулся. Ему стало неловко за эту мальчишескую выходку.

— Ну, Маша,— начал он, но кресло, где она сидела минуту назад, было пустым.

Озеров поискал Мари глазами, прошелся по палубе, однако ее нигде не было. Он пожал плечами и направился в каюту к Шмелеву.

Ученого он застал за довольно странным занятием. Шмелев разложил на столе старые парусиновые брюки и рубашку, которые он надевал во время раскопок, и тщательно гладил их электрическим утюгом...

Озеров молча наблюдал.

— Что смотришь? — спросил Шмелев, не прекращая своего занятия.— Готовлюсь к завтрашнему событию.

— Какому событию, Михаил Михайлович?

— К празднику Нептуна.

— А! Верно! — хлопнул Озеров себя ладонью по лбу.— Совсем забыл. Но брюки-то зачем, ведь предупреждали, что крестить будут в купальных костюмах. И потом, кто ж вас...

Озеров запнулся.

— Чего ж остановился, продолжай — «кто ж вас, дряхлого старика, заставит прыгать в бассейн?» Так ведь хотел сказать?

— Да нет,— смутился Озеров,— не так. Я... Ну в общем, не всех же будут швырять.

— Нет уж, Юра! Раз креститься, то по всем правилам — в полной парадной форме, а не в трусах. Когда еще придется пересекать экватор! Увидишь, как я завтра лихо прыгать буду.